Автор: Кэт Вязовская, Анжела Ченина

...Выламывать себя из Пространства Сна в материальный мир было тяжко. Даже при его гибкости, при приспособленности тела — даже нынешнего — к повторению любых движений на изгибах стен.

И когда перед глазами рассеялся ставший привычным ненавистный туман, когда проступили очертания реального мира, знакомые стены гостиницы, которые можно было — можно! — потрогать, первые несколько мгновений он не мог в это поверить.

Он, кого прозвали Тенью, — вернулся.

На стенах и на полу лежала пыль. Еще более плотный слой пыли покрывал зачехленную светлой, вернее, уже серой тканью мебель. Тусклый свет пробивался сквозь занавешенное окно... в этой комнате и раньше-то, и при открытых окнах всегда царила полутьма, а теперь, хотя на улице, похоже, был белый день — все было, словно ночью. Или словно во сне.

Пыль, пыль... на стеклянном абажюре, на занавесях... пройтись по полу — останутся следы. Шевельнуть рукой — лохмотья пыли взовьются в воздух...

Тень задержал дыхание, — не от того, что всё это могло попасть в горло: от ощущения пустоты.

Здесь слишком давно не было людей. Следы от их чувств, мыслей, от событий, которые были здесь — всё это читалось отчётливо, но жизнь ушла отсюда. Куда?

Он легко шагнул к двери, отвори её, выглянул наружу, прислушиваясь.

Дверь была, разумеется, заперта, но его руке поддалась с легкостью, как будто замок почувствовал что-то свое, родное. Внутренняя галерейка, опоясывающая второй этаж гостиницы изнутри, большая люстра... хватило одного взгляда, чтобы понять, что здесь-то как раз все по-прежнему, здесь-то как раз живут. Это комнату почему-то заперли и не заходили в нее Бог знает сколько времени.

— Ах! — какая-то средних лет женщина, одетая в старомодное платье, несколько секунд смотрела на Тень, широко раскрыв глаза. — Ах, боже мой! Что это?! Кто это?! Господин администратор! Господин администратор! Что это такое?! Вы меня уверяли, что у вас приличная гостиница, а тут!! А тут!! Кого вы у себя держите?! Какой ужас! Я немедленно съезжаю!!

Она уже, бойко семеня, сбегала по ведущей вниз лестнице, не переставая оглядываться на Тень.

— Мадам, мадам, что вы... — донесся снизу солидный голос, впрочем, довольно молодой.

Он замер, затем ловко развернулся на каблуках и бесшумно скользнул обратно в комнату.

Переждать.

Зря, конечно, этот шум — лишний... Он был недоволен собой. Надо было заметить. Совсем отвык от людей...

Он притворил дверь за собой, — замок послушно защёлкнулся, почти неслышно.

Подошёл к зеркалу. Чего она испугалась? Раньше люди не реагировали _так_...

Через некоторое время голоса смолкли — видимо, этот не увиденный еще "администратор" умудрился успокоить даму.

Потом снаружи раздались шаги — быстрые, уверенные. Повернулся замок в двери.

Дверь распахнулась.

Следы на полу, следы в пыли. Следы, ведущие от зеркала, были видны ясной и четкой дорожкой, вначале — от зеркала к двери, потом — от двери к зеркалу...

Стоящий на пороге человек был молодым, с прилизанной прической, холеным гладким лицом и маленькими глазками. На лице застыла улыбка — словно приклеенная. Лакей, одно слово... Впрочем, когда человек увидел следы — уголки его губ опустились. Он медленно обвел комнату взглядом.

Тень знал, что пока он не захочет, его не увидят: он стоял возле шкафа, в путанице полусвета, полумрака, рядом колыхалась от ворвавшегося в дверь ветерка занавесь... Оценить вошедшего. На это — один миг. Решить — появиться или нет. Ещё один миг.

И — властно:

— Докладывай!

Тот вздрогнул — и инстинктивно вытянулся. Несколько секунд человек смотрел, как завороженный, на незнакомца, как птица на змею, явно борясь с собой... и вдруг, словно сбросив сеть гипноза, шагнул назад, и процедил сквозь зубы:

— Не на того напали, ваше бывшее величество. Вы никто! Вы призрак, сброшенный с трона. Вы государственный преступник. И вы бессильны в нашем мире. Это я могу рассказать про вас, и вы потеряете голову... снова!

— Неужели? — на губах Тени зазмеилась улыбка. — Твои сведения приняты.

Он пару секунд прислушивался к чему-то.

— Итак, принцесса не вышла замуж, а Христиана-Теодора здесь нет. Раз так — и раз я вернулся — я король, нравится тебе это или нет. Тебе решать, быть тебе при моей власти или против неё. Если ты выберешь второе...

Он чуть развёл руками.

— Я предупредил.

— Я с величайшим почтением приму вашу власть... ваше величество, — человек согнулся в поклоне, — если вы докажете, что можете ее взять. Принцесса считает вас предателем, обманувшим ее. К тому же, она знает, что вы — тень. Но мы ведь с вами деловые люди, не так ли? Я предлагаю вам одно маленькое соглашение, которое ни к чему излишнему вас не обяжет.

Тень с улыбкой наклонил голову.

— Ваши доводы разумны. Огласите ваше предложение.

— Мой дядюшка служит при дворе... да он вам прекрасно известен. Хозяин этой гостиницы, который столь любезно доверил мне заведовать ею. Через него я проникну к принцессе и расскажу, что вы вернулись, дабы умолять ее о прощении, но без ее дозволения явиться не смеете. Я распишу ей ваше раскаяние в самых ярких красках. Принцесса... да вы знаете сами. Она поверит. И после этого вам останется только явиться к ней и взять власть в свои руки.

— О, раскаяние... — Тень трагически опустил голову. — Да. Вы правы. Но теперь о деле. Чего вы хотите за эту услугу?

Администратор гостиницы довольно улыбнулся.

— О, всего-то ничего. Любой пост, дающий мне власть над моим дорогим дядюшкой.

— Браво! — Тень изобразил аплодисменты. — С удовольствием. И поподробнее, прошу. Сколько времени прошло? Чего он добился? Он — и остальные?

— Чего может добиться при дворе людоед? — администратор демонстративно оскалил клыки в издевательской улыбке. — Он-то воистину на своем месте. Принцесса предается меланхолии и временами заявляет, что от постигшего ее горя уйдет в монастырь. К ней сватаются сотни женихов со всего света, для них даже пришлось построить особую гостиницу. Но она всех отвергает. Никто не может заменить ей предателя Христиана-Теодора. Подумать только! Сбежать от принцессы с этой ничтожной девчонкой! Так-то он оценил любовь ее высочества!

— Я говорил — он трус, — Тень широко улыбнулся, а глаза остались стальными. — Он низок, он недостоин её любви. Я прекрасно понимаю её высочество.

— Принцесса разослала по всем городам и странам своих гонцов, чтобы они узнали, куда скрылся ее сбежавший жених. Но тщетно! Он как в воду канул. Ни на одном постоялом дворе не видали ни его, ни этой мерзкой Аннунциаты. Никто не знает, как они покинули город. Как сквозь землю провалились!

Глаза Тени сощурились и сверкнули.

— Странно. Среди мёртвых их нет. Я проведу расследование. Сам. Это важно.

Администратор многозначительно поднял палец.

— Последней их видела горничная, что убирала гостиницу, когда они явились сюда из дворца. Она уверяет, что Христиан-Теодор говорил своей спутнице буквально следующее: "Аннунциата, мы покинем этот лживый город, я увезу тебя на небо, и там мы будем счастливы." А влюбленная дурочка смеялась и отвечала: "Ах, любимый, я везде буду счастлива с тобою."

— На небо, — медленно повторил Тень. — Интересно. Что ж... я буду ждать слова принцессы.

— Стало быть, по рукам? Вы мне — пост, я вам — принцессу! Только уж не упустите свое счастье на этот раз, господин Теодор-Христиан!

Тень широко улыбнулся, медленно уходя в полумрак, растворяясь в нём.

— На этот раз мне некому мешать. Удачи.

...Прохладный ветер развевал занавески. Принцесса знала, что играет на арфе она не слишком хорошо, как бы ни превозносили её умения придворные: она видела их застывшие улыбки при фальшивых нотах, и потому старалась нечасто выносить это на публику. Сейчас она разучивала "Лужайку". И дверь была заперта.

Никто не осмеливался потревожить покой принцессы, и "ты по мне бы тек-тек-тек" раздавалось в полной тишине. Принцессе никак не удавалось правильно сыграть и спеть эти сложные и быстрые аккорды...

Стук в дверь раздался неожиданно. Так стучал ее личный лакей. Осмелился! Вопреки приказу никому не докучать!..

Арфа жалобно дзинькнула под пальцами рассерженной принцессы и умолкла.

— Я приказала — не тревожить! — она топнула ножкой. — Вон отсюда!

— Но ваше высочество!.. — раздалось из-за белоснежной с позолотой двери. — Важнейшие сведения! Важ-ней-шие! — голос снизился до шепота и стал плохо слышен из-за двери. — Вы же сами приказали будить вас в любое время дня и ночи, если станет что-нибудь известно о вашем пропавшем женихе...

— Что?! — принцесса рывком отодвинула ни в чём не повинный инструмент, вскочила. — О котором из двух? Что именно известно?

Она подбежала к двери, отодвинула задвижку.

Лакей склонился в поклоне.

— Ваше высочество, явился человек, который утверждает, что принес вашему высочеству сведения о вашем женихе... он говорит, что может их доверить исключительно вашему высочеству, потому что сведения эти имеют исключительную ценность!

— Сведения, — принцесса улыбалась, но рот её кривился. — О женихе. Лично и срочно.

Секунду царила тишина.

— Почему он ещё не здесь?!

— Он ожидает, ваше высочество. Прикажете позвать?..

— Да, да, да!

Принцесса отвернулась, стремительно прошагала к окну и так и осталась стоять там, против света. Затем медленно обернулась, — падавшие в окно солнечные лучи мешали видеть её лицо. И — холодный властный голос:

— Зови.

— Слушаюсь, — согнулся в поклоне лакей и задом, пятясь, словно рак, покинул комнату.

— Ваше высочество! — раздался спустя полминуты новый голос. Принцесса обернулась — перед нею склонился в учтивом поклоне молодой человек приятной наружности. — Меня зовут Джованнио Каррас, я племянник начальника королевской охраны и по совместительству администратор той самой гостиницы, в которой некогда останавливался ваш жених...

Принцесса величественно кивнула и жестом велела продолжать. Делать перед подобными особами неприступный вид она умела с детства.

— Ваше высочество, не далее как сегодня утром я стал свидетелем ошеломляющего события, — Джованнио сделал многозначительную паузу. — Ваше высочество! Теодор-Христиан наконец-то сумел преодолеть все преграды, отделявшие его от вас, и вернулся!!!

Принцесса не удержалась от разочарованного вздоха.

— Ах, Тень! я думала, что вы расскажете мне о том предателе, который посмел предпочесть мне эту девчонку! Нет. Мне нужен настоящий человек и настоящий мужчина, а призраки и трусы меня не интересуют.

Она сделала паузу.

— Он передавал что-то для меня?

— Позвольте мне закончить, ваше высочество... Если бы вы знали, что ему пришлось претерпеть! По воле рока он был всю жизнь прикован к этому негодяю... Христиану-Теодору. Чудом он сумел освободиться, чтобы достигнуть вас — своей любви! Я был тогда среди придворных, я видел, как этот жестокий негодяй издевался при всех над Теодором: тень, знай свое место! — крикнул он ему, чтобы снова сделать его, уже свободного, своим рабом. Да, он — тень; но скажите, принцесса, разве справедливо это — отвергать человека лишь потому, что его сущность непривычна? Разве виновен человек, родившийся в другой стране? говорящий непривычным языком? Ведь у него тоже любящее сердце! А Теодор видит ваши сны, принцесса... видел их и там, в заточении теней, куда вверг его предатель. И стократ больнее было заточение, но он рвался к вам, в наш дневной мир, ради вас, принцесса, чтобы вымолить у вас прощение! И наконец вырвался оттуда!..

Принцесса слушала с каменным лицом, — точнее, изо всех сил старалась, чтобы это лицо было каменным, сохраняло величие. Наконец, выслушав, пожала плечами.

— Он не человек. Может ли любить — тень? Или её чувства — лишь отражение, вывернутое отражение чувств её хозяина? В таком случае, Христиан-Теодор не любил меня, это очевидно...

Голос её прервался: обида и бессильная ярость снова захлестнули душу.

— Я наследница престола. И я не могу отдавать свою руку и право на престол существу, которое может в любую минуту исчезнуть, быть уничтоженным — и кем! тем, кто по сути своей — пустое место! Я понимаю, был бы это ещё умный и хитрый интриган, чья победа была бы заслуженной, но этот!

— Он не смеет вас просить ни о чем, кроме одного, — Джованнио смиренно склонил голову. — Позволить ему увидеть вас. Всего лишь увидеть, ибо год разлуки с вами — это больше, чем он может вынести...

Губы принцессы дрогнули в горькой усмешке.

— Что ж. Он сможет увидеть меня. Завтра будет праздник, и я покажусь народу. Я выйду на балкон. Таков обычай.

— Ваше высочество... Вы погубите его. Неужели вы не удостоите его личной встречи?! Он никто мне — чужой человек; но невыносимо видеть, как он страдает!

— Он не человек! — в голосе принцессы зазвучали истерические нотки. — Он... он Тень! И я не хочу, вы слышите? Не хочу повторения того, что было! Не хочу! А что было бы с вами, если бы ваш жених на ваших глазах потерял голову? Если бы один вас предал, второй оказался чудовищем? Вы бы очень хотели с ними встречаться? Я уйду в монастырь! Завтра последний день, когда я предстаю перед народом, и дальше — всё! передайте — он только ускорил моё решение!

— Вы жестоки, как все красивые женщины, — сокрушенно проговорил Джованнио. — Что ж... Если он погибнет, его смерть будет на вашей совести. Прощайте, принцесса.

— Прощайте.

Принцесса едва дождалась момента, когда за Джованнио закроется дверь, — чтобы броситься в кресло с неудержимыми рыданиями.

Весь вечер напролет принцесса проплакала, запершись в своих комнатах. Она не пускала к себе никого, даже не поужинала — еда не лезла в горло. Из зеркала на нее глядели заплаканные красные глаза, и принцесса понимала, что если проплачет и ночь — наутро придется извести килограмм пудры и белил, чтобы замазать покрасневшие нос и щеки....

Она снова и снова вспоминала ту злосчастную ночь, в которую все случилось, и рыдания вновь подкатывали к горлу.

"Как вы жестоки!.." А как жестоки они, все они?! Превратили в посмешище, выставили перед всеми дурехой, неудачницей... ни у кого из невест королевства не было такого позора!.. Всем нужно только одно — ее трон!.. Все они — одинаковы. Целая очередь строится перед вратами дворца, и она вынуждена давать им аудиенции — что поделаешь, завещание короля! Все они видят одно — занять место на троне. Никому нет дела до нее самой. Лицемеры и проходимцы. Один раз поверила Христиану, один раз ожидала свидания, один раз в жизни была счастлива... и вот результат. Он клялся ей в любви, а сам наверняка любил эту ничтожную девку-трактирщицу, служанку! Он лгал с начала до конца, он подписал эту ужасную бумагу... Что за злосчастная судьба — единственный, кто тебя любит — тень! Стать женой чужой тени! Невыносимо!..

Принцесса лежала в своей спальне; сон все не шел и не шел к ней. Никогда еще она не знала такой мучительной ночи. Из окна, через тончайшую ткань балдахина, падали лунные тени... она следила за ними, стараясь успокоиться и задремать.

...Тени...

Лунные тени чуть подрагивали, — если приглядеться, то можно понять: вот прозрачный след от колышащейся занавеси, вот — от трепещущих на ветру листьев... тени сплетались, рисовали сложный, постоянно меняющийся узор. И вдруг — почудилось — среди этих теней проявилось что-то иное, стремительный стройный силуэт, будто вырезанный из чёрной бумаги... Нет. Ничего нет. Только ночь, луна... Лунная река, вливающаяся в окна.

И вдруг — боковым зрением она увидела: да, точно. Возле её кровати кто-то стоял.

Знакомое лицо, пугающие чёрные глаза, в которых можно утонуть, и от которых невозможно оторваться... глаза, властно притягивающие, чарующие, любующиеся...

Но стоило повернуться, — и видение растворилось, только ветер колыхнул занавесь. Было ли, нет? Или он стоит там, в углу, в полумраке?

— Теодор... — простонала принцесса. Где-то в глубине души она понимала, что спит — потому что от ее напускной надменности не осталось и следа. Сейчас, на зыбкой границе видений и яви, ее душа была открыта нараспашку — душа обиженной, брошенной девочки.

— Я пришёл проститься, — тихо прошептала в ответ темнота. — Я хотел бы сказать иное, но... только вы, принцесса, властны над своим выбором. Я пришёл, чтобы в последний раз взглянуть на вас. Вы говорили мне: я дерзок... Да, это так, и потому я осмелился явиться без зова. Единственное моё оправдание — это моя любовь к вам, но что значит любовь чьей-то тени? О, я хотел бы перестать быть тенью, я хотел бы отомстить Христиану за своё унижение... и за вас, но... если вы покинете мир, то в этом не будет смысла. Мне же останется только молча угаснуть вдали от вас...

Принцесса молча заплакала — беззвучно, неслышно, не просыпаясь.

— Меня все бросили, Теодор... — она то ли говорила, то ли думала это. — Что мне еще остается?.. Все улыбаются мне, а в душе презирают. Мне так одиноко, если б ты знал! Так тяжело!.. Тот, кого я любила, сбежал от меня с горничной девкой, ты меня бросил... Я так устала, я потерялась, что же мне делать?!..

— Я — бросил!.. — в голосе Тени была неподдельная горечь. — Когда меня силой заставили покинуть мир людей! О да, вы вправе презирать меня, вправе говорить это: вы — человек, более того, вы принцесса... Знаете ли вы, что это такое — ощутить на себе власть чужого слова, почувствовать на шее удавку: хозяин приказывает! Как рвётся душа... ах да. Я же тень. У теней не может быть души, тени не могут любить, они — лишь вывернутое отражение своих хозяев...

Принцесса не заметила, в какой миг он оказался на коленях возле её постели.

— Отдайте мне вашу любовь... И тогда я стану человеком.

Она снова заплакала — на этот раз уже от жалости не только к себе, но и к нему.

— Я не знаю, Теодор... Если бы ты стал человеком! Если бы освободился! Ведь он и сейчас где-то там... и может в любой момент сказать эту ужасную фразу! И что тогда с тобой будет?..

— Хорошо, если то же самое, — словно самому себе, проговорил он. — Выбираться в первый раз из мира теней, когда он сам выпустил меня, было тяжело, но сейчас — это было во стократ мучительней... Я не знаю, что со мною будет, принцесса. Быть может, я наконец умру, и этот замкнутый круг будет разорван навсегда... Нужно найти его, найти и обезвредить. Я знаю, его нет здесь, но... Я буду искать его и найду. И тогда...

Его рука сжалась в кулак.

— Ты знаешь, где он?! Я искала повсюду, повсюду... он исчез! Словно растворился! О, Теодор! — ее спящие глаза вдруг широко распахнулись. — Ты ведь можешь видеть его сны!.. И сейчас... сейчас, где-то там, он тоже спит и видит сны... ах, негодяй, должно быть, он сейчас с этой девкой...

— Да, сны... Именно так я и найду его. И, боюсь, он не мог один оказаться так ловок, чтобы ваши министры, с их силой, не смогли его найти. Подозреваю, кто-то из них в сговоре с Христианом, но — кто?.. И, принцесса... если месть и совершится, если даже я сделаю всё для того, чтобы народ устрашился совершившегося, — неужели и тогда вы будете помнить только о том, что могло бы быть, и чего не случилось? а как же я?..

— Отомстить! — в ее загоревшихся глазах отразился отблеск луны. — Как я его ненавижу!! Как он смотрел на меня... как на пустое место! Я умоляла его, а он!.. При всех!.. Продал меня, опозорил!.. — она вдруг словно опомнилась, натолкнувшись на взгляд Теодора. — Ты... Да. Ты был другим... Если б не он, мы были бы счастливы, и я бы не мучилась все это время!..

— Луиза... — его руки скользнули к её пальцам, чуть сжали. — Дай мне шанс. Я отомщу за тебя и за себя. Я найду предателя в твоём окружении, который позволил ему бежать. Но один — я бессилен. Мне нужно твоё согласие... твоя королевская воля, которая заставит двор исполнить всё.

— Я... Я дам, я разрешу... Но! — она схватила его руку, сильно, прижала к груди. — Сейчас же, немедленно... завтра же... ты должен стать моим мужем. Тайно... никаких церемоний... только ты, я и священник. А когда ты станешь человеком, настоящим человеком, мы откроемся всем... Я боюсь, боюсь снова остаться одна! боюсь, что даже тень сбежит от меня...

Чёрные глаза Тени оказались совсем близко — пугающе бездонные, его взгляд притягивал, казалось — это путь в саму ночь, полную видений... А затем — она ощутила, как его губы прильнули к её, и она услышала не голос, — мысли: я приду во дворец завтра утром...

А затем лунная река затопила комнату, закружила, смывая черноту и тени, и остался только сияющий свет полнолуния, стремительно уносящий душу в глубокий сон без сновидений.

— Теодор... — прошептали губы принцессы.

Луиза еще не проснулась как следует. Она лежала на мягких глубоких подушках, не открывая глаз, и на душе впервые за много-много дней было светло и радостно — потому что случилось что-то хорошее... но что же?... ах да, этот сон... чудесный сон... как жаль, что сон — всего лишь! Там был Теодор-Христиан, он вырвался из мира теней, чтобы вновь оказаться рядом, он был по ту сторону смерти — как это трогательно...

Она потянулась и зевнула, не открывая глаз. Так бы и спать... сегодня этот глупый праздник, и нужно выходить на балкон, улыбаться народу, помахивать ручкой приветственно... как это нудно, противно... и Теодор будет смотреть на нее снизу...

Принцесса открыла глаза.

И, взвизгнув от неожиданности, подскочила в постели, прикрываясь одеялом.

Теодор. Теодор из сна, такой же бледный, каким она его помнила, красивый, лежал рядом с нею на постели, прямо в своей обычной черной одежде, прямо в сапогах, сверкающих чистотой... лежал и смотрел на нее невероятными бездонными глазами.

Он гибким движением соскользнул на пол, — действительно, тень, странная завораживающая грация движений... И — поклон.

— Я прошу простить меня, принцесса. Я всего лишь хотел доказать вам, что я держу своё слово... даже если это слово дано во сне.

— Вы... Ты... Как ты попал сюда?! — первый шок прошел, осталось лишь безмерное удивление.

Тень подошёл к окну, распахнул занавесь, — совсем близко к створкам покачивалась большая ветвь. Указал на неё.

— Ничего сверхъестественного, если ты умеешь быть бесшумным и почти невидимым.

— Так это... Так это был не сон... это было вправду... — принцесса неловко сжала одеяло в руках. — Отвернитесь. Мне нужно одеться...

— О нет, — он долго удерживал её взгляд, пока наконец не отвернулся резким, порывистым движением. — Это был сон... для вас. Вы спали, а я... я сейчас не рискую полностью уходить в мир теней. Слишком велик риск остаться там навсегда.

Луиза соскользнула с постели и накинула пеньюар. Запахнула его поплотнее...

— Вы дерзки, господин Теодор! Вы посмели явиться ко мне в спальню... Я наговорила во сне... наговорила такого... такого!.. О, боже! — она коснулась лба рукой. — Боже, ЧТО я говорила...

Тень завладел её рукой.

— Вы так прекрасны, когда смущены или сердитесь... Я мог бы любоваться вами вечность. Сегодня ночью я слышал вашу душу... и я готов исполнить данное обещание. Готовы ли вы?

— Вы говорите неправду! — вспыхнула Луиза. — Я вовсе не прекрасна и даже не красива! У меня красные глаза и огрубевшая кожа, потому что я вчера проплакала весь вечер... Вы думаете, я совсем дурочка, чтобы верить в подобную лесть!

— Все женщины всегда недовольны собой... кроме тех, кто действительно наивен и глуп. Но — к делу. Я обещал вам найти Христиана и наказать его, но в одиночку я могу лишь отыскать его. Остальное — дело тех, в чьих руках власть, и я сильно подозреваю, что в вашем окружении есть предатель, человек, который позволил ему тогда безнаказанно раствориться в воздухе — вместо того, чтобы арестовать за оскорбление величества.

— Я помню, я помню все, что вы говорили! — принцесса сама в волнении схватила его руки. — Это — потом, все потом! Вы пришли... Клянитесь, что не оставите меня никогда! Клянитесь!.. Сейчас же... я позову священника... мы дадим друг другу клятву быть верными... всегда... на всю жизнь!..

Тень медленно опустился на одно колено.

— Я клянусь хранить тебе верность и быть рядом с тобою до скончания Вечности. Клянусь жизнью своею, ибо ничего ценнее у меня нет...

Она не отпустила его руку.

— Я тоже... я тоже клянусь... клянусь быть верной и быть рядом... о, Теодор... Теодор... как же я хочу, чтобы ты стал моим мужем, перед всеми... как я устала... Ничего! — она вдруг встрепенулась. — Подожди здесь... мне помогут одеться, и мы вместе скажем всем, что ты — мой жених! Но, Теодор! — она вдруг замерла. — А как же... как же ты без него?! Ведь ты без него не сможешь...

— Я же сказал: я найду его, — тёмный льющийся голос Тени вдруг зазвенел металлом. — Я знаю, что делать. Ты ведь помнишь — источники живой и мёртвой воды... мёртвая вода погрузит его в сон, в вечный сон, и тогда он будет для меня безопасен — и в то же время досягаем. Что же до девчонки... Полагаю, ты лучше, чем кто-либо иной, сумеешь выбрать для неё достойную кару.

— Она дочка министра охраны, — с неудовольствием проговорила принцесса. — А он любит свою непутевую дочку. Вернуть дочь отцу — что может быть благороднее? А он уж сам разберется, как ее наказать... по-отцовски...

Тень слушал с неослабным вниманием: похоже, у него появились какие-то мысли по поводу начальника охраны, но он покамест оставил их при себе.

— О да. Начальник охраны... Что ж, я знаю, как выманить сюда этих двоих, где бы они ни были. Но ты хотела позвать священника...

— Да! — вскрикнула принцесса. — Да, милый Теодор, да...

Она бросилась к кровати, дернула за свисающий шнурок звонка, и через несколько секунд на пороге двери появился согнувшийся лакей.

— Священника! Моего личного священника, как можно быстрее... Все!

Луиза захлопнула дверь и вновь обернулась к Тени.

— Он будет через полчаса... Так какой у тебя план? Ты такой умный, мой Теодор, нам вместе наверняка все удастся!..

Тень улыбнулся, но улыбка тут же исчезла.

— Начальник охраны. Сны и тени — двоюродные братья. Что мешает попросить приснить ему парочку кошмаров, и попросить сделать так, чтобы Аннунциата это почувствовала? Дальше — насколько я знаю это существо, она прибежит к папочке. Одна или нет... это уже неважно.

Принцесса захлопала в ладоши.

— Гениально! Просто гениально! И никакого вреда ни ему, ни девчонке. А если предатель и не будет с нею, можно приснить кошмары уже ей самой, и тогда он точно прибежит!

Дворцовый парк был таким же, как всегда. Вечное тихое лето, вечный пух, вьющийся в воздухе, аккуратно подстриженные кусты роз, неспешно прогуливающиеся курортники, элегантные дамы под кружевными зонтами, мужчины в белоснежных костюмах, ажурные скамейки маленьких кафе...

Идущая по аллее девушка ничем не выделялась среди прочих женщин, кроме разве что тревоги в глазах, да слишком поспешной походки — она торопилась, она явно спешила, и ее провожали взглядами, удивленно поднимая брови.

Дальше, дальше... Лестница, ведущая ко входу во дворец, длинная, высокая... Знакомая. Та самая, по которой они с Христианом год назад сошли вместе, рука об руку, не обращая внимания на летящие со всех сторон мольбы придворных остаться.

Выше, выше... Вот он, вход. Массивные двери, и вышколенные лакеи стоят по бокам от дверей.

Стало страшно. Замерло в груди...

— Пропустите меня, — сказала Аннунциата. — Я дочь начальника королевской охраны. Я пришла повидать своего отца.

Лакеи резко встали по стойке "смирно" — от одновременного неживого движения можно было испугаться. Затем один из них вызвал кого-то из дворца, потянулись томительные секунды ожидания... Они складывались в минуты, казалось — время застыло, и только равнодушное солнце смотрит с небес...

Наконец двери медленно отворились.

— Его превосходительство ожидает вас! — мёртвым приветливым голосом сказал лакей, пропуская её внутрь.

— Благодарю, — с такой же интонацией пропела Аннунциата.

В душе шевельнулось дурное предчувствие. Опасно, все это очень опасно... но иначе не стоило вообще являться сюда... а какая, в сущности разница — здесь ли, во дворце, или в другом месте увидеть отца... Только и надежда, что он не даст в обиду. Старый людоед любил свою дочь — наверное, единственное существо на свете, которое он любил.

Она прошла в двери, в сумрак дворцового холла, чтобы следовать за лакеем, посланным сопроводить ее; и показалось, что за спиной закрываются двери склепа.

Внутри было — после летнего солнца — темно и прохладно. Тот же мозаичный пол, то же эхо... только — пусто, как будто дворец уснул или вымер. Сразу нахлынуло, окутало: как будто на грани сна и яви вспыхнул и угас гул голосов — те самые, тогдашние: "не уходите!.." И уверенный, спокойный голос Христиана: "Аннунциата. В путь." Кажется, именно тогда он окончательно поверил в то, что кошмар побеждён...

Кабинет старого людоеда был на втором этаже, в окна виднелся парк, ступенями спускавшийся к морю. И — море, огромное, до горизонта, родное... Лакей отворил перед Аннунциатой дверь и подобострастно застыл.

— Явилась! — раздался сердитый рык начальника охраны. — Ты всё-таки посмела явиться ко мне! А ну иди-ка сюда!

— Отец!.. Я так волновалась о тебе, так боялась за тебя...

Аннунциата бросилась к нему, и обняла, как делала всегда. Все равно не спрячешься за показной свирепостью!

Пьетро зыркнул на лакея, который понятливо притворил за Аннунциатой дверь. Удаляющихся шагов не было слышно.

— Ну, ну! — старый людоед вглядывался в лицо дочери, ущипнул за щёку. — Хорошо живёшь, видать! А мне про тебя совсем другое снилось! Ну, да что говорить, сны — они летучие.

— Отец, дорогой отец... — она гладила его по могучей груди. — Не сердись, пожалуйста! Я бы так хотела быть с тобой, но что я могу поделать, если мы с Евгением любим друг друга? Мне вдруг показалось, что с тобой беда, что с тобой случилось что-то очень плохое, или вот-вот случится, и я поняла, что должна вернуться, чтобы защитить тебя... Как ты здесь живешь?

— Ты? Защитить? — людоед хрипло рассмеялся. — Да ты спятила, деточка. Скажи спасибо, что тебя тогда не схватили и не отрубили голову! И что вы смогли уйти из дворца! если бы не воля народа...

— Они бы не посмели, ты бы не позволил, — возразила Аннунциата. — Так с тобой все хорошо? А как принцесса? Она нашла себе мужа?

— Нет. Этот проклятый учёный заморочил ей голову и бросил. Нет, его надо было съесть! Надо!

— Это все Тень, Тень обманул их обоих, запутал... Евгений не виноват. Он просто очень хороший человек, и очень наивный... он очень мучился, что так получилось. Ведь и принцесса вовсе не злая девушка, просто у нее испортился характер от того, что она принцесса...

— Помяни моё слово, этот тип и тебя бросит, — посулил Пьетро. — Если бы хоть знать, где вы живёте!

— Не бросит! — заулыбалась Аннунциата. — Мы любим друг друга. А живем мы далеко, очень далеко, в хорошей стране... я так счастлива с ним!..

— Он отпустил тебя одну? — Пьетро подозрительно глянул на дверь.

— Я сбежала, он бы никогда меня одну не отпустил, — Аннунциата тоже замерла и посмотрела на дверь. — Папа, ну вот он же там подслушивает!..

Людоед помолчал.

— Ну что ты вопишь? Забыла? Это же дворец! Я и у себя в гостинице всех подслушивал.

— Ну это же глупо, подслушивать, когда те, кого подслушивают, знают, что их подслушивают!

Она распахнула дверь — лакей еле успел отскочить.

— Ну что это за глупость! Даже подслушивать нормально не умеют! Папа, ты бы их хотя бы научил!

— Ну-ка, перестань! — Пьетро сгрёб Аннунциату за руку и втащил обратно в комнату. — Не мешай человеку! У него работа!

— Ну ладно, папа, извини, — Аннунциата заглянула ему в глаза. — Я просто не хочу, чтобы потом мои слова повторяли по всему дворцу... а еще бы и наврали.

Старый людоед тяжко вздохнул.

— Ты не изменилась. И как моя дочь уродилась такой наивной? И этот твой... Евгений... Ты хоть узнала, почему он представлялся фальшивым именем? А? Или не заметила?

— Это не фальшивое имя! Это... перевод. На языке той страны Евгений — это все равно, что для нас Христиан. Он просто хотел, чтобы его имя было понятным нам, вот и все. Папа, ну зачем ты сразу думаешь про всех плохо? Люди не везде такие!

— Перевод, — ухмыльнулся Пьетро. — Складно, складно. А что это за страна, где вы живёте?

— Она далеко, — заулыбалась Аннунциата. — Она очень большая, эта страна. И совсем не похожа на нашу. Там все совсем другое, там люди живут по-разному, иногда в больших городах, очень больших и высоких, а иногда на природе, как мы. Евгений — он ученый, и он сюда, к нам, ездил, чтобы собирать сказки... Там люди исследуют сказки, чтобы лучше понимать других. Потому что в сказках отражается самая подлинная правда...

Пьетро только головой покачал.

— Край непуганых идиотов. Надо же! в сказках — подлинная правда! И что же это за правда, которую иначе не видно?

— Правда о человеческой душе, о том, что добро непременно побеждает зло... вот сам посмотри, Тень пытался всех обмануть, и у него ничего не вышло!

— Тихо!

Пьетро заозирался по сторонам, как хищник, почуявший чьё-то присутствие.

— Ты с ума сошла — говорить про Тень вслух? — хриплым шёпотом поинтересовался он. — Этого имени нельзя произносить! говорят, он может вернуться! да что там, твой Евгений как раз и сказал, что он вернётся!

— Ну, если уж и что, то не именем же он привлечется, — рассудительно заметила Аннунциата. — Он не просто тень, он такое существо... из потустороннего мира. Воплощенное в тень... Евгений сам не знал, что притянул его к себе, так получилось. Ведь тени никогда не оживают!

— А доктор говорит, что это бывает! — Пьетро назидательно поднял палец. — Редко, правда, но в его книжках такие случаи описаны. Его, правда, сейчас отправили подальше отсюда, чтобы снова чего умного не подсказал...

— Это существа такие, да... Ширрау. Господи, какой он был страшный тогда на троне!..

Дверь отворилась.

— Доброго дня всем, — ласково сказал Цезарь Борджиа. — Как приятно видеть семью в сборе!

Аннунцианта машинально присела в реверансе.

— Добрый день, господин Борджиа.

— Вы пришли навестить папу? Как трогательно. Но и рискованно. Её высочество принцесса, скажем так, вовсе не рада приветствовать вас в своём дворце.

— Я сейчас же уйду, господин Борджиа! Я прекрасно понимаю ее высочество... я только хотела проведать отца... Разрешите, я пойду? — Аннунциата шагнула к двери.

— Нет-нет, уважаемая леди, — Цезарь Борджиа скрестил руки на груди. — В тайной канцелярии первого министра весьма заинтересовались вашим визитом.

— Я в этом и не сомневалась, — Аннунциата поджала губы. — Что ж, я к вашим услугам, господин Борджиа...

— Чудесно, чудесно. Пройдёмте со мной?

Она оглянулась на старого людоеда.

— Папа... Ты ведь не позволишь им меня съесть, правда?

Пьетро издал неопределённое рычание.

— Нет, нет, не всё так быстро, — любезно сообщил Цезарь Борджиа. — Зачем же есть сразу такой прекрасный объект, можно даже сказать — наживку? Здесь очень хотят видеть некоего Христиана-Теодора, которого, если не ошибаюсь, в этой комнате именовали Евгением. Причём хотят давно, с того самого момента как этот учёный муж покинул нас. Полагаю, он придёт за вами.

— Я велела ему не приходить, ни за что не приходить... он не придет! Увидите! Пустите меня! Вы сами жалкий лакей... — Аннунцианта отодвинула Цезаря Борджиа в сторону и, выйдя из комнаты, пошла по коридору.

Пьетро только головой покачал, глядя ей вслед. Борджиа философски пожал плечами и пошёл следом — показывать дорогу.

Фыркая от негодования, девушка остановилась у следующих дверей. Сбежать не удастся... это было понятно. Оставалось ждать этого отвратительного склизкого Борджиа...

Тот аккуратно взял её за локоть и повёл дальше: кабинеты, принадлежащие тайной канцелярии, находились, как им и полагалось, наверху, откуда весь парк был как на ладони. И откуда, вследствие этого, можно было превосходно наблюдать за всеми передвижениями в этом парке. Здесь и сейчас, год спустя, стояла подзорная труба в одном из окон.

В кабинете её усадили на жёсткий стул возле стола. Кто находился по другую сторону стола, разглядеть было можно, но само лицо человека постоянно ускользало от внимания: из-за тусклости, безликости, что ли?..

Людоед притворил за собой дверь и скрылся.

Аннунцианта смотрела на сидящего перед нею. Молчала. Сжимала руки в охватившем ее волнении.

Незаметный человек несколько мгновений смотрел на неё, затем придвинул стакан с водой.

— Пейте. На улице жарко, а вы взволнованы.

Аннунциата несколько секунд смотрела на стакан с водой. Потом покачала головой.

— Благодарю, я не хочу пить. Может, вы туда что-нибудь добавили.

Человек улыбнулся одними губами, взял стакан и отпил несколько глотков. Поставил на стол.

— Это ничего не значит... можно заранее принять противоядие...

Но она все-таки взяла стакан и глотнула. По вкусу вода как вода, а долго она все равно не вытерпит...

— Хорошо, — её собеседник сцепил руки. — Позвольте задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на них.

— Спрашивайте, сударь...

— Вы сказали: Евгений — это перевод. Вы за этот год успели выучить язык вашей новой родины?

Аннунциата кивнула.

— Не совсем, но я стараюсь.

— А можно попросить вас перевести несколько фраз на этот язык? Если это вне пределов ваших возможностей, то прошу прощения...

Она пожала плечами.

— Смотря каких.

Сотрудник тайной канцелярии придвинул к себе лист бумаги, некоторое время писал. Наконец подал ей лист.

— "Здесь и сейчас, везде и всегда, где бы ни настигла меня моя участь, я буду помнить о тебе." Это строки из стихотворения, вы помните...

Аннунциата фыркнула снова и засмеялась.

— Сударь, ну зачем такие хитрости? Я все-таки дочка людоеда... а у нас в гостинице были такие постояльцы, что и похитрее штучки придумывали... Вы задумали написать от моего имени письмо Христиану, чтобы он прибежал сюда, правильно я угадала?

— Нет, — её собеседник улыбнулся и пожал плечами. — При всей вашей проницательности, вы пропустили одну маленькую деталь. Я не дал вам перо и не сказал: напишите. Я сказал: переведите.

— Хм... — она покачала головой. — Ну ладно...

Она прикрыла глаза и шепотом произнесла фразу на незнакомом следователю языке.

— Благодарю, — он убрал бумагу. — Вопрос следующий. Известно ли вам о намерении Христиана-Теодора вновь посетить нашу страну?

— Нет, сударь. Он не собирался сюда возвращаться. Ему хватило и прошлого раза...

— Позвольте спросить. Почему же вернулись вы?

— Повидать отца! Я почувствовала, что ему снятся кошмары, что он волнуется обо мне, не знает, куда я пропала, и я должна его успокоить.

— Но ваш отец пытался опорочить вас. Когда вы свидетельствовали против Теодора-Христиана, он во всеуслышание заявил, что вы не можете быть свидетельницей. Это вас не смущает?

— Он пытался меня спасти и уберечь! А я люблю его, и он любит меня.

— Довольно странный способ спасти, — словно бы для себя проговорил сотрудник тайной канцелярии. — Вам хочется, чтобы вас любили, это понятно. Но тут было другое: он хотел остаться в милости у его величества, и потому отмёл ваши попытки противодействовать. Как вы думаете, что будет, ежели благодаря вашему появлению у начальника охраны принцессы возникнет выбор: вы или служба?

Аннунциата вздохнула.

— Вы ведь знаете и сами, — сказала она. — Вы его съедите. Или будете мне этим угрожать, чтобы я сделала то, что вам хочется.

— Всё несколько хуже, чем вам хотелось бы. Вы в розыске, поскольку таков приказ принцессы. Ваш отец — начальник охраны. Если он поможет вам бежать, как и в прошлый раз, — он потеряет должность. Более того: это государственная измена.

— Я бы забрала его с собой... он вовсе не злой человек, только притворяется таким. Ну зачем принцессе Христиан? Он же все равно разлюбил ее. Разве она станет счастливее, если снова его увидит? Лучше бы перестала ломаться, не говорила бы никому по-настоящему, что она принцесса, вот и нашла бы себе другого хорошего человека...

— Вам очень хочется оказаться в заключении ещё и за оскорбление её высочества? — ласково осведомился следователь.

— Какая разница, за что... А с ней я бы хотела поговорить сама.

— Полагаю, у её высочества к этому желания нет.

— А вы можете все равно наговорить на меня все, что угодно. Цезарь Борджиа всегда выдумывал в своей газете то, чего не было, и ни капельки не смущался.

Следователь с улыбкой покачал головой.

— За вами можно записывать, чтобы отдавать высказывания в ту самую газету, о которой вы так неуважительно отзываетесь. Для раздела "Юмор". Однако я вижу, вы устали. Вас проводят.

У неё действительно кружилась голова, неудержимо клонило в сон, — но пока ещё сон не завладел сознанием полностью. В комнате возник другой человек, такой же безликий, как следователь, поддержал Аннунциаты за локоть.

"Все-таки чем-то опоили, — промелькнуло в голове у девушки. — Должно быть, снотворное... чего они хотят..."

Она схватилась за локоть сопровождающего, едва удерживаясь на ногах, мечтая поскорее лечь — хотя бы где-нибудь, где угодно.

Стены вдруг ожили, стали смещаться — оставались на месте и, в то же время, кружили в каком-то странном танце... Коридоры дворца враз превратились в лабиринт, из которого не было выхода, точнее — он был, и она помнила, что где-то он точно есть, но — где?.. Бесконечность утягивала, в полумраке змеились живые призраки, и даже тот, кто вёл её, казался нереальным, остановить на нём взгляд не получалось, невозможно — разглядеть лицо...

Тень... это связано с Тенью...

В душу начал заползать страх. Они хотят отдать ее во власть Тени, там, в мире снов и видений, она будет перед ним бессильна... Аннунциата пыталась встрепенуться, не поддаваться, держаться, но получалось плохо. Ей казалось, что каменные стены вот-вот навалятся на нее и раздавят, и в какой момент она совсем уже перестала держаться на ногах — она не поняла.

Стены внезапно съехались, она поняла, что её тащит по ставшему узким коридору неведомая сила — поворот, ещё поворот... Сила, которая знает этот лабиринт, которая не остановится, пока не добьётся своего... Добьётся — чего?!

Ее уже несли, несли на руках. Голова девушки бессильно запрокинулась — она спала, или была без сознания, целиком уйдя в мир видений. Только лицо было искажено — на нем застыла гримаса страха.

Там, во сне, она была не одна. Мир теней, призраков, — или, как их называли на местном языке, ширрау — этот мир стал сейчас её миром, она чувствовала его, жила в нём... И это не было миром людей. Люди были здесь чужими, к ним была лишь враждебность. За ней наблюдали тысячи глаз... Точнее, не глаз: взглядов. Напряжённое внимание множества существ, которые были настороже, которые были готовы в любой миг сорваться, и...

Отчаянным усилием воли она попыталась стряхнуть с себя страх, и встать в полный рост — потому, что знала: как ни съеживайся от страха, это не спасет тебя...

— Тень! Что же ты прячешься за другими такими же трусами?! — ей показалось, что голос ее разнесся по всей Вселенной. — Или ты боишься появиться передо мною открыто?

Призрачный мир всколыхнулся, тени зашептались, и в это шёпоте была угроза и обида. Она услышала — нет, не услышала, почувствовала слова, произнесённые множеством голосов: у него есть имя...

— Теодор-Христиан! — крикнула Аннунциата. — Это имя ты взял у того, чьей тенью ты был!

Зыбкое пространство снова плеснуло волной, обдало её серым светящимся страхом. Всё кружилось, плыло, вокруг была путаница полумрака, теней, света... и постепенно эти тени стали складываться во что-то определённое. Но разглядеть лицо — не удавалось, только чувствовался знакомый холодный взгляд.

— Да, — сказал чарующий голос, и пространство кивнуло. — Это я.

— Что тебе нужно от меня? Зачем ты меня мучаешь? Что тебе нужно от Христиана? Он оставит тебя в покое, но оставь и ты его!..

— Он — не оставит, — медленно и значимо упало в тишине, в которой только кровь стучала в висках. — Он связал меня с собой, связал наши жизни. Он хотел этого. Я — нет.

— Он не собирался лететь сюда, он не собирался вновь делать тебя своей тенью, он оставил тебя самому себе — он знает, что ты — ширрау, живи... Ты просто жестокое и злое существо, ты хочешь отомстить, уничтожить его, разве не так? Признайся!

Тишина отозвалась издевательским смехом.

— Наивная, глупая девочка. Я мог бы слушать тебя долго.

— Он не прилетит сюда, за мной! Тебе не удастся его обмануть!..

— Он? не прилетит? Не смеши меня. Я знаю его куда лучше, чем ты.

— Что ты хочешь с ним сделать?! Ты ведь не посмеешь его убить, тогда погибнешь и ты сам!

— Вот и радуйся этому... потому что больше тебе радоваться будет нечему.

— Негодяй, — кипя от бессильного гнева, прошептала Аннунциата. — Ты поплатишься за свои дела... как и в прошлый раз. Ничтожная тень, ты бессилен перед настоящими людьми с настоящей душой!

— И что же даёт ваша "настоящесть"? — Тень проявился перед нею окончательно. Если она ощущала, что куда-то летит в бездну, что светящееся серое пространство движется, то он оставался неподвижен. — Взгляни на себя. Ты прибежала сюда, со своего "неба", потому что тебя снедает тревога за отца. Теперь ты боишься за Христиана. Что есть ваша "настоящая душа", как не причина для постоянных трепыханий? Хочется пострадать, а из-за чего — найдём! И это ты считаешь преимуществом передо мной?

— А у тебя есть только одно желание — власть, власть где угодно, в этом крохотном городе, власть над слепыми, власть над рабами! Тебе незнакома любовь, тебе не знаком трепет сердца, тебе незнакома радость, твое существование — серость!

— О нет, — возразил Тень. — Это не серость. Разве серость — наслаждение?

— Ты несчастное и злое существо... И мне жалко тебя.

— Напрасно, — с усмешкой сказал Тень. — Ты впустую тратишь время, девочка, пытаясь доказать мне это, потому что несчастны те, кто страдает, — я же не страдаю.

— Но и не имеешь счастья, и никогда не будешь его иметь.

— Как интересно, — сказал Тень, устраиваясь поудобнее. Пространство вокруг него словно завихрялось в маленькие серебристые смерчи, и всё это давило сильнее и сильнее. — Что же такое, по-твоему, счастье, которого мне так не хватает? Расскажи.

— Счастье любить другого... любить по-настоящему, сгорая всей душой, ничего не хотеть для себя, счастье отдавать и видеть улыбку в чужих глазах, видеть чужую радость и радоваться вместе с тем, кого любишь.

— Значит, это счастье — когда тебя используют?

Аннунцианта засмеялась.

— Тот, кого я люблю, никогда не стал бы меня использовать. Ты не понимаешь, ты не способен понять, что не только выгода есть на свете, но и любовь...

— Давай оставим вопрос о том, что я не способен понять, — в голосе Тени проявился металл. — Ты говоришь: счастье любить, ничего не получая взамен. Тогда почему несчастна принцесса, которая любит твоего Христиана? Она же тоже любит. Если отнять у тебя Христиана, если он поступит с тобой так же, как поступил с Луизой, которой говорил о том, что любит, ты останешься так же счастлива?

— Да, — в глазах Аннунциаты появились слезы. — Я любила его всегда, сразу же, как увидела, и не надеялась, что он меня полюбит, мне хотелось только, чтобы он был счастлив, и если бы он остался с принцессой, я была бы счастлива его счастьем...

Тень засмеялся.

— Не верю. И собираюсь проверить. И собираюсь убедить тебя в том, что ты неправа.

Девушка только молча улыбнулась и опустила глаза.

— Отпусти меня... Мне плохо здесь, в твоем мире. Ведь я не сделала тебе ничего плохого...

— Нет, — сказал Тень, и силуэт его стал темнеть и тускнеть. — Ты нужна мне здесь. Пока.

— Пока не придет Христиан?!..

— Именно. Кажется, в его мире есть сказка о спящей красавице, ведь верно? И вот приходит прекрасный принц, чтобы разбудить её... Вот только я, в отличие от тех, кто усыпил принцессу в вашей сказке, не оставлю тебя без присмотра.

— Христиан... — прошептала Аннунциата, и перед нею встал знакомый облик, невыносимо далекий и близкий одновременно — здесь, в пространстве видений, не было расстояний. — Не приходи... никогда не приходи сюда... нельзя... он обманет... они задумали что-то страшное... не приходи... не приходи...

Мысли ускользали от нее, она теряла способность думать, превращаясь в крохотный комочек, в котором билось сердцебиением одно имя: Христиан... Христиан...

...Евгений Феникс вздрогнул — вскочил среди ночи, с ужасом вглядываясь во мрак. Видение было таким реальным, что его как будто можно было потрогать: Аннунциата... и этот, чёрный, Тень...

И ощущение беды. Непоправимой беды, которая реет над головой, выжидая момента, когда можно будет зацепить крылом...

Аннунциаты не было рядом — она сказала, что отлучится на неделю, поедет в город, навестить своих новых друзей... потому раньше он не боялся за нее. Но теперь — что-то случилось.

И это что-то было связано с Тенью. Аннунциата была там, несомненно, на ее далекой родине, и рядом с нею был ширрау, и она была в его власти...

Он попытался унять бешено колотящееся сердце. Получалось с трудом... Что делать, куда бежать?.. Снова лететь туда, одному? Да, одному, потому что нельзя привлекать внимание к этой планете, потому что иначе — там не останется ничего живого... Он знал это точно, мог бы рассказать в деталях, почему... но сейчас было некому. Он был один в ночи.

И сквозь эту ночь он — без особой надежды — отправился к своему кораблю. Знал, что его нет на месте, что Аннунциата улетела на нём... И что придётся кому-то открыть эту тайну, иначе он так и останется сидеть здесь и сходить с ума...

Оказалось — корабль на месте, в ангаре. Похоже, девушка воспользовалась каким-то другим кораблем, что ж, друзья у нее действительно были, в том числе и владеющие небольшими частными кораблями, могли и доверить ей свою "птичку"...

А в корабле его ждала записка — обычная, пером на бумаге.

"Дорогой Христиан, прости, что не сказала тебе правду, но ты ведь ни за что не отпустил бы меня. Я должна навестить отца, непременно должна, я чувствую, что с ним что-то случилось, и он очень хочет меня видеть, боится за меня. Я буду благоразумной, я только повидаю его и вернусь. Пожалуйста, не прилетай за мною, иначе они снова что-нибудь выдумают! Ты ведь уже знаешь наших людоедов.

Твоя Аннунциата."

Он бережно разгладил тонкий лист, — этой бумаги касались её пальцы... Не прилетать. Она же понимала, не могла не понимать, что это невозможно...

Евгений Феникс прошёл в рубку, набрал номер, — просто так не исчезнешь, надо предупредить... как тогда...

...и перед космическим кораблём вновь распахнулся простор Вселенной.

...Вязкий кошмар начал отступать внезапно, — тогда, когда уже казалось, что Аннунциата навечно завязла в липкой давящей паутине. Что-то холодное и мокрое коснулось висков, в воздухе разлился резкий терпкий запах.

Девушка лежала на боку, скорчившись; она иногда двигалась в своем странном сне, ее тело иногда вздрагивало, это видели те, кто следил за нею... но не просыпалась.

Сейчас она застонала и чуть приоткрыла глаза.

— Тень... — едва слышно прошептала Аннунциата. — Помогите, кто-нибудь... Христиан...

Следователь, — а это был он, — поджал губы, в глазах мелькнуло беспокойство, которое он тут же спрятал под профессиональной маской бесстрастия. Он поднял Аннунциату, заставил сесть, прислониться к стене. Снова протёр ей виски пахучей жидкостью.

— Аннунциата, очнитесь.

Она пошатывалась, прижимая ладони к лицу. Взгляд ее был мутным, а голос — слабым.

— Где я... что со мной? Кто вы...

То, что было перед нею, расплывалось, — сфокусировать взгляд почему-то было очень трудно. Наконец это удалось. То смутно знакомое лицо... которое ассоциировалось с казённым кабинетом. Сотрудник тайной канцелярии...

Он терпеливо ждал, пока она очнётся.

— Вы... — она наконец справилась с собою и подняла взгляд. Провела рукой по волосам, спутавшимся, растрепанным. — Сударь... выпустите меня отсюда, пожалуйста...

— У меня нет приказа выпустить вас. Разбудить — да. Скажите... — он задумался. — Что вам снилось?

— Это Тень, Тень нарочно мучает меня, чтобы Христиан прилетел сюда... Тень, он снова хочет захватить власть, поймите! Он обманет вас всех... он — страшное существо!..

— Тень?! — похоже, Аннунциате удалось если и не напугать следователя, то сильно озадачить. — Мы проверим вашу информацию.

— Это он, поверьте, сударь! — Аннунциата сжала руки в отчаянной мольбе. — Теперь я знаю, это он заставил моего отца видеть кошмары, чтобы я прилетела проверить... Ему нельзя доверять. Пожалуйста, сделайте так, чтобы он снова не подмешал мне снотворное в воду! Это так плохо, когда кошмары и не можешь проснуться...

Следователь положил ей руку на плечо.

— Мы будем проверять всё, — его голосу можно было бы даже поверить... если забыть, что он из тайной канцелярии. — А на чём вы прилетели?

— На корабле, — слабым голосом ответила она.

— Где он?

— В море... — она глубоко вздохнула.

— Хорошо, — следователь успокаивающе похлопал её по плечу. — Вы выйдете отсюда. Чтобы показать нам ваш корабль. На котором летают. Вставайте.

— Я... — она замялась, потом смущенно улыбнулась. — Но он вам бесполезен. Вы не сможете на нем летать...

Следователь почти силком поднял её на ноги, повёл к выходу.

— Идёмте.

— Погодите... погодите, — она приостановилась. — Дайте мне зеркало... и расческу. И умыться... Нельзя же в таком виде идти наружу...

Следователь постучал в дверь, — та тут же отворилась, он отдал распоряжения, и дверь снова закрылась.

— Сейчас всё будет, — ровно пообещал он.

— Благодарю вас, сударь, — Аннунциата снова опустилась на топчан. — А сколько я здесь... проспала?

— Трое суток без малого, — отозвался тот.

— Ооох... А мне казалось — чуть ли не год... Господи, и есть как хочется!...

Дверь снова отворилась. Лакей торжественно — явно в сознании собственной значимости — внёс поднос, на котором стояли кувшин, стакан, тарелка с чем-то, аппетитно дымившимся, а рядышком — расчёска и зеркало.

Следователь подождал, пока всё это поставят на маленький стол.

— Что говорил вам Тень? если говорил, конечно.

— Благодарю вас... — Аннунциата отодвинула тарелку, некоторое время причесывалась и убирала волосы в прическу. Наконец отодвинула зеркало и съела немного, только затем блаженно вздохнула. — Мы ругались. О чем с ним можно говорить... Он издевался надо мною. Говорил, что чувства, любовь — это все ненужный груз, который надо выбросить...

— Я бы с ним согласился, — неопределённо-задумчиво сказал следователь. – Впрочем, вы, конечно, нет. Сытый голодного не разумеет, как говорится.

Аннунциата странно на него посмотрела, но смолчала. Молча доела, выпила стакан воды.

— Пойдемте.

Когда за дверью вместо тусклого света камеры в глаза ударило солнце, Аннунциата зажмурилась: слишком ярко, неестественно, такого не бывает, не может быть...

Её вывели во двор, где ожидал закрытый экипаж, усадили, и по ощущению свежего солёного бриза стало ясно: они едут к морю.

— Как хорошо после ваших подземелий... — проговорила она. — Даже в карете воздух свежий. Как вы умудряетесь сидеть в этих ужасных склепах весь день? Это же так нудно...

— Работа, — следователь пожал плечами. — На самом деле, всё зависит от восприятия.

— Да... А куда именно мы едем?

— К морю. На Обводную дорогу. А там остановимся, и вы покажете нам путь.

— Хорошо, — Аннунциата откинулась на сиденье и оставшуюся дорогу молчала. Она вглядывалась в лицо следователя — не человеческое лицо, а маска, безликая маска, и ей стало ужасно жаль этого человека, не старого еще, но такого _без возраста_ — молодой старик...

Путь был недолгим, вскоре экипаж остановился, и они вышли наружу.

Здесь было изумительно: скалы резко обрывались вниз, к морю, и головокружительно далеко сине-зелёные волны с ритмичным шумом набегали на узкий пляж... А прямо перед ними простиралось море, и не было ему конца. Город остался по правую руку, белые стены и башни дворца казались совсем маленькими, почти игрушечными... только страсти, кипевшие там, не давали забыть, что это впечатление обманчиво.

— Куда теперь? — спросил следователь.

— Да можно и тут... главное, чтобы никто не увидел. Вы уверены, что за нами не следят?

Следователь с лёгкой улыбкой покачал головой.

— Чьей слежки вы боитесь?

— Не знаю... Мало ли. Я просто не хочу, чтобы кто-то испугался и по дворцу пошли нелепые слухи... мало ли.

Следователь смотрел на неё, как на наивного ребёнка.

— Показывайте.

— Конечно, конечно...

Девушка отодвинула кружевную манжетку своего платья и запустила пальчики внутрь, как будто хотела почесать свое запястье. Следователь с удивлением смотрел на нее, не понимая, что она делает, а Аннунциата стояла, шевеля пальцами под кружевной манжетой, и смотрела на море.

— Сейчас...

По водной глади, вдалеке, побежали буруны, как будто там, под водой, двигалось некое большое тело. Аннунциата виновато посмотрела на следователя.

— Тут ему не подойти близко, мелководье... из города ведь заметить могут, он блестящий...

Следователь, к чести его, остался почти неподвижен, но маска бесстрастности слетела с него в мгновение ока. Глаза его расширились, он с напряжением смотрел на возникающее из моря чудо, борясь с подступающим страхом.

— Ну я же говорила, я не хочу, чтобы кто-то испугался! — девушка коснулась его плеча. — Ну не бойтесь вы... Сейчас я его подниму...

Она снова запустила пальчики под манжету.

Водная гладь вдали начала вспучиваться, открывая взгляду следователя огромное, сверкающее серебром тело. Вода потоками сливалась с него.

Сверкающая громада, напоминающая силуэтом странную бескрылую птицу, зависла над водой — и заскользила к берегу.

Корабль завис рядом с ними, у кромки воды — махина размером с немаленький дом, нестерпимо сверкающая, с зеркальной поверхностью, в которой отражалось море, берег, песок... И они сами.

Следователь попытался овладеть собой, но получалось плохо: казалось невозможным, чтобы такая махина держалась в воздухе, она вот-вот обрушится на них и раздавит...

Он молча смотрел.

— Вот, — девушка повернулась к нему и подергала его за рукав. — Он на самом деле не мой, я попросила его у своих друзей... взамен за то, что привезу им отсюда наших книг и запишу песни Юлии Джули.

В лице следователя впервые проявилось что-то человеческое: растерянность, что ли...

— Уберите, — попросил он. — Не дай Бог, свалится на голову.

— Да что вы!.. Это совершенно невозможно!

Движение махины было молниеносным — только порыв ветра хлестнул, и по ногам ударила сильная волна. Миг — и ничего нету, только удаляются медленно под водой очертания серебристого тела.

— Эта штука тяжёлая, — машинально возразил следователь. — Тяжелее воздуха. Значит — возможно.

— Нет, невозможно... он же летающий. То есть, наверное, если откажут двигатели, возможно... но с чего бы, по нему же не стреляют... в общем, я не знаю, — девушка приложила ладонь ко лбу, — я не знаю. Это сложно, я не разбираюсь в таких вещах...

При слове "стреляют" следователь немного оживился.

— А сам он тоже может стрелять?

— Да где вы найдете таких сумасшедших, чтобы давать простой девчонке с дикой планеты в руки корабль с оружием?.. Конечно же, не может...

— Планеты? — переспросил следователь. — Что это значит?

— Мир, — Аннунцианта обвела руками вокруг себя. — Ну вы же должны знать! Что вы, не знаете, что земля круглая? Это еще когда открыли!

— А, да...

Следователь прошагал вперёд — к самому краю скал. Смотрел на волну, туда, где скрылся странный летающий корабль. Может, это тоже пригрезилось, как кошмары Аннунциаты? А если есть эти корабли с оружием — почему тогда Христиан-Теодор не прилетел на таком? Вряд ли тогда кто-нибудь сумел отрубить ему голову...

— Простите, сударь... — Аннунциата потрогала его за плечо. — А как вас зовут?

— Ренато Кастеллани. А что?

— Да так... Мне казалось, вы и сами могли забыть свое имя на этой ужасной работе.

— Работа как работа, — он пожал плечами. — Не вижу в ней ничего ужасного, уж простите.

Она помолчала.

— Вы расскажете министрам? Они ведь не поверят.

Ренато повернулся к ней.

— Аннунциата. Я на работе, и вы должны были это понимать. Всё, что вы говорили или показывали мне, станет известно выше.

— Конечно, но ведь они не поверят... Они скажут — вы сошли с ума, или что Тень послал вам эти видения.

— К этому они отнесутся вполне положительно, в отличие от вас, — Ренато, похоже, сам удивлялся себе, что высказывает своё мнение или предположения. — Однако пойдёмте. Мне велено отвезти вас к вашему отцу.

Аннунциата вздохнула.

— Пойдемте... сударь Кастеллани...

Он снова усадил Аннунциату в закрытый экипаж. Море пропало, как будто его не было никогда, — вокруг сомкнулись стены.

Старый людоед жил в одном из небольших особняков по соседству с дворцом, как все придворные, которым полагалось всегда быть под рукой. Вечерело, и он сидел на террасе, — смотрел вдаль, на парк. Задумчивый людоед, — что может быть забавнее...

Оставшись наедине с отцом, вдали от глаз всех этих лакеев, прислужников и служителей, Аннунциата наконец-то вздохнула спокойнее.

К отцу она почти подбежала — и опустилась рядом с ним на пол, и ласково погладила его по коленке, как делала когда-то давно, в детстве.

— Отец...

Пьетро вздрогнул, хотел было отодвинуться, но передумал. Грубовато взлохматил ей волосы.

— Нечего тебе было возвращаться.

— Я не могла, папа... тебе было плохо, я слышала это. Послушай... — она снизила голос до шепота. — Я знаю, что делать. Тебе нужно уйти со мной. Туда, где живем мы с Христианом.

Пьетро отрицательно покачал головой.

— Я уже стар, дочка. Да и не гожусь я для вашей сказочной страны, из которой сваливаются вдруг такие люди, как этот твой Христиан, как тот парень, которого звали Андерсен. Моё место здесь.

— Но отец, они же тут не дадут тебе жизни! Они же будут тебя мучить, чтобы я пришла за тобой! Ты наживка для меня, а я — для Христиана! Ну что же мне делать?! Ведь можно же было бы, можно! Они бы ничего не успели сделать! Это же меньше минуты... они и опомниться не успели бы, как мы бы с тобой вбежали на корабль, я позвала бы Христиана, и мы, все трое, были бы в безопасности, а Тень пусть лопнул бы от злости или женился бы на своей принцессе без Евгения...

— Корабль? — Пьетро непонимающе воззрился на неё. — Какой корабль? Глупости какие-то...

— Корабль, на котором я прилетела сюда, его видел и этот следователь, господин Кастеллани... и министры тоже скоро узнают. Они наверняка захотят заставить меня, чтобы я отдала его им. А для этого они могут угрожать тебе... могут пойти на все. Отец, ну пойми же, это может погубить нас всех! Нам надо бежать отсюда, пока есть возможность...

Пьетро крепко взял дочь за плечи, основательно встряхнул.

— Ну-ка, хватит паниковать. Тебя довольно долго продержали в темнице, тебя усыпили, и тебе до сих пор мерещится всякое. Надо отдохнуть.

— Ты мне не веришь? Ведь не веришь же? Ты думаешь, что я сошла с ума, что у меня видения, ведь верно?

Старый людоед, не отпуская её, кивнул.

— Не верю.

— А господин Кастеллани тоже не верил, пока не увидел. А когда увидел, чуть не сел на землю и стал просить — убери его, а то упадет и раздавит...

Пьетро покивал, поднялся и потащил Аннунциату за собой, в сторону жилых комнат.

— Иди, ложись и попробуй уснуть. А перед тем лучше глотни чего-нибудь крепкого, тогда ничего сниться не будет.

— Папа, папа... мне нельзя спать, там меня караулит Тень... — она остановилась вдруг. — А если я докажу, ты мне поверишь?

— Ну как это — нельзя, — людоед несколько растерялся. — И что же ты будешь делать? Такого не бывает, чтобы люди не спали.

— Тень властен над сновидениями и грезами только здесь, иначе он и там не дал мне покоя... Если бы мы улетели, он бы, наверное, оставил нас.

— Улетели, улетели... — ворчливо отозвался Пьетро. — Я бы хотел это увидеть, правда. Как ты вот возьмёшь и улетишь. Нет человека — нет проблемы.

— Тебе снились кошмары? Ведь снились же! Признайся!

— Да, снились! и что? Это бывает...

— Глупый! Это Тень, это Теодор-Христиан снова явился в этот мир, это он наслал тебе кошмары, чтобы я прилетела сюда, а теперь насылает кошмары мне, чтобы Христиан прилетел за мною! И тогда — тогда Тень собирается как-то погубить его... и, оставаясь здесь, мы страшно рискуем! В конце концов, ты мог бы переехать в соседнюю страну, открыть там гостиницу, и жить, как прежде...

— Но тогда меня обвинят в предательстве! Я на королевской службе!

— Но кто обвинит, если ты будешь далеко? Они до тебя не дотянутся!

— Ааа... — людоед махнул рукой. — Дотянутся. У них есть сыщики, шпионы... Надо будет — раздобудут хоть со дна моря!

— Не везде... А если бы ты отправился со мною, ты бы зажил там в почете и богатстве. Все бы любили тебя, приходили бы слушать твои рассказы... подумать только — настоящий людоед!

Пьетро с нескрываемой тревогой вгляделся в глаза Аннунциаты, дотронулся до лба.

— Ты больна, дочка. Ты понимаешь, что ты несёшь? Людоедов не любят. Иди спать.

— Это простые люди не любят, — вздохнула она, — а ученые любят. Христиан сам такой... Папа, можно, я приду к тебе, как стемнеет?

— Ну приходи, приходи, — он настойчиво подтолкнул её к двери. — И почему ты не в меня... как было бы проще.

— Ты же сам всегда говорил, — сокрушенно вздохнула она, — потому что я в маму.

...Серая светящаяся хмарь вокруг... а всё тело как будто облеплено паутиной — не вырваться, и стоит двинуться — увязаешь только крепче. Ощущение, что из тебя пьют жизнь, но не сразу: постепенно, чтобы успела, как вода в реке, притечь новая... и нет этому конца. И — тишина. Ни звука. Забываешь о том, что на свете существуют краски, свет, темнота...

И остаются только воспоминания. Пока. Потом — человеческая память сгладит и их, и не останется ничего.

Он знал, что летит прямиком в ловушку, что Тень почувствует его присутствие в тот же миг, когда он появится вблизи города.

И — точно.

Ему дали свободно дойти только до окраины города.

Он не взял с собой оружия: знал, что не сможет стрелять по людям... да и по Тени тоже.

И потому — когда на него набросились и скрутили, когда заставили проглотить прозрачную ледяную жидкость, — он понял, что это конец.

Нечего сказать, выручил, — обречённо пронеслось в голове. Она была права, когда умоляла не прилетать... Хоть бы её отпустили, теперь же она уже им не нужна... Хотя...

И — последняя жуткая мысль, на которую не было ответа: если не нужна, быть может, её уже и казнили?..

Ее лицо выступило из темноты.

Она смотрела на него и улыбалась. Но улыбалась сквозь слезы, и в глазах была печаль.

Губы ее что-то прошептали. Почти не различить... не разобрать.

— Христиан... — тихо-тихо, как шелест ветра вдали. Казалось, этот шепот немного развеял серую мглу.

Феникс рванулся вперёд, к ней, — паутина тут же впилась в тело, он чуть не задохнулся... но нет: его только удержали.

— Аннунциата... Ты... — он боялся выговорить это. — Ты умерла?

— Ну что ты... милый... — она вдруг заплакала, словно только сообразив, в каком состоянии ОН. — Я просто сплю... Что они с тобой сделали?! Я ведь говорила — не прилетай, ни за что не прилетай... я бы сбежала...

Спит, — устало подумал Феникс. От этого почему-то стало и легче, и... тоскливей.

— Бедная моя девочка... Они тебя отпустили?

— Я в доме у отца... Они следят за мной. А ты? Что с тобой? Где ты? Я найду тебя, я сбегу от них и найду тебя, непременно...

— Я видел — тебе было плохо. Во сне... Это был сон, в котором ты чувствуешь прикосновение... очень страшно. Потому я и прилетел. Прости...

— Глупый ты мой... ты же все знал... А Тень теперь станет королем. Ты не знаешь, где ты?..

— Нет... Знаешь, я... я уже не верю. Я думал, что сумею узнать его, упредить его удар... не вышло.

— Я что-нибудь придумаю... я сумею пробраться на корабль. Придумаю что-нибудь, и потребую, чтобы они отдали тебя, и оживили... есть же живая вода... Христиан! Не отчаивайся, пожалуйста! Не может так быть, чтобы у сказки был печальный конец, это же несправедливо, а в сказках так не бывает!

— Это неправильная сказка, — он попытался улыбнуться, вышло очень грустно. — Это старая печальная злая сказка о человеке, потерявшем свою тень, о смерти которого лицемерно жалела принцесса... Прости меня. Я виноват перед тобой.

— Нет! Нет, — ее полудетское лицо напряглось, девушка хмурилась, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать. — Ну почему я неправильная дочка людоеда... Папа бы на моем месте непременно что-нибудь придумал... О! Кажется, у меня есть идея!

Евгений чувствовал, что слабеет: даже то, что он пытался разговаривать, отнимало много сил.

— Какая?

— Вот какая... Этот чиновник, господин Кастеллани, расскажет министрам, что видел корабль. И они захотят убедиться сами, что это не выдумка. А если правда, ведь на летающем корабле можно сбрасывать бомбы на врага! Или придумать еще что-нибудь нехорошее. Они позовут меня, чтобы я показала им корабль. И тогда я скажу, что там есть оружие... обмолвлюсь. Как будто случайно. Они захотят посмотреть, а я скажу, что для этого надо пойти на корабль. Они не пустят меня туда вместе с кем-то из их прислужников: а если я выстрелю по ним, пока они ждут? Они пойдут со мной сами. А когда мы окажемся на корабле, я подниму его наверх... в космос... и открою полный обзор! — она радостно засмеялась. — Совсем полный! Представляешь, как они перепугаются? И скажу: я вас не выпущу, пока вы не отдадите мне Христиана и живую воду, а если посмеете меня тронуть, я прикажу кораблю взорваться, мне терять нечего! Что им останется делать?

— Бедная, милая моя Аннунциата, — Евгений почувствовал, как комок подкатывает к горлу. — Может быть, это и сработает... Но что же делать, что делать с этой связь, которая существует между мною и ним? Он постоянно будет возвращаться, постоянно будет пытаться захватить меня... Так же нельзя жить! Если бы только порвать эту связь, если бы он стал просто человеком... пусть жутким, пусть лгуном, злобным, но — обычным человеком! Не представляю...

— Если бы... Может, если бы его кто-нибудь полюбил, он бы понял что-то и изменился... Я не знаю... Евгений... Женя, — она совсем редко называла его этим уменьшительным именем: оно казалось ей слишком смешным, но вместе с тем и очень трогательным. — Женя... Женька, — она заулыбалась сквозь слезы. — Я не знаю. Я ведь не сказочница, как ты. Нам надо забрать моего отца, и убежать отсюда... пока только в этом спасение...

Сон уже не был той тягучей дремотой, в которую ввел ее Тень. Но от этого легче не становилось. Теперь она знала, что с Христианом, и единственным утешением оказывалось — то, что он жив, он нужен Тени, и его не убьют.

Было страшно и отчаянно. Некому спасти его, некому, кроме нее, все наоборот — в сказках спящую красавицу спасал рыцарь, а теперь ей самой, слабой девушке, которую отец-людоед считал не приспособленным к жизни ребенком, нужно победить и министров, и Тень, и всех их прислужников... Правда, у нее есть корабль. Но самое трудное — решиться, самой, в одиночку...

В дверь деликатно постучали. Она поняла — это один из лакеев, что во множестве развелись в новом доме, исполняя роль слуг и соглядатаев одновременно.

— Госпожа Аннунциата! — позвали за дверью. — К вам пришел господин доктор, он ждет вас в гостиной...

Она чуть не подскочила, так заколотилось внезапно сердце.

— Да-да, я иду! — воскликнула она. — Скажите ему, я сейчас выйду!

И спешно бросилась зашнуровывать полурасстегнутое платье.

Мягкий утренний свет, падавший сквозь окно, поблёскивал на привычном пенсне доктора. Хозяин этих стёклышек словно совсем не изменился за этот год: такой же нескладный, с тем же растерянно-смущённым выражением лица... Он близоруко вглядывался в полумрак коридора, ожидая Аннунциату.

— Господин доктор! — она выбежала в гостиную залу и замерла на пороге, сжав руки. — Господин доктор, как хорошо, что вы пришли...

Тот просиял, шагнул к ней.

— О, да вы похорошели! Только... — он нахмурился. — В последнее время вы явно плохо спали. Что-то мучает? беспокоит?

— Неужели вы не знаете! — она нервно оглянулась на двери: почти уверена была, что там подслушивают.

— Нет, — он растерянно заморгал. — Я долгое время был в отъезде, вы, может быть, не знаете, — на окраине была эпидемия...

— Боже мой! — она всплеснула руками. — Вы же могли заразиться...

— Ну что вы, что вы. Мне не положено.

— И про .... — она снова оглянулась, — про мертвую воду вы ничего не знаете?!

Доктор поправил пенсне.

— Видите ли. Эти пласты обычно спутники, где живая вода, там и мёртвая. Отдельно практически не встречается, так что и возле нашего источника мёртвая вода тоже есть... А в чём дело?

— Доктор, доктор... — она опустилась на диван и через несколько секунд все же не выдержала — тихо заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы. — Они что-то сделали с Христианом... заставили его выпить мертвую воду... он... он как будто спит и не может проснуться, а Тень пьет из него силы... Тень хочет оставить его так навсегда, а он будет, как паук, пить из него кровь...

Доктор аж присвистнул и медленно сел рядом с нею, взял её руку в свои, неумело погладил, пытаясь успокоить.

— Вот, значит, как... Он вернулся. Я так и думал! Я только не мог предположить — когда. Но зачем же вы-то возвращались вместе с Христианом? Или... да, пожалуй, он, наверное, заманил вас в ловушку. Ведь так?

— Я одна вернулась, потому что папе снились кошмары, я это услышала и поняла, я хотела его навестить, просто узнать, и вернуться... А Тень усыпил меня, чтобы Христиан пришел следом. И — вот... он же такой наивный, вы же знаете...

— Но о возвращении Тени нет даже слухов! — доктор протёр пенсне задрожавшими руками. — В нашей стране всегда всё становится известно за пять минут до события, но так! Такого никогда не бывало! Тут что-то не так!

— Это он, — обреченно сказала Аннунциата. — Это он. Он говорил со мною, когда я спала... Издевался. Он скоро добьется того, чего хотел... станет королем.

— Я не представляю, что делать, — доктор сокрушённо опустил голову. — Вы вхожи во дворец, я знаю, где источник... можно было бы найти Христиана, но нас схватят на пороге.

Он помолчал, затем вдруг вздрогнул.

— Нет. Но... может быть!

Он придвинулся совсем близко.

— Послушайте. Помните, что было — тогда? смерть Христиана убила и Тень. А если — наоборот? с ним же всё наоборот! А если убить Тень, быть может, это освободит Христиана?

— Но как его убить? — она вытерла глаза кружевным платком. — Он же бессмертный...

— Ну, когда у него слетела голова, он умер... — доктор смешался. — Впрочем, решать не мне.

— Если бы раздобыть живую воду... и знать, где они держат Христиана...

— Мы не доберёмся. Хотя ваш отец, конечно, должен знать. Самая охраняемая комната дворца, скорее всего, и стала такой недавно...

— Доктор, доктор, — она придвинулась к нему. — Идите сюда, я буду говорить на ухо, я боюсь, что эти лакеи папы и сейчас нас подслушивают, а наружу меня не пустят...

Доктор наклонил голову. В волосах его сейчас почти не осталось тёмных прядей: видимо, окончательно поседел с этой эпидемией...

— Доктор, у меня есть летающий корабль, — зашептала Аннунциата ему на ухо. — И у Христиана где-то спрятан такой же, раз он здесь... так что даже два корабля... Но я же не умею ничего такого, я ужасная трусиха... я от страха даже стала думать, что делать, напасть на министров... заставить их отдать Христиана...

— Летающий корабль? Я где-то читал про такое. Один учёный пытался изобрести корабль для полётов в воздухе, даже построил, но разбился. Но министров этим не напугать, они тоже читали книжки, хотя никогда в этом не признаются. К тому же, остановить вас — это всё равно что отобрать игрушку у ребёнка... Простите. Я понимаю, что отнимаю у вас надежду, но... По-моему, надо действовать иначе. Найти, где держат Христиана — и убить Тень. Его самого. Тогда всё это разрушится... По крайней мере, должно. Но кто за это возьмётся?

— Но как убить? Как его убить? Он же бессмертный, он бестелесный, понимаете? Он из мира призраков, духов...

— Раз он вернулся, — значит, он сейчас столь же телесное существо, как и мы.

— И его можно убить ножом или из ружья, или отрубить ему голову?..

— Да. Но — как?

Она сокрушенно покачала головой.

— Я — не сумею... проще напугать министров, это хотя бы немножко похоже, а так... кто нас к нему подпустит? нас схватят десять раз, пока мы что-нибудь успеем...

Доктор мучительно потёр лоб, пытаясь что-нибудь придумать.

— Раз он воспользовался источником, значит, он во дворце. Раз он во дворце, значит, кто-то всё же знает о нём, причём знает, но молчит. Полагаю, это принцесса. Она как раз умеет отдавать приказ отрубить голову. Боюсь, это наш единственный шанс.

— Не понимаю... Принцесса ненавидит меня... она ничего не сделает против Тени, если начала ему помогать.

Доктор развёл руками и низко опустил голову.

— Простите. Я не вижу никаких выходов. Мне очень жаль...

Аннунциата всхлипнула, и, сдерживая слезы, встала и подошла к окну.

— Ну почему я должна быть сильной... я не хочу, не умею... — она нервно засмеялась сквозь слезы. — У меня в руках... Дракон. Да, серебряный дракон... как будто из сказки... а я ничего не могу, даже спасти человека, которого люблю... А вы, — она повернулась к нему. По щекам текли дорожки слез. — Какое вы имеете право быть таким слабым? Вы же мужчина!

Доктор вздохнул.

— Вы ведь помните, как Герда спасала Кая? Снежная Королева была не слабее Тени, а Герда тоже не знала, что она сильная...

— Тень бессовестный... что ему, если я приду к нему хотя бы босиком и на северный полюс... Он только засмеется мне в лицо.

— Это верно... Что он говорил вам? Чего он хочет от вас — теперь?

— Теперь — наверное, ничего. Христиан в его руках, а про меня он даже и не думает... кто я такая, просто девчонка... слабая и глупая... что я могу? Прийти во дворец во время их свадьбы и закричать — отдайте мне Христиана? Они прикажут отрубить мне голову... папа не даст, так они и его съедят... что им — начальник охраны... Или попросить папу, чтобы он провел нас во дворец? туда, в самую охраняемую комнату? Но доктор, это надо ведь с живой водой! У вас не осталось ни капельки живой воды с той поры, тогда, когда вы оживили Христиана? Неужели вы не припасли ни капельки от министров и всех прочих?

— Нет, как же, — доктор оживился, словно внезапно что-то вспомнил. — Я же возил её с собой туда, в район эпидемии. Она же исцеляет все болезни. Ещё осталось.

— И они вам разрешили? — удивилась Аннунциата.

— О, далеко же вы заехали, что не слышали ничего, — он покачал головой. — Вести об этой эпидемии облетели все окрестные страны. Все думали, что смерть выкосит весь континент, и единственное, что могло остановить беду, — это живая вода. Как же тут не разрешить.

— Какой ужас... Я была там, — Аннунциата показала вверх. — В стране Христиана. Мы ничего не могли знать, слишком далеко...

— Я бы хотел побывать там, — помолчав, признался доктор. — Хорошие люди — большая редкость. Надо же в конце концов узнать, где же они всё-таки бывают.

— Таких и там мало... Он очень хороший человек, — с гордостью сказала она. — Очень-очень хороший. А если мы его спасем, хотите отправиться с нами?

— Спрашиваете! конечно!

— И надо будет найти Юлию Джули и записать ее песенки... тайком... я же обещала привезти их... — спохватилась Аннунциата. — Боже мой, о чем это я... это совершенно неважно. Нужно уговорить папу... чтобы он провел нас во дворец... я переоденусь в кого-нибудь... в лакея... или в служащего охраны...

— Вот, это уже дело, — доктор слегка оживился. — А я должен буду вскорости отправиться во дворец. Доложить о победе над эпидемией.

— Но пробираться надо, наверное, ночью... вы дадите мне живую воду? Я боюсь вас просить пойти со мной, это же страшно опасно...

— Но куда вы пойдёте? вы же не знаете, где искать.

— Но знает отец, я должна его уговорить, чтобы он провел меня.

— Попробуйте, — доктор встал. — Что ж... рад был повидаться.

— Постойте... Принесите мне живую воду. Пожалуйста...

— Да, да. Конечно. Пойдёмте...

— А меня выпустят?

— Но я же не знаю! — доктор совсем растерялся. — Я только что приехал, и мне только сказали, что вы вернулись. Больше ничего.

— Бегите домой, а потом сразу же сюда, ладно? — она умоляюще взглянула на него. — Не медлите, прошу вас, ради всего святого на свете... Я буду ждать вас.

Доктор вздохнул и скрылся за дверью.

До вечера девушка не находила себе места. Она в волнении ходила по коридорам особняка, которые были неприятно похожи на дворцовые коридоры; выходила на балкон, смотрела на море... Наружу ее действительно не выпустили: появилась пара вышколенных лакеев и вежливо сообщили, что господин начальник дворцовой охраны строго-настрого велел ее не выпускать. Под замком в собственном доме...

Она уже не знала, как ей удалось дождаться вечера. Но вот небо потемнело, зажглись на берегу огни — вот-вот должен был вернуться отец.

Внизу раздался знакомый рык: старый людоед привычно разгонял слуг по местам. Его, как всегда, слушались с вежливыми улыбками и спокойствием, как будто он не рычал, а разговаривал по-человечески.

Это хорошо... разгонит, никто не будет подслушивать...

Отца она подкараулила у двери его кабинета. То, что сейчас его будут упрашивать, тот, похоже, понял с первого взгляда.

Пьетро, не вставая с дивана, пододвинул ногой кресло.

— Ну? — недовольно спросил он. — Чего твоей душеньке не хватает?

— Папа... — Аннунциата волновалась, даже не стала садиться в кресло. — Послушай... ты должен мне помочь.

— Должен? — кустистые брови людоеда нахмурились. — Вот как! И в чём же?

Она опустилась на диван рядом с ним, просительно заглянула в глаза.

— Ты ведь знаешь, где они держат Христиана... правда?

Людоед неопределённо что-то проворчал сквозь зубы.

— Дочка. Ты собираешься спросить меня о государственных делах.

— Я ведь не виновата в этом! Папа, — она прильнула к нему, — мы с доктором все придумали. У него есть живая вода... он мне ее принесет. Нам только пробраться туда, где они держат Христиана, и оживить его, и мы уйдем, уйдем, и Тень до нас уже не доберется... Папа, ну пойми же! Я же просто умру, если не сумею ему помочь...

Пьетро крепко взял её за плечи.

— Бедная девочка. Угораздило же так влюбиться! Добро бы был ещё какой-нибудь порядочный людоед, а то вот такое!..

Она только вздохнула.

— Зато он хороший человек... В него и принцесса влюбилась... а чем я хуже? И Юлии Джули он нравился, ты сам знаешь... Ты же сам говорил — людоедов не любят, вот и...

— А, женщины... — он махнул рукой. — Все вы словно с ума посходили из-за этого учёного! а потом — что получилось? а? Юлия его предала, вернулась к своему Цезарю и к министру финансов, принцесса была очарована Тенью. Ты хочешь сказать, что ты не такая?

— Я — не такая, — тихо, но упрямо сказала Аннунциата. — Ты это знаешь сам. Они все боятся. Юлия боится, что ее лишат сцены. Глупая! Ведь петь запретить никто не может. А я боюсь только того, что окажусь без Христиана. Он... Папа, ты знаешь... мы ведь поженились, давно, еще год назад...

Старый людоед только рукой махнул.

— Так я и думал, ты ничего не понимаешь в жизни. "Петь не запретишь"! А кому будет нужно её пение, если при ней не будет сцены, оркестра? Что ей — петь на улицах, просить подаяние? Чтобы над ней смеялись — мол, бывшая звезда, докатилась? Подумай, что ты несёшь...

Аннунциата вздернула нос.

— Да если бы она отправилась с нами, ей бы рукоплескал не наш заштатный городишко, а целые планеты! Только пришлось бы разучить что-нибудь посвежее "Лужайки".

— Сказки, — решительно оборвал её Пьетро. — Это тебе с милым рай и в шалаше, потому и кажется, что и все тоже должны быть довольны. Хватит об этом.

— Ты хочешь, чтобы я умерла, — отчаянно сказала девушка. — Ты мечтал съесть его, а теперь хочешь съесть и меня, правда? Ну признайся же!

— От любви ещё никто не умер! — людоед назидательно поднял палец. — Даже твоя матушка скончалась вовсе не от этого. Есть, конечно, способы, но я полагаю, ты не станешь их применять.

— Папа, я всего лишь прошу тайком провести меня туда... — Аннунциата сжала руки. — А потом мы уйдем. Мы уйдем, Тень останется со своей принцессой... Отец, я не отстану от тебя, ты же знаешь, какая я упрямая! Или я сама пойду туда, пойду на их свадебный бал, и ты меня не удержишь! А если удержишь сейчас, я пойду после, пойду к принцессе и Тени, и если они мне отрубят голову, в этом будешь виноват ты сам! Тебе придется запереть меня в подвале на всю жизнь, иначе я все равно убегу.

— Ты с ума сошла, — хрипло сказал людоед. — Даже и думать об этом не смей!

Он тяжело поднялся, прошагал к столику, взял телефонную трубку.

— Алё! Да, это я! Немедленно пропуск во дворец! Да, сейчас. Для меня и для дочки. Государственная тайна!

Аннунциата бросилась ему на шею и восторженно чмокнула в щеку.

— Я так и знала, что ты мне поможешь! Папа, все будет хорошо, правда... А меня туда пропустят? Может, мне лучше... замаскироваться как-нибудь?

Пьетро сгрёб могучей лапищей оба её запястья, крепко сжал.

— Глупости затеваешь. Ничего хорошего не будет. Это точно. А я слечу с должности.

— И поедешь с нами, — восторженно сказала Аннунциата. — И это будет здорово! Если бы ты знал, как я по тебе скучаю, как мне тебя не хватает... И Христиану ты всегда нравился. Только бы выбраться сейчас, спастись от его проклятой Тени, и мы тогда так славно заживем!

Телефон взорвался трезвоном, Пьетро схватил трубку.

— Да. Хорошо. Оставьте на главном входе.

— Папа...

Она сунула руку в карман. Там лежал стеклянный флакон с водой, с той самой живой водой, что уже однажды спасла Христиана... Только бы до него добраться.

— Пойдем... Не могу ждать. Я с ума сойду от ожидания, с ума сойду от волнения... что бы то ни было, но скорее, скорее...

— Глупость, глупость и ещё раз глупость, будь я проклят, — ворчливо отозвался людоед, направляясь к дверям. — Все будут знать. Ничего не получится.

— Может, и будут, — упрямо сказал Аннунциата. — А если Тень попробует пойти силой, я... я не знаю, что я сделаю, но лучше пусть он меня не доводит! Я... я кораблем его дворец протараню!

— Не его, а принцессы, — машинально поправил людоед и сел в экипаж. — А строил его дедушка покойного короля, вечная ему память. Так что воплей будет много.

Аннунциата вслед за ним забралась в карету и захлопнула дверцу.

— А вот здание тайной канцелярии первого министра не в старом дворце, а пристройка уродливая и некрасивая. И вообще... И вообще, оружие там тоже есть, я соврала, что нету. Только слабенькое.

— Тем более глупо — врать о том, в чём ничего не понимаешь. А что, этот твой корабль такой большой и тяжёлый, как Ренато сказал?

— Я не смотрела, какая у него масса, — призналась девушка. — Какая разница?.. Большой, да... а Христиана кораблик еще больше, этот я у друзей попросила, а у Христиана не его, а институтский... исследовательский. Ах, боже мой, он такой человек, что даже если дать ему боевой звездолет и огромную армию, он скажет — я не буду применять силу, ведь нельзя же делать людям больно...

Карета проехала несколько поворотов и остановилась.

— Вылезай. Никто не виноват, что важным сановникам положено и два шага проехать в экипаже.

— И очень глупо...

Она выбралась наружу. Как же тихо вечерами здесь, дома. Только доносится откуда-то живая музыка, негромкая, из какого-то кафе на набережной...

Они прошли по тёплым, нагревшимся за день камням мостовой. Вечное лето... Колышащиеся возле фонарей зелёные разлапистые ветви, — а там, за оградой, журчит ручей, который ниже будет впадать в пруд с треугольным камнем посередине. А в клумбах вокруг струят пряный тонкий аромат огромные алые цветы, похожие на заколдованных бабочек...

Дворец жил вечерней жизнью. Аннунциата знала: вон там, за высокими арками, — главный вход, дальше — вон те окна — покои принцессы, и сейчас там открыто окно... и звенит смех. Кажется, Луизу что-то рассмешило... интересно, что? Она давно уже не веселилась, очень давно...

Пьетро вёл её по тенистым узким аллеям, настолько заросшим, что казалось странным: неужели это — тоже дворцовый парк?

И наконец — вход в беседку. Дворец остался далеко позади.

— Мы пройдем тайком? — шепотом спросила она.

— Надеюсь, — без особого энтузиазма отозвался людоед, отворяя дверь. — Точнее, не мы пройдём, а ты. Пойдёшь ты прямо, никуда не сворачивая, и не вздумай оглядываться. Говорят, в этом коридоре — нельзя.

— Почему? — удивилась Аннунциата.

— Не вернёшься, — коротко ответил Пьетро. — Примета такая.

— Вот уж и правда глупости, не может быть без причины! Может, там следят как-нибудь хитро тайком, а не оглядываться, чтобы не увидели! Но я не оглянусь, ладно... а когда выходить, это уже не считается?

— А это уж смотря зачем ты туда идёшь. Если за кем-то, то тут всё хитрее: тебе нельзя оглядываться на него. Иначе он останется там навечно.

— Он обратно пойдет не за мною, а рядом со мною, и мне оглядываться будет незачем, — решительно сказала Аннунциата. На самом деле ей было страшно, вернее, жутко, но она знала, что все равно сделает все, что нужно. — А что будет там, в коридоре? Там будет комната, где он? Она будет открыта? Я туда попаду?

— У тебя есть пропуск, — сказал людоед. — Не простой, разумеется. Этот пропуск перед тобою уже отворил дверь. Иди, это же не навсегда!

— Ну... пожелай мне удачи, — она требовательно взглянула на него. — Только пожелай честно!

— Ишь чего захотела! — людоед втолкнул её в беседку. — Честности ей подавай! если хочешь, честно тут только одно: я не верю, что ты оттуда выйдешь. Всё.

— Ух, папа...

Она мотнула головой — и, нырнув в беседку, побежала по открывшемуся перед ней полутемному длинному коридору. Бежала потому, что знала — если остановится и задумается — страх накроет ее с головой...

Коридор вёл себя странно. В нём не было темно, но и источник света разглядеть было невозможно: в воздухе струился слабый свет, который то и дело менялся: то тускло-серебряный, то серый, то вовсе зеленоватый... И в этом мареве — где-то на краю поля зрения — мерцали какие-то фигуры, они колыхались, то соединялись, то снова расплывались. Казалось, обернись, и можно будет схватить их за руки... но Пьетро хриплым шёпотом сказал, что оглядываться нельзя.

Показалось — да, наверное, это особое испытание, это нарочно — чтобы не так легко было подобраться к тому, что там, в конце коридора... Девушка, не останавливаясь, бежала вперед, она глядела не по сторонам, а чуть вперед и себе под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть, и твердо знала, что не оглянется, даже если начнется что-нибудь похлеще теней. Кто же тогда поможет Христиану, если она оглянется?..

Светлая хмарь то и дело сгущалась, порой она почти чувствовала — то ли дрогнул воздух, то ли и впрямь кто-то коснулся кожи... впечатление было мгновенным и тут же исчезало... чтобы через несколько секунд появиться снова.

Наконец — то ли явь, то ли померещилось — впереди замаячила дверь, высокая, даже на вид тяжеленная... и рядом — никого. Как будто охрана, которой должен был бы заведовать её отец, позабыла о своих обязанностях.

Какой же он был длинный, этот коридор, и непонятно, где он располагался — наверное, тоже какое-то волшебство, трудно ли было Тени измыслить что-то особенное?..

А отец сказал — у нее есть ключ, значит, дверь откроется...

Аннунциата чуть замедлила бег — устала, но не останавливалась; ей казалось, что коридор удлинялся на глазах, не подпуская ее к двери, но вот — наконец ближе, ближе... и вот она, массивная, тяжелая, старинная, должно быть...

Девушка толкнула ее рукой.

В первый миг почудилось: нет, дверь не отворится, тут заперто, или дверь слишком тяжёлая...

Но нет. Помедлив мгновение, массивная створка чуть приоткрылась. Светлый полумрак, закружившись вдруг вихрем, рванулся внутрь, Аннунциата даже пошатнулась от внезапного порыва ветра.

Ветер. В подземном коридоре...

Обычное волшебство, что ж тут удивляться...

Она подтолкнула дверь, и, когда та приоткрылась достаточно, протиснулась внутрь, поборов искушение оглянуться уже отсюда, из-за двери. Еще не хватало!..

На неё обрушились звуки. После мёртвой тишины коридора это было оглушительно: звонкая, с эхом, капель — как будто она попала в невозможную в этих широтах весну, когда всё тает, и на крышах появляются сосульки...

Светлая хмарь рассеялась, и стало видно: там, впереди, — каменные стены, и по стене бежит вода.

Прозрачный ручей, даже на взгляд ледяной... от которого веяло могильным холодом.

Евгений Феникс лежал здесь, у подножия стены, — неподвижный, с закрытыми глазами, словно окоченевший.

Конечно!.. как она сразу не догадалась! Они положили его у источника мертвой воды, а где-то недалеко должен быть источник живой воды...

Больно сжалось сердце. Христиан выглядел, словно сам был уже мертвый, совсем... и потекли по щекам слезы, невольно.

Аннунциата опустилась рядом с ним, и подумала — хорошо, что у него приоткрыты губы, а то как его напоить живой водой... а синие-то какие... жуть какая... не дотрагиваться до этой ужасной ледяной воды...

Быстрее...

Она открыла флакон, и, заставляя себя не думать ни о чем, влила в рот Христиану живую воду.

Тот застонал, пошевельнулся... попытался открыть глаза, но не получалось.

— Замечательно, — эхо подхватило ироничный голос Тени и его аплодисменты. — Примчаться прямо в логово врага, чтобы спасти любимого. Как трогательно.

Аннунциата сильно вздрогнула, но все равно не оглянулась — она ожидала, что явится Тень, конечно, как же можно не поиздеваться... Вместо этого она обняла Христиана, провела ладонями по его лицу, и зашептала:

— Просыпайся, просыпайся, пожалуйста...

— Аннунциата? — отозвался он еле слышно. — Это правда? Это не сон?

— Нет, нет, это я, я пришла за тобой, ты выпил живую воду, и Тень где-то тут, издевается...

Он с большим трудом открыл глаза, часто-часто моргал, — в чёрных зрачках ещё плескался отсвет недавнего кошмара.

— И что же вы собираетесь делать? — спросил Тень за спиной Аннунциаты. — Неужели вы действительно надеетесь выйти отсюда?

— Да, — голос Христиана был тихим, но твёрдым. — Что бы ты ни делал. Как бы ни старался. Мы уйдём, и тебе нас не остановить. Ты же снова станешь тенью и останешься здесь.

— Мне все равно, где он останется, лишь бы от нас отвязался... Тень, что тебе так неймется издеваться над всеми? Если тебе так уж хочется править — женись на своей глупой принцессе и правь, только от нас отвяжись...

— Ну что вы, — Тень неслышно оказался за её спиной. — Без вас не так интересно.

Евгений приподнялся на локтях, сел — смотрел снизу вверх на него.

— Ты ведь знаешь, что я властен над тобой. Пропусти нас, и я не стану обращать тебя в тень. Ты же знаешь.

— Он скажет те слова, и ты ничего не сможешь сделать, — добавила Аннунциата. — Ты сам это знаешь. Пропусти нас.

Тень стоял рядом с Аннунциатой, скрестив руки.

— Христиан, ты когда-нибудь убивал людей?

— Нет.

— Значит, я буду первым на твоём счету.

Тот нахмурился.

— Не пытайся меня запутать.

— Ты не человек! — воскликнула Аннунцианта. — Ты ширрау, призрак! Я видела во сне твоих сородичей, вы вообще не должны появляться на свет! И тебя никто не хочет убивать, ты сам этого хочешь!

Тень широко улыбнулся.

— Я — не хочу. В отличие от тебя, я не самоубийца. Но если он уедет — я умру. Возможно, первым из нашего рода.

— И ради этого должны умереть мы?! — она обняла Евгения. — Не верь ему, милый... он ведь наверняка говорит неправду. Вспомни, он уже запутал тебя один раз, и все оказалось ложью...

— Такими вещами не шутят, — тихо отозвался Феникс, не сводя глаз с Тени. — Но я не останусь, и ты это знаешь. И если ты попробуешь помешать нам...

— Какое милосердие, — улыбнулся Тень. Глаза его стали жуткими: провал в бездну смерти. — Либо — то же, что было сейчас, — и ты знаешь, что я снова и снова буду стремиться вырваться и найти тебя. Либо — медленная смерть. Ты, безусловно, добрый и хороший человек... каким хочешь слыть.

— Христиан, пойдем... — Аннунциата встала и потянула его вверх. — Пожалуйста, пойдем. Он придумает что-нибудь, может, если его полюбит принцесса, он станет человеком, говорят, любовь девушки способна на такое... Тень, если б ты был хорошим человеком... существом, она бы точно полюбила тебя. В этом твое спасение. Мы можем только не улетать, пока ты не станешь человеком...

Феникс шёл за ней следом, — после долгого оцепенения ноги не слушали, он шёл тяжело, почти как старик... Тень неподвижно стоял посреди пещеры... и ждал.

— Только не оглядывайся назад, когда пойдем по коридору, Женя, — напомнила Аннунциата. — Тут везде волшебство, нельзя оглядываться, так задумано... Тень! — они остановились перед ним. — Мне жалко тебя... ты бедное существо. Никто никогда тебя не любил... Хорошо, мы не улетим... Мы не улетим, пока ты не станешь человеком.

Тот чуть склонил голову набок: не верил. Но — во что? В то, что они не улетят, или...

— Что ж. Пусть будет так.

Эхо ветром подхватило его слова, закружило, отразило, светлая хмарь завихрилась смерчем и ринулась к двери, она рвалась к ней, билась, хотела вырваться наружу... и дверь отворилась. Феникс вздрогнул и выпрямился. Не оглядываться. Только не оглянуться на того, кто почти ощутимо смотрит ему в спину, ловит каждый шаг, каждое дыхание... кто — не верит и подозревает, кто никогда не успокоится, никогда не остановится... А может ли такое существо вообще стать человеком, путь даже и через то, что ему пришлось пройти из-за него, Евгения? Или это лишь уловка, чтобы они застряли здесь на свой человеческий срок?.. А что тогда — дальше? Их души связаны, связаны неразрывно, и как порвать эту связь, как избавиться... как освободиться? Быть может, если вернуть ему свободу, всё и станет _правильно_? Непонятно как, но правильно...

Феникс шёл вперёд.

Тень остался позади.

Они протиснулись в дверь, и вновь перед ними оказался длинный коридор. Аннунциата пошла быстрее, держа Христиана под руку, и сама не замечала, что сжимает его локоть сильно, наверное, до боли.

А ведь точно, обратный путь стал короче, намного, наверное, и правда здешние призраки не хотели ее подпускать к своей тайне...

Впереди надвигалась чернота, — как будто сама ночь подстерегала их снаружи. Быть может, так оно и было... Сильный резкий ветер дохнул в лицо, упёрся в грудь — не пускал... Показалось — или правда там, в маячившей черноте, блеснули на миг глаза ширрау?

Феникс вздрогнул и замедлил шаг, схватился за сердце.

— Нет...

Девушка поддержала его. Ветер взметнул ее волосы, растрепал.

— Женя... что с тобой?.. идем, идем, пожалуйста...

— Ничего, ничего... — он с трудом выпрямился. — Должно пройти. Скоро...

Ему мучительно хотелось оглянуться, удостовериться, что жуткий призрак остался позади, а не усмехается из черноты... Он старался унять колотящееся сердце, успокоить дыхание, чувствовал — ему не хватает воздуха... Давили сами стены.

— У меня осталась еще живая вода... — прошептала ему на ухо Аннунцианта. — Если совсем плохо – скажи... она поможет... давай, обопрись на меня, уже совсем рядом...

Дверь — выход в беседку, была и вправду совсем близко, но ветер потоком хлестал в грудь, приходилось нагибаться вперед, чтобы его одолеть.

Феникс шёл, вглядываясь во мрак... и было ясно: он видит что-то. Только он. Аннунциата — не видит...

Вот она, дверь в беседку, она все так же открыта, кажется, и не закрывалась... А снаружи — ночь. Снаружи темнота, темнее, чем внутри. И там должен ждать отец, он не верил, что удастся... Отец... хорошо, если один... а если все это обнаружили?.. А если узнала принцесса и отдала свой приказ?.. А если?.. Да мало ли, что может быть...

— Все, Женя, все... еще чуть-чуть...

Она чуть ли не силой протащила его сквозь дверь. Они оказались в беседке.

— Именем её высочества — взять его! — прогремело чуть ли не над головой.

В глаза ударил резкий свет, почти ослепляя, за ним невозможно было что-то разглядеть. Из него вырвались несколько чёрных фигур — люди из тайной канцелярии, схватили Феникса, заломили руки за спину.

— Христиан!!! — закричала девушка. — Отпустите его! Отпустите!..

Кто-то оттолкнул Аннунциату, и она упала.

— Ваше высочество, — раздался рядом стальной голос Тени. — Помнится, вы оставили людоеда Пьетро на посту начальника стражи. Как видите, он не справился, пропустил во дворец посторонних. Я прошу вас не казнить его: всего лишь понизить в должности. Пусть новым начальником стражи станет его родич — сейчас он хозяин его гостиницы, а он пусть станет его заместителем. Полагаю, это будет достойным и достаточным уроком в его жизни.

— Да-да, конечно, Теодор... — принцесса выступила из яркого света, и ее стало видно. — Ты очень умный и добрый человек. Пусть будет так.

Не обращая внимания на Аннунциату, она подошла к Тени, и взяла его под руку. Смерила презрительным взглядом Христиана.

— А что нам делать с... этим?.. — она вздернула брови и презрительно дернула пальчиками, затянутыми в кружевную перчатку.

Тень улыбнулся, неотрывно глядя ей в глаза.

— Пригласить на нашу свадьбу, конечно.

— Ты желаешь, чтобы я простила его, Теодор?..

— Простить? Я собирался простить его, если бы он пришёл тогда во дворец. Он не оценил... и ты помнишь, что из этого вышло. Он неблагодарное существо, он не умеет ценить расположение к себе. Пойдём, Луиза.

— Пойдем, дорогой... а эти... Да. Пусть они будут на нашей свадьбе, которую мы отпразднуем завтра вечером. Там мы объявим наше решение, подумав. А пока пусть им найдут место во дворце, чтобы никуда не сбежали...

И принцесса, сопровождаемая Тенью, проплыла мимо.

Аннунциата вновь подбежала к Христиану.

— Да отпустите же его! — в слезах крикнула она стражникам.

Стражники обернулись на Тень, — тот чуть кивнул. Руки их разжались, Феникс, задыхаясь, осел на землю. Свет стал меркнуть, как будто принцесса, уходя, забирала его с собой.

— Христиан... — она обняла его. — Тебе плохо?.. Христиан, возьми... — она тихонько передала ему флакон с остатками живой воды. — Это поможет... выпей...

Тот поспешно выпил.

— Слишком долго, — выговорил он наконец. — Слишком долго... рядом с мёртвой водой... Должно пройти. Кажется.

— Должно, обязательно должно... и у доктора есть живая вода... тут была эпидемия... Христиан, послушай, еще не поздно улететь... он же обманщик, а мы можем даже не улетать с планеты, просто, чтобы быть в безопасности... кто поручится, что они не захотят уложить в этот склеп нас обоих?.. Это же Тень, ему нельзя верить...

Феникс медленно встал, хватаясь за стенку беседки. Оглянулся на стражей.

— Ведите. Сколько можно здесь сидеть.

Те чётко подхватили и его, и Аннунциату, вывели наружу.

В парке по-прежнему шепталась листва, освещённая яркими фонарями, — от этого света становилось так уютно... И казалось невероятным, что где-то рядом решаются вопросы жизни и смерти, что там, под землёй, течёт мёртвая вода...

Их проводили в дальнее крыло дворца, по узкой лестнице завели на второй этаж. Стоило выглянуть в окно, как становилось ясно: это место просматривалось отовсюду, следить за теми кто тут жил, было идеально удобно. Наконец за стражами захлопнулась дверь, и Евгений, упав на кровать, потянул за собой Аннунциату: гладил её волосы, целовал...

— Надо бежать отсюда, — шепнул он ей в самое ухо. — Эти сказки про смерть... я ему не верю. Но как?

— Может, это и правда... кто знает... Женя, где остался твой корабль?..

— В скалах к востоку от города... как и прежде.

— Послушай, я могу привести свой корабль хотя бы даже и сюда... Он может зависнуть даже хотя бы прямо здесь, хорошо, что второй этаж... Они все перепугаются, там если открыть боковой люк, можно прямо из окна перебраться!

Феникс улыбнулся.

— Ты попросила "Беглеца"? Да, он маневренный...

Он тяжко вздохнул.

— Пожалуй. Ты права. Надо улетать.

— Сейчас ночь... они все испугаются, когда увидят корабль. Но надо так, чтобы увидели в последний момент, а то если он полетит над городом, они могут понять, что это мой... и засунуть нас в какой-нибудь подвал...

— К сожалению, никто не придумал кораблей-невидимок, — Феникс вздохнул и зарылся в её волосы. — Относительная невидимость, только для радаров, но не для человеческих глаз...

— Смотри... — она прикрыла глаза, представляя картинку. — Корабль в море... ночь... я подниму его вверх, где никто не увидит. Наверху проведу над городом... а потом — вниз. И пусть он зависнет около окна... быстро, быстро, очень быстро...

— Попробуй... — он прикрыл глаза. — Прости, я сейчас не могу ясно мыслить... всё туманится, и клонит в сон...

— Не спи, Христиан, милый... вот проберемся на корабль, там и поспишь... Ох, как страшно-то!..

Она встала и подошла к окну. Оглянулась на него.

— Христиан, давай... встряхнись... все будет очень быстро...

— Да-да, — невнятно отозвался он. — Конечно...

Аннунциата закрыла глаза и коснулась пальцами миниатюризированной панельки управления, что пряталась под рукавом. Это не было нормальным прибором, никто такими не пользовался, не хотела и она — друзья настояли на том, чтобы она позаботилась хотя бы о такой страховке...

Где-то вдалеке, в море, огромная серебряная туша корабля медленно поднялась из воды и зависла над ее гладью, чтобы в следующую секунду устремиться вверх, вверх, вверх...

Высоко поднимать корабль она не стала — хватит и мили. Сейчас все равно никто ничего не увидит...

Как же трудно управлять им вручную, ничего не видя, только по крохотным звуковым сигналам, звучащим в ушах...

Вот... кажется, все... Корабль висел над домом — на высоте мили.

Аннунциата распахнула широкую створку окна.

— Христиан, — шепотом позвала она. — Сейчас будет. Иди сюда...

Он встал, борясь с почти непреодолимым сном. Ему казалось — серая мгла снова тянет к нему призрачные руки... и какая же огромная эта комната, сколько же тут шагов... да кончится ли она когда-нибудь...

Девушка подхватила его, помогла ему сесть у стены. Ночной воздух ворвался в комнату, свежий, прохладный...

Аннунциата вздохнула и вновь коснулась пальцами крохотного пульта.

Вниз. Быстро. Почти падение — грохот рассекаемого воздуха, целый шлейф ветра, холодного, вырванного сверху.

Зависнуть над башнями дворца... ближе, ближе... аккуратнее...

Где-то за окном закричали.