После победы

 

Автор: Кэт Вязовская, Анжела Ченина

 

...Вечер ползуче надвигался, постепенно превращался в ночь. Самое тяжкое было — смотреть, как заходит солнце. Он знал: как только тени заполонят комнату, а снаружи станет темно, — всё вернётся, исчезнет явь, превратится в тяжкий туманный морок, в забытьё, из которого невозможно вырваться, и он снова встанет там, на Заверти, и перед ним будет Король-Чародей, и он будет знать наперёд каждый миг, и не будет в силах ничего изменить, сделать, даже крикнуть, — крик пристынет к горлу, он захлебнётся в нём, и это будет длиться и длиться...

Тени сгущались, и солнце уходило, и неотвратимо надвигалась ночь, ведя с собой прошлое, которому не суждено было уйти...

И комната исчезла. Ему было холодно, он мгновенно, как тогда, промёрз, и где-то был костёр, но — далеко, и знакомые голоса, говорившие всё те же слова... Всё так же, как тогда, и рука помимо воли медленно и жутко тянется сама к цепочке, и невозможно воспротивиться, и вот уже — обжигающий металл на пальце...

Чья-то незримая рука накрыла его руку, прижатую к груди. Он явственно ощутил ее тепло, прикосновение живой кожи, только не видел ничего — воочию, ни в Незримом, ни обычным зрением.

"Эта сказка закончилась, Фродо."

Он попытался хотя бы встряхнуть головой, но — не получалось.

— Сэм? — позвал он. Голоса своего он не услышал, и оттого мучительно хотелось расплакаться: надо же, пришёл, в кои-то веки он смог прорваться в этот кошмар, и всё равно не дозовёшься, не услышишь... — Сэм!

"Это не Сэм... он и так извелся, боясь о тебе, не зови его."

Перед Фродо все неожиданно прояснилось. Отступила дурнота, и все вокруг стало так, как будто он перенесся в прошлое. Костер, бросающий искры в небеса, ночь, звезды высоко над головой, огромная, освещенная тусклым лунным светом даль за зубцами развалин вокруг — почти безжизненные, пустые земли. Только спутников его не было. Никого. Он, и костер, и темнота.

И совсем тихо.

Фродо вздрогнул, огляделся. Сердце сжал страх: да где же, где все?! И кто это был...

Он потрогал рукой камень, — холодный, шершавый ночной камень, поздняя осень... Он не верил своим глазам, его затрясло: да что же это такое?!

— Эй, — шёпотом позвал он, не веря, что услышит свой голос. — Здесь кто-нибудь есть?

"Есть, — отозвалась темнота. — Тот, кого ты убил."

Фродо охнул и тихо осел на землю. В душе всё перевернулось, он стал лихорадочно вспоминать, кого он успел убить за время похода. Орк в Мории... Он понимал, что _знает_ ответ, но отгонял понимание: было слишком жутко.

Тишина тянула из него последние силы, и он не выдержал.

— Саурон?

Темнота засмеялась, но в этом смехе не было ни запоздалого торжества, ни злорадства. Была, как ни странно, лишь грусть.

"Жаль, что мы не успели встретиться раньше."

Фродо медленно осознавал услышанное. Поднял голову к звёздам: да, Заверть, и поздняя осень, и созвездия повернулись так же, как тогда...

— А я тоже умер? — спросил он у звёзд.

"Ты жив. Ты видишь в Незримом... Так же, как я."

— Я тебя не вижу, — после недолгого колебания признался Фродо. — Хотя не сказать, что хотел бы...

Темнота расступилась. Из-за зубца разрушенной крепости в круг света шагнул человек... нет, скорее — эльф... Черные волосы, бледная кожа, за спиной — то ли плащ, то ли крылья.

— Теперь — видишь.

Фродо несколько мгновений ошеломлённо смотрел на него. Больше всего это походило на красивый печальный сон из забытой сказки, но никак не на Врага Мира.

— А... — он постепенно обрёл дар речи. — А где Багровое Око?

— Там же, где Кольцо, — не совсем понятно ответил пришедший. — Его больше нет.

Фродо непонимающе покачал головой. Вязкий привычный кошмар бесследно растворился, уступив место чему-то совершенно новому... может, это тоже был кошмар, и даже скорее всего, но тут хотя бы было неизвестно, что будет дальше. В то, что красивый незнакомец и есть Саурон, не верилось никак, хотя внутреннее ощущение чуть не кричало о том, что это правда.

Он сообразил, что земля холодная, поднялся. Отряхнулся. И вдруг — в голову пришла простая и одновременно такая яркая мысль, что он вздрогнул.

И шагнул навстречу незнакомцу.

— Пожалуйста, — тихо попросил он. — Дай мне руку.

Тот протянул ладонь, их руки встретились.

Рука как рука, теплая, обычная...

— Тебе это важно? Я призрак. Такой же, как и ты — здесь, между сном и реальностью.

— Какой из тебя Саурон, — отчаянно сказал Фродо. — Это всё равно, как если бы я сказал, что я Гэндальф. Ты... ты нормальное существо, а не свихнутое чудовище, которое желало нас всех захряпать. И ты есть. Так что не валяй дурака, пошли домой. Сэм ужин приготовил.

— От меня ничего не зависит, — тихо сказал человек. — Я не могу даже помочь тебе выйти из сна. Кольцо оказалось сильнее тебя, Фродо. Ты перестал владеть собою. Ты как щепка на волнах Незримого.

Фродо внимательно окинул взглядом окрестности. Ни короля-мертвеца, ни хоббитов с Арагорном вокруг не наблюдалось.

— Ну, положим, насчёт Кольца я с тобой и соглашусь, — осторожно сказал он. — А вот что от тебя ничего не зависит — нет уж, это есть махровая неправда. Если бы не ты, я бы сейчас в очередной раз получал удар моргульским клинком. А поди ж ты, этого нет. Так что что-то ты всё-таки можешь. Надо подумать, разобраться, что это такое. Ну не может быть такого, чтобы всё стал плохо навсегда! Я не предлагаю тебе разобраться, кто ты, — ну, считаешь, что Саурон, ну так и считай на здоровье, хотя... Хотя стой! Может, потому ты и застрял здесь, что так думаешь? А если ты попробуешь понять, кто ты на самом деле — может, что и сдвинется? а?

Человек улыбнулся.

— Как ни считай, а правда не изменится. Ты уничтожил меня, Фродо. Все силы были вложены в Кольцо — и у меня их больше не осталось. Так будет не вечно; но боюсь, что у меня не хватит духа — вновь возвращаться в этот мир. Я уйду туда, — он поднял руку, и звезды засветились ярко-ярко, — начну все снова на другой земле. Без Эру, без Валар, без безнадежного боя снова и снова.

Фродо уже не понимал половину слов, он только чувствовал, слышал, и понимал, что сам превращается в один безмолвный крик — не уходи!.. ему очень хотелось сказать это, но он знал, что — не получится, что будет, как всегда, когда во сне хочешь закричать, а не можешь, и голоса нет, и ничего не получается, и ты никогда не вырвешься из кошмара, никогда, никогда...

— Сейчас я не уйду, — серьезно сказал человек. — Где уж... Это трудно. Быть может, лет через десять... А ты — ты уйдешь за Море и забудешь все, что здесь было.

Фродо как будто придавила к земле неизмеримая тяжесть. Он сам не заметил, когда опустился на землю, — понял только, когда из глаз капнули слёзы прямо на сухую траву.

— Нет. Я не хочу. Я не уйду. Останься. Я не знаю, кто ты, но... это несправедливо. Всё несправедливо, всё неправильно. Я не могу объяснять словами...

— Однажды утром мимо вас проедет кавалькада всадников на белых конях. Там будет Гэндальф, и прекрасная Галадриэль, и Элронд. Они возьмут тебя с собою — ибо лишь в благословенном Амане исцелятся все раны, что терзают твою душу. В Серебристой Гавани вы взойдете на корабль, и ветер вынесет его в открытое море. Путь будет недолог, вскоре ты увидишь далеко на горизонте землю, залитую светом. Вы сойдете на берег, вокруг запоют диковинные птицы, и сотни эльфов будут встречать вас, чествовать тебя, как героя. Будет пир, и заздравные речи, хвалебные песни, менестрели будут петь о подвиге Фродо, что низверг Всеобщего Врага. А потом будет ложе на мягкой траве, в саду, под огромными звездами, и над тобою будет взгляд Владыки Грез... Он подаст тебе чашу, ты выпьешь ее, и последние следы боли исчезнут из твоей души. А наутро, проснувшись, ты не вспомнишь ничего из того, что терзало твою душу. Тебе будет светло и радостно, и все будет казаться таким, как должно быть. Ты умоешься в ручье ледяной водой, и побежишь вниз, к реке, и будешь жить долго и счастливо...

Незнакомец говорил и говорил, и речь его лилась тихо и плавно, как музыка.

— Нет. Нет.

Фродо зажал уши руками, только бы не слышать это всё, не слышать, не слышать... Он чуть не впервые в жизни почувствовал, как это, — когда разрывается душа. Наконец он вскинул голову — в глазах было отчаяние, жуть... но глаза были сухими.

— Нет. Так не будет. Я останусь здесь.

Незнакомец сел рядом с ним у костра. Тихо сказал:

— Да. Мне тоже страшно от такого.

— Слушай, ты, — Фродо говорил тихо и страстно, но казалось, что от его слов загораются травинки, лежащие рядом. — Я не знаю, кто ты, откуда ты взялся, я не знаю, почему ты рассказываешь мне всю эту жуть, которую наговорил, с самого начала, и мне это неважно. Неважно. Я знаю только одно: я тебя тут одного не оставлю. Не брошу. Ты понял? Мне всё равно, кто ты, и что с тобой было, но я хочу тебе помочь, и я обязательно это придумаю. Слышишь? Так не бывает, это неправильно, и значит — так не будет. Ты понял? Мне всё равно, что, как, когда, но я это сделаю.

— Фродо. Я — это он. Тот самый Саурон, с которым вы сражались. Ты уже сделал все, что мог. И сделал, может быть, правильно... Что ты мог сделать иначе? Отдать мне Кольцо? И изменить весь мир? Тебя бы прокляли все те, кто тебе дорог, а ты никогда не был бы счастлив.

Фродо смотрел в огонь.

— Это всё неправда... Неважно. Всё неважно. Знаешь... ты сказал, у тебя не осталось силы... возьми мою жизнь. Вот просто возьми, и... и всё.

— Что мне с нее, глупый ты хоббит, — улыбнулся человек. — Чужие смерти никому еще не придавали силы.

— Я хочу тебе помочь, — Фродо смотрел на огонь, не мигая. — Я хочу тебе помочь. Мне всё равно. Всё неважно.

— Я тоже, может быть, хотел бы поменяться. Отдать тебе свое бессмертие, а себе взять смерть. Такую, как у человека. Только это невозможно. У нас разные сущности, и в этом даже сам Владыка Намо бессилен что-то поменять.

— Ты сам-то хочешь, чтобы я тебе помог? Или так и будешь говорить, что это невозможно, то невозможно? Тут, знаешь ли, надо думать не о том, чего нельзя, а то том, что можно.

— Ты так уверен в том, что можешь мне помочь? Смешной ты, Фродо. Если бы все в мире совершалось по силе наших желаний, Мелькор давно бы уже вернулся.

Фродо вздохнул. Встал.

— Знаешь, я пойду, пожалуй. Поздно уже...

Он, не оборачиваясь, зашагал прочь от костра, в ночную мглу.

— Верни Мелькора, — услышал он вдогонку. — Я не знаю, что ты сможешь, Фродо, но если ты и вправду хочешь мне помочь — верни его.

Фродо отходил от костра, и вновь наваливалось прежнее, до вязкой жути знакомое ощущение _той_ ночи, с её подступающей к горлу духотой, несмотря на прохладный воздух, и... и наливалось тяжестью Кольцо на цепочке.

Вновь.

Опять.

Как тогда.

Обжигающий металл.

Теперь он знал, что это — реальность.

Такая же реальность, как и он сам, как и незнакомец у костра.

Та же реальность, но — иная.

И он сорвал с шеи цепочку.

И надел Кольцо.

И вскинул руку к небу, зная, что тут нет никакого Горлума, и быть его тут не может, и...

И под ясным небом сверкнула золотая молния.

— Вот твоё Кольцо!..

Молния сорвалась с пальца и исчезла в небесах; весь мир на мгновение стал белым, и до горизонта растеклась волна белесого прозрачного огня, поглотив все вокруг — холмы, и дороги, леса, незнакомца в черном плаще...

...И Фродо очнулся. Он лежал поперек своей кровати, весь мокрый от пота. За окном занималось утро.

Фродо вскочил — и тут же чуть было не свалился обратно на кровать: ноги не держали, почти как тогда, когда он валялся в Имладрисе, приходя в себя. Он ощупью дотянулся до одежды, всё же сумел встать, кое-как умылся. Была несусветная рань, даже по хоббичьим меркам, а уж для него — и подавно.

Он потихоньку пробрался на кухню, налил себе воды. Вопреки обыкновению, сон помнился ярко, и не только слова, — ощущения, прикосновения...

Сон был до жути реальным.

И не стирался из памяти. Он помнил все, что было там, до последнего слова и взгляда, и от этого продирала дрожь. Там, во сне, он вернул Саурону Кольцо... Если, конечно, этот призрак и впрямь был Сауроном...

Во дворе залаяла собака — один из многочисленных приблудных псов, что бегали по Ширу так же, как в любых человеческих — да, наверное, и эльфийских тоже — землях. Пес заходился лаем, и доносился его лай со стороны яблоневого сада вниз от входа в Торбу; хорошо, тут поблизости не было ничьих домов, а то перебудил бы всех, кто спал.

Фродо вздрогнул: в утренней тишине лай прозвучал громом. Выскочил на улицу, тут же продрог, подумал о том, что надо бы вернуться и одеться, и тут же снова об этом забыл.

— Эй! — он свистнул собаке. — Эй, ты чего расшумелся! А ну тихо!

Пес замолчал, чтобы через пару секунд залаять снова, и только тут Фродо увидел — в чем, собственно, дело.

В траве под яблоней кто-то лежал.

Фродо пробрала дрожь, — он даже не знал, что так бывает, когда по тебе пробегут мурашки от макушки до пяток, да ещё такие здоровенные. Откуда чужие здесь, да ещё в такой час? и — тревожная мысль пришла в голову: он там, под яблоней, дрыхнет, или, может, случилось что?

Фродо торопливо отогнал пса и подбежал к яблоне.

То, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах — почти так же, как тогда там, на Заверти, а может быть, даже и хуже. Он много раз слышал об орочьих забавах, но ЭТО превосходило все, что он мог представить, и захотелось зажать лицо руками, чтобы ничего не видеть.

У человека не было глаз. Вместо них были страшные, черные глазницы, полные запекшейся крови. Лицо было похоже на окровавленную маску — кровь текла из-под высокого железного венца, туго охватившего лоб, из глазниц, застывшие и свежие потеки стекали на шею, на волосы, давно превратившиеся в черную корку, и острозубый — зубцами внутрь, к горлу — железный ошейник охватывал шею. На руках у человека была цепь — даже на вид жуткой тяжести. Фродо ощутил, что от этой цепи до сих пор идет жар, и с ужасом понял, что она была раскалена — да на то и было похоже, потому что там, где запястий касались кандалы, кожу покрывала не только кровь, но и ожоги. Одежда на человеке была черной, и из-за этого на ней не был виден цвет крови, она лишь влажно поблескивала.

И — самое жуткое — человек был жив. Он едва заметно пошевелился, напряглось еще больше сведенное судорогой боли лицо, сжались изодранные черные губы...

Фродо побелел как полотно, зубами вцепился в руку. В голове стучало — этого не может быть, это всё тот же кошмар, я сплю, этого не может быть... Когда руке стало больно от впившихся зубов, он с содроганием припомнил Горлума и наконец сообразил, что — да, это наяву, и надо срочно что-то делать. Правда, единственная умная мысль, всплывшая из хаоса и жути, была — человек в таком состоянии и шага не пройдёт, как же так получилось, он же откуда-то дополз до нас в таком виде, и что же, никто по дороге не заметил? да бред, не может быть, хоббиты, конечно, растяпы, но не до такой же степени...

Фродо с большим трудом взял себя в руки. Сбегал до кухни, принёс воды и полотенец, лихорадочно перебирал в голове, кого позвать на помощь, — в целительстве, насколько он помнил, только Арагорн разбирался да Элронд, но до них далековато, придётся как-то самим справляться.

Попутно все же прояснилось в голове, что если бы он — в таком состоянии — полз, или брел откуда-то — он бы перепачкал все кровью, примял бы траву, был бы целый кровавый след. Ничего такого не было. Словно появился из ниоткуда...

...И только тут до него донеслась волна ликования, радости, смешанной с болью и ужасом — как эти чувства уживались вместе, он и сам не понимал.

"...О великая Эа! Ты сумел, ты вернул его!.."

Фродо от неожиданности чуть кувшин не выронил. Дожили, нечего сказать, уже наяву пошли голоса мерещиться. Нет, ну понятно, нечего быть свиньёй, голос вполне себе вежливый, и...

Он похолодел. Всё это увязывалось с тем сном — точнее некуда.

"Ага, — ошеломлённо протянул он. — Это, значит, Мелькор. А кто это?"

"Тот, кто меня сотворил, — ответил беззвучный голос. — Эа, почему я не могу быть рядом с тобой, ты же не сумеешь снять Ангайнор..."

Фродо сделал над собой усилие — и коснулся смоченной в воде тканью изуродованного лица. Было страшно. Про этого человека хотелось подумать, что лучше бы его убили, чем вот так оставлять жить... но Фродо боялся обидеть невидимого призрака и потому прогнал эту мысль.

"Его невозможно убить, — издалека откликнулся голос; похоже, они слышали мысли друг друга. — Шесть тысяч лет — так... За Гранью..."

Фродо чувствовал себя совершенно беспомощным, и от этого хотелось разреветься, но было нельзя. Вместо этого он, стискивая зубы, осторожно оттирал кровь.

"Послушай, как тебя зовут? Ты извини, не могу я тебя Сауроном звать, ну не тянешь ты на Саурона. Саурон — это что-то такое... большое и толстое... ну, короче, не ты. Так, это... что же мне делать? Его же надо к целителям, но до того надо же сразу хоть как-то... ну, в общем, я не знаю."

"Они не смогут тут ничего сделать. Он не человек... даже не майа. У тебя есть ацелас? Арагорн в свое время помогал тебе, помнишь? Толку от нее здесь мало, но хотя бы что-то..."

"Да помню, помню. Только это вряд ли. Когда что-то низачем не надо, оно как-то очень быстро теряется, а то и вовсе исчезает."

Он внезапно поднял голову.

"А... это кольцо, которое у меня было во сне... где оно?"

"Его нет, — ответил голос. — Я не знаю сам, как у тебя получилось. Быть может, ты и сам связан с силой Арды... оно ведь только открывало доступ к ней. Так вот: вначале найди ацелас. Завари, промой ему раны... цепь снять не пытайся, не выйдет — это Ангайнор, ее бы и я не смог снять. Заклятье ненависти... Ошейник и венец — обычные, их можно снять простыми инструментами. Только осторожнее — у венца внутри шипы..."

"Кошмар какой, — Фродо передёрнуло. — Хорошо, я сейчас. Ты только не уходи далеко, ладно? И ещё: мне придётся разбудить хотя бы Сэма. Всё равно же все узнают, что тут... свалилось вот такое из ниоткуда. Пойдут расспросы. А человека надо хотя бы в дом перетащить, и тут я точно один не управлюсь."

"Постарайся, чтобы никто не узнал. Это важно... если твои друзья-эльфы или люди узнают об этом, они... убить его невозможно, но можно забрать в Валинор, и — снова... Или в чертоги Мандос навечно... Нигде не упоминай этого имени — Мелькор."

Фродо вздохнул.

"Ну посуди сам, если по-нормальному рассуждать, то откуда же мне узнать, как его зовут? Он же сам не то что имя не назовёт, тут вообще непонятно в чём душа держится. А так — как я объясню, откуда узнал? скажу: рассказал призрак? Да мне же даже Сэм, и тот не поверит. Ладно..."

"Фродо, ты еще не понял? Ты ведь знаешь историю, ты видел древние легенды!"

"Ничегошеньки я не понял, — признался Фродо честно. — Мне за одну ночь на голову свалилось множество странных и непонятных вещей, я и сам как-то... как будто вся душа перевернулась. А ты мне предлагаешь какие-то легенды вспоминать."

"Мелькор — это Моргот, — ответил голос. — Шрамы на его лице — от когтей Торондора, после боя с государем Финголфином. Ожоги на руках — от Сильмариллов. Цепь — Ангайнор, "раскаленное железо". И ошейник — тот самый, о котором говорится в рассказе о победе воинства Валар."

"Аааа... — ошеломлённо протянул Фродо и надолго замолчал. Потом растерянно почесал нос. — И я, выходит, его вернул. Ничего себе..."

"Да. Иди же, иди... он же не мертвый, он все чувствует... да, и он... Он зрячий, он все видит."

"Это все твои страшилки, или ещё есть? — жалобно спросил Фродо, поднимаясь на ноги. — Ты уж выдай тогда все, кучей, а то так тянуть — ты же мне всю душу вымотал, и это всего за одну ночь! честное слово, уметь надо!"

"Главные страшилки впереди, когда ты узнаешь правду о всех тех золотых легендах, которым ты верил. Да иди же! Найди ацелас."

Фродо кивнул и убежал в дом.

Добравшись до своих закромов, он стал перетряхивать привезённое из похода, — руки дрожали, он не мог сразу распутать завязки. Ацелас... ну да, вот, несколько пучков сухой травы, и мелькнула мысль — а вдруг рассыплется в пыль...

Фродо поспешно развёл огонь, — показалось, что вода, как нарочно, закипает в четыре раза медленнее, чем обычно. С перепугу сделал такой крепкий отвар, что от запаха даже голова закружилась. Снова выскочил в сад... Хорошо, что никого нет, испугались бы только...

Сюда, в этот яблоневый сад, все равно никто из чужих не входил — это были владения Бильбо, управлялся здесь только Сэм да его старый папаша. Воистину — к счастью.

Мелькор лежал все там же. Только повернул голову... и тогда, впервые, Фродо осознал, что тот его — видит. Это было жутко, как в сказке про умертвий: пустые, почерневшие глазницы с живым взглядом.

Он застыл на месте. Видал уже такое, видал... и умертвий видел сам, и назгулов... Всякое повидал, но такую жуть — впервые. Встряхнулся: человек-то не виноват, что из него такой кошмар сделали... Ночная Заверть вдруг оказалась простой и нестрашной.

Он опустился рядом, принялся за дело. Очень хотелось, чтобы тот, призрак, был где-то рядом, чтобы хоть увидеть его... какая ни есть, а поддержка.

— Спасибо, — услышал он вдруг почти беззвучный шепот. — А где Гортхауэр?..

Понял, — это говорил уже он, Мелькор, и что эта короткая фраза отняла у того все силы.

— Кто? — переспросил Фродо... и тут же в душе что-то щёлкнуло и встало на место. Разумеется, не Саурон, он был прав, у него другое имя... вот это.

И ему стало безумно стыдно. Где Гортхауэр... Там, куда он сам его и отправил. Здесь, но... Он есть, и его нет. Есть — потому что его нельзя убить. А нет, потому что... потому что... "я тот, кого ты убил". И как в этом признаться? Как рассказать?

— Гортхауэр... Ортхэннер, — Мелькор помолчал, видимо, опять собираясь с силами. — Саурон... — он произнес это имя как-то странно: с ударением на первом слоге.

— Он... — Фродо посмотрел в землю. — Он здесь. Я говорил с ним нынче ночью. Ну и... договорился до того, что... что ты здесь. Я не знаю, как это, да и он тоже не знает. Только он... он сказал, что он совсем без сил, что он призрак. Правда, для призрака он очень живой.

— Призрак... развоплощен?..

"Я не могу дозваться до него сам... — услышал Фродо мысленный голос. — Не выходит. Передай ему мои слова: я развоплощен, но это временно; я соберусь с силами и вернусь. Главное, что его удалось спасти. Расскажи ему про вас, про вашу страну... Проклятье, если бы хоть улаири были живы, как же помочь ему... Постой! — Фродо ощутил вдруг волнение своего призрачного собеседника. — Йарвен! У вас же там рядом — Йарвен!.. Айну!.."

"Да, да, я тоже про это подумал, но забыл... извини. И у меня есть бомбадиловызывательная песенка! Но, знаешь, это как-то так... как в детстве..."

Фродо снова принялся за свой настой. Ладони, запястья... случайно задел цепь, в ужасе отпрянул — вдруг обожжётся!.. но нет, для него цепь была холодной.

— Да, развоплощён, — тихо признался он. — Я слышу его голос, ты — нет. Он говорит, что это временно, что он обязательно вернётся. Послушай. Мне надо позвать на помощь одного... одного человека, но это такая песенка... глупая... мне неловко очень.

— Кого? — Мелькор едва заметно улыбнулся.

"Скажи ему — Йарвен, — вклинился голос Гортхауэра, — он поймет."

— Он Йарвен Бен-Адар, Безотчий Отец Заповедных Земель, — сказал Фродо и встал. Как ни неловко, а делать что-то действительно надо. И поскорее.

В памяти всплыло — как из другой жизни, как из детства или из сна, и голос Фродо зазвенел в яблоневом саду.

 

— Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу,

Отыщи его в пути, где бы ни бродил он!

Догони и приведи из далекой дали!

Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!

 

— Йарвен? — Мелькор даже приподнялся, это имя было ему явно знакомо. Он замолчал, улыбаясь, словно песенка эта уже забирала боль.

В саду настало молчание, только ветер шелестел листвой, да светило поднимающееся над Широм солнце.

Несколько минут ничего не менялось, а потом Фродо как-то сразу увидел — Бомбадил, все такой же, улыбающийся во весь рот, с курчавой бородой, в ярко-синем камзоле, спускался по склону сада.

Фродо не выдержал — бросился к нему навстречу.

— Том! Том, поскорее, беги сюда! тут такие дела, мне без тебя не справиться!

Через несколько секунд он поймал себя на том, что взахлёб рассказывает о произошедшем, о своих снах, о страхах, о том, что случилось нынче ночью... Понял, что просто надо выговориться, что он уже не может вот так, в одиночку, молча всё это в себе держать.

А с лица Тома уже сходила его вечная улыбка, и через маску вечно смеющегося весельчака Фродо видел другое лицо, лицо не-человека, не чуждого, нет — просто странного, иного, нездешнего... Он кивал, и Фродо понимал, что тот знает всё — и даже больше.

Он склонился над человеком, лежавшим на траве, и...

Железный венец, ошейник, оковы — вдруг рассыпались в прах, и порыв ветра подхватил и унес железную пыль. Фродо сидел, глядя на происходящее — Том держал Мелькора за руки, а потом положил ладонь ему на лицо, подержал немного — и, когда поднял руку, хоббит не поверил своим глазам — не было больше окровавленных глазниц, на него взглянули глаза, ярко-зеленые, огромные, с длинными ресницами... на все еще грязном лице — как будто драгоценные камни.

Фродо посмотрел на свои тряпки, — окровавленные, жуткие... Ему вдруг показалось всё таким жалким, ни на что не годным рядом с этой нездешней силой. Почему-то стало ясно: вот сейчас Том заберёт Мелькора в свой Вековечный Лес, и это будет правильно, и... так и надо, только от этого не легче, и он, Фродо, никогда его больше не увидит. Почему так — он и сам не знал.

А Мелькор смотрел на Тома, тот смотрел на него — и Фродо почти что слышал безмолвный разговор.

"...Не зря ты их создал — маленький хоббит теперь твой спаситель. Я не сумел бы... Теперь тебе нужно скрываться..."

"Не выдай," — голос Мелькора, просьба.

"Не выдам. Мне безразличны их дрязги. Их вечные войны. Пусть они все уходят за Море. В свой вечный, слепящий, бессмысленный свет. Я буду жить в Вековечном Лесу, пока не настанут последние дни..."

"Лес все такой же, как раньше?.."

"Такой же."

Фродо осторожно потянул Тома за рукав.

— Ты заберёшь его?

— Нет, — ответил Том, повернувшись к Фродо. — Здесь — вы. Те, кого он создал. Я лишь помог... Он должен быть с вами. Пока.

Фродо через силу вздохнул. Сразу стало и легче — и тяжелее, потому что ему уже было страшно, что Мелькора увезут куда-то далеко, и он не сможет... странная мысль — помешать, если что-то случится? а что он может? он, маленький хоббит, который даже и меч в руках толком держать не умеет? И — от кого его защищать? В голове так и не укладывалось, что этот — тот самый Враг, которому нынешний был лишь прислужником... и вообще не укладывалось в несчастной голове ничего, кроме того, что внезапно, вдруг, свалились на него эти двое, один призрак, другой раненый, и что обоих ему жаль до беспредельности, и что они не могут быть врагами, ну никак не могут...

— Помоги его в дом перенести, — попросил Фродо Тома. — Я сам не справлюсь.

А Мелькор тем временем уже приподнялся... и проговорил — тихо, но гораздо более внятно:

— Не надо. Я сумею и сам... Спасибо тебе, Йарвен. И тебе спасибо, Фродо...

Красноватое лицо Тома вновь просияло. Он похлопал Фродо по плечу, ободряюще улыбнулся, и... И вдруг исчез, словно его и не было. Только вихрь темных листьев непонятно откуда закружился и осыпался на траву. А Мелькор улыбался — и смотрел куда-то в небо.

— Йарвен, — проговорил он. — Старейший, сильнейший из айнур...

Фродо протёр глаза: Том действительно растворился в воздухе, был — и не стало.

— Уф, — искренне сказал он. — А вот теперь ты уже и на человека похож. Знаешь что... если ты действительно можешь встать, то по-хорошему надо бы тебе как следует помыться. Идём, это я по-быстрому устрою. Только уж извини, потолки у нас в норах не на Громадин рассчитаны.

 

…Когда через пару часов Фродо заглянул в наскоро устроенную умывальню — он не узнал своего гостя. Тот выглядел совсем молодым, почти юным, только очень бледным. На лице его не было морщин, а кровоточащие открытые шрамы превратились в красные полосы, перечеркивающие лицо. Странно было, что его волосы седые: в первый момент они казались просто черно-серебристыми. И только сейчас Фродо понял: то, что он принимал за плащ, только похоже на него... что-то вроде сложенных за спиной крыльев...

— Все, теперь я действительно похож на человека, — Мелькор улыбнулся, и от Фродо не ускользнуло, что он делает это с опаской, как будто ожидает боли.

Фродо прислонился к дверному косяку. Всё было не так, по-крупному не так... и непонятно было, кто и за что воевал, и как мог быть _этот_ — Врагом Мира... Было ощущение чуда, и чего-то очень хрупкого, как хрусталь быстрой горной речки, тронь — и поток разобьётся на мириады радужных капель... И он, кажется, не то что понял, — почувствовал, почему так просил тот, призрачный: верни Мелькора... потому что ежели рядом с тобой есть это немыслимое существо, если он тебе хоть раз улыбнётся так, как будто всю жизнь тебя знал, понимал и любил, то за это можно потом встать против кого угодно. И страшно — если отнимут...

— Йарвен сказал — прошло шесть тысяч лет, — Мелькор шагнул к Фродо и присел рядом с ним на землю, так что их глаза оказались вровень. — А я ничего ни о чем не знаю. Понял только, что Гортхауэр развоплощен, и мы с Йарвеном не напрасно вас создали. Как ты сумел меня вернуть? Ведь это совершенно невозможно. Из-за Грани не вернешься в этот мир.

Фродо развёл руками.

— Если честно, я понятия не имел там, во сне, что я вообще тебя возвращаю. Я только... мне было страшно жаль его, и я хотел помочь... как угодно, чем угодно. Оказалось, что надо — вот это... Что ему это надо больше, чем собственная жизнь. Я думаю, что получилось из-за Кольца... Там, во сне, оно возвращалось ко мне, постоянно. А наяву, на Роковой Горе, я сломался, не выдержал и объявил его — своим. Может, оно так и... так и сложилось. И во сне оно у меня на руке блеснуло, как молния.

— Пожалеть Гортхауэра — невероятно, — в глазах Мелькора действительно зажглось удивление. — Нолдор и люди Трех Домов ненавидели его, боялись, называли Жестоким... И что это за Кольцо, о котором ты упоминаешь?

— Кольцо Всевластья, — сказал Фродо так, как будто это всё объясняло. — Оно мне досталось по наследству. Что же до Гортхауэра... честное слово, он мне полчаса повторял, что он и есть тот самый Саурон, но я так и не поверил. Правда, в то, что я его убил, я почему-то поверил сразу...

Фродо осёкся и зажал рот руками, в ужасе глядя на Мелькора.

— Убил? Ты? Его? — Мелькор смотрел на Фродо в замешательстве. — Погоди. Ты все-таки помни, что я ничего не знаю — совсем ничего. Меня здесь не было шесть тысяч лет. Жаль, я не могу увидеть твою память, я и вправду стал как человек... Расскажи все по порядку.

— Как человек — это временно, — почему-то сказал Фродо сразу. Он чувствовал, что его понесло, но остановиться не мог. — Всё вернётся... Я это вижу, как наяву. Вижу горы, весну, и почему-то это всё с высоты, с птичьего полёта, вижу наши сады в цвету... вижу эльфов, — он зажмурился. — Они хотят, чтобы я ушёл с ними, они чувствуют, что что-то изменилось... а я не могу, и я должен вернуть кулон Арвен, жемчужинку, — она ведь отдала мне своё право уйти за Море, а мне это не надо, вот поверь, совсем не надо. Я ничего другого не хочу, кроме как жить здесь, дома, и чувствовать себя дома везде в Средиземье, но чтобы всегда можно было вернуться сюда, в свой настоящий дом. Вот что я вижу.

— А что... — осторожно спросил Мелькор, — Валинор более не интересуется Смертными Землями? Эльфы — кто они? Кто это — Арвен?

— Из Валинора однажды, давным-давно, пришли маги, — сообщил Фродо, не открывая глаз. — И всё. Никогда больше оттуда никто не приходил. А вот туда — уплывали, и безвозвратно. И когда стало тут совсем худо, когда тьма стала надвигаться, то они стали туда уплывать, их было много. А Арвен — дочь Элронда, Владыки Раздола, она стала женой Арагорна, наследника нуменорцев и короля, и хочет разделить его жизнь и его путь, а не эльфийский.

— Элронда я знаю, — кивнул Мелькор. — Хоть одно известное имя... Послушай, а у тебя нет записей о всех этих древних временах?

— Кое-что есть, — смутился Фродо. — И ещё есть записи дяди Бильбо о его походе, которые я дополнил своими. О моём. До Роковой Горы.

— Покажи, — предложил Мелькор. — Мне будет легче разобраться. А эта Арвен... что же, выходит, как Лютиэнь?..

— Да, да, — Фродо наконец отклеился от дверного косяка. — Говорят, что в её лице на землю красота Лютиэнь вернулась. Пойдём ко мне, я отдам тебе записки. Только осторожней, головой не стукнись.

— А Лютиэнь была, как Иэрне... — Мелькор вдруг остановился. — А перстень Гэлеона? Кольцо Барахира?

Фродо тряхнул головой. Отвечать на вопросы по истории вот так, без подготовки, было неловко, он страшно боялся, что ошибётся и ляпнет какую-нибудь несусветную чушь.

— У Арагорна есть какое-то легендарное кольцо, — неуверенно сказал он. — Чуть ли не... это самое. Правда, я не представляю, как это может быть то же самое, ведь и Нуменор затоплен, и столько времени прошло.

— Я не знаю, что такое Нуменор, — виновато сказал Мелькор. — Все прошло мимо меня. Легенда про Берена и Лютиэнь возникла при нас, это я знаю. Просто, понимаешь... Лютиэнь была как две капли воды похожа на Иэрне. Была такая эльфийка в древности, из погибшего народа. А ее друг сделал это самое кольцо, как обручальное. Их убили, а кольцо потом попало в Дом Финарфина, и к Финроду. Потому тогда Гортхауэр и не смог отстоять крепость от Лютиэнь: он не сумел ударить ее. Вступить с ней в бой. Мало того, что женщина, так еще и — представь — вылитая твоя погибшая подруга. Ну да ладно... Веди. Будем читать ваши сказки...

Фродо молча проводил его в свои комнаты, открыл дверцу шкафа. Любимые книжки, которые он знал наизусть, и среди них — толстенная рукопись в алом переплёте, на которой стояло: "Гибель Властелина Колец и Возвращение Государя". Вытащил. Перечитал название. Так же молча положил на стол. Отвернулся.

Мелькор присел на пол — сидеть за столом, рассчитанным на хоббита, ему было слишком неудобно. Перевел взгляд на Фродо.

— Ты ни в чем не виноват, — серьезно сказал он. — Я тоже это чувствую, как нельзя более ясно. Ну что ж... будем наверстывать упущенное.

Фродо чуть улыбнулся, кивнул... и только сейчас понял, что ужасно хочет спать. Что тот кошмар, в который он провалился вчера вечером, не дал отдыха, что теперь у него неудержимо закрываются глаза, и нет сил даже добрести до спальни. Он пристроился в большом кресле, поперёк, чувствуя, как его уносит куда-то в реку сновидений, и единственная мысль была, которая ещё держала его на плаву, — Гортхауэр, где Гортхауэр, надо его позвать... теперь он знает его имя...

Когда он проснулся, на столе перед Мелькором были уже совсем другие книги — он вытащил из шкафа все, что у Фродо имелось. Большинство книг были написаны на квенья, но это, очевидно, его не смутило: там, где Фродо продирался через полунезнакомый язык сказок и легенд, Мелькор должен был просто читать. Он обернулся, почувствовав, что хоббит проснулся.

— Вот теперь я знаю больше, — сказал он.

— Угу, — отозвался Фродо. — И как оно?

— Грустно, — ответил Мелькор и начал убирать книги обратно в шкаф. — И, знаешь, не верю я, что Гортхауэр был тем, кого вы воспринимаете как злобного завоевателя. Скорее всего — продолжение все той же старой сказки. Борьба не с ним, а со своими страхами...

— Что-то не склеивается, — согласился Фродо. — До нынешнего сна всё склеивалось, но сейчас, когда я его увидел, бац — и всё развалилось. Я не понимаю...

— В свое время про нас рассказывали сказки еще пострашнее. В действительности... — он пожал плечами, — мы никогда не были безвинными овцами — да и не могли быть: иначе бы нас просто истребили. Но и всего, о чем написано, например, в Лэйтиан, или в сказаниях о детях Хурина — не было.

Фродо только вздохнул.

— Ладно, это всё дело прошлое, — сказал он, глядя в сторону. — Сейчас-то что делать? Ты же не можешь безвылазно в доме сидеть, и надо как-то объяснить, откуда ты взялся... придумать что-то. Да только что тут придумаешь, когда в саду кровища...

— Да, просто хоть землю перекапывай, — виновато согласился Мелькор. — Надо что-то придумать, как-то это замаскировать. Ну, а потом... Нужно бы найти то, что осталось от Мордора. Пусть там было землетрясение, извержение вулкана, как ты описываешь, но это лишь близкая область, должны же были там быть плодородные земли, должны были где-то жить люди.

— Уйдёшь? — испуганно спросил Фродо и вскинул глаза.

— Нужно бы. Только вначале надо окрепнуть... сейчас я никуда не уйду — свалюсь за околицей твоей Торбы. Странно — я ощущаю себя, как человек. Может, это и хорошо...

— Я бы сказал, что это не очень хорошо, — раздался вдруг негромкий ясный голос. Фродо вскочил: в дверях стоял Сэм. — Потому как ежели ты, прощения прошу, хоббит, то тебе и положено себя чувствовать как хоббиту, а не как орку. Но я думаю, что ты поправишься.

— Может быть, — кивнул Мелькор. — Ты уж извини, Сэм, что там в саду всю траву перепачкали...

— Ну, куда деваться, — развёл руками Сэм. — Как говорится, знал бы, где упадёшь, не соломку постелил, а кровать мягкую поставил. А я к вам с новостями. Во-первых, завтрак на столе. А после завтрака будет во-вторых.

— За завтрак спасибо, — Мелькор улыбался, Фродо редко приходилось видеть на чьем-то лице такое удовольствие. — А может, во-вторых лучше сразу?

Сэм почесал в затылке.

— Вот уж не знаю, пойдёте ли вы после во-вторых есть завтрак или сбежите куда со всех ног. А я старался.

— Если здесь вдруг не объявится Тулкас Непобедимый — вряд ли. Так что случилось?

— Нет, никаких тулкасов мы не знаем, а вот на дороге эльфы появились, и с ними Гэндальф. И Владычица Галадриэль.

Сэм был прав — Мелькор вскочил, едва не ударился головой о низкие своды, сел обратно.

— Это плохо, — резко сказал он. — Мне придется прятаться. Я сейчас ни на что не гожусь, понимаете? Ведь они-то — они узнают меня! А здесь они могут быть только с одним — по дороге в Гавани. В Валинор.

Фродо побледнел: в памяти чётко и страшно всплыл рассказ Гортхауэра про Заморье.

— Я не поеду, — быстро сказал он. — Я никуда не поеду! Сэм, ты слышишь!

— Слышу, слышу, — Сэм попытался его успокоить. — Не волнуйтесь вы так, неужто они вас силком потащат?

— Не должны, — после короткой паузы сказал Мелькор. — Проклятье, что же мне — в погреб от них залезать?.. Смех и слезы... Нет. Я останусь, и будь что будет.

Сэм задумчиво посмотрел на Фродо и что-то решил.

— А скажите мне вот что. Они что, почуяли, как вы тут свалились у нас нынче ночью? Или почуют, что вы сейчас, мягко говоря, ни на что не годитесь?

— Если я верно понял из книг Фродо, — Мелькор кинул на него быстрый взгляд, — отсюда до Имладриса довольно далеко, значит, выехали они гораздо раньше. И ничего про меня знать не могли. Но то, что было ночью в Незримом, не почувствовал бы только слепой. И в каком я состоянии, они тоже поймут. Может быть еще вот что: они сообразят, кто все это сделал. А Фродо, способный вернуть Моргота из-за Грани — это куда серьезнее, чем Фродо-простой хоббит.

— Ясно всё, — вздохнул Сэм. — Вот что, господин Фродо, завтрак я вам заверну, и идите. Время ещё есть, догнать не должны, да и в голову не придёт, что вы будете от них бегать. Что и говорить, мне это тоже в голову не пришло бы никогда, — в голосе Сэма промелькнуло осуждение. — А я их задержу. Не может быть, чтобы они к нам не заехали, не бывает такого.

— Уходить? — переспросил Мелькор. — Если они захотят — они нас догонят. У вас тут есть хотя бы кони?

— Больших лошадей, для Громадин, нету. Пони только. Что же мне с вами делать-то?

Фродо, бледный, как смерть, лихорадочно пытался что-то придумать. Чтобы так, сразу, друзья превратились в безжалостных преследователей!.. Точно, страшный сон...

— Нет, Фродо, нет, они не должны — так... Вот что. Я уйду. Если Фродо начнет от них бегать — они почуют неладное, а разыскать его — труда не составит. Но что бы ни случилось — не должны же они его силой забрать с собой; а если вокруг будут другие хоббиты — тем более. Вам нужно встретиться с ними, но при свидетелях. И Фродо скажет, что не хочет уплывать за Море. А я... Я пережду это где-нибудь в стороне.

— Негде пережидать, — неожиданно твёрдо сказал Фродо. — И прятаться негде. В общем, как есть. Я их встречу, а там... будь что будет.

Он неожиданно отвернулся, выскочил из комнаты.

"Гортхауэр, ты где?"

"Где мне еще быть, кроме как в нигде, — ответил бесплотный голос. — Не допусти, чтобы его забрали! Если это случится — его вновь выкинут за Грань... или упрячут в Мандос навечно, а это куда хуже смерти."

"Угу, вот сейчас достану клинок из Могильника и пойду им махать, — мрачно пообещал Фродо. — Против своих. Эх и весело будет..."

Он подошёл к выходу, выглянул наружу. Было видно, как издалека приближаются всадники, и как будто светящийся ореол был вокруг них... Заканчивалась эпоха, и чувствовалось, что они уже и сами не здесь, что души их устремлены к Заокраинному Западу, и реяла над ними надежда вернуться домой.

Фродо вышел на крыльцо, приложил руку козырьком к глазам. Да, и Гэндальф с ними... точно. И кто-то маленький... Бильбо! старый Бильбо решил покинуть Имладрис... да, видно, потому, что Элронд уходит за Море.

У Фродо сжалось сердце. Они уходят. Навсегда.

В этой процессии было немного всадников: Гэндальф, Галадриэль — ее знаменитые волосы сверкали на солнце; Элронд... Наверняка была и остальная свита, ведь многие должны были покинуть Средиземье вместе со своими лордами, но, видимо, остались за пределами Шира, чтобы не тревожить хоббитов. Сейчас всадники ехали по дороге, идущей снизу, от реки, и проснувшиеся хоббиты глазели на них со всех сторон, стоя у оград своих палисадников.

И вот наконец они повернули к Торбе, и остановились у ее ворот. Гэндальф спрыгнул на землю и, улыбаясь, шагнул к хоббиту.

— Рад видеть тебя в здравии, Фродо! Видишь — пришла наша пора покидать Средиземье. Эльфы ждут нас на границах Шира, а мы заехали за тобой.

Фродо вздохнул. Вот и всё.

Он медленно снял с шеи цепочку, на которой был кулон Арвен, протянул её старому другу.

— Гэндальф, нет. Я... я остаюсь дома. Я не поеду за Море.

Тот недоуменно нахмурился.

— Но... А как же Бильбо? Ведь тогда ты не увидишь его больше.

— Я знаю, и... — Фродо подался вперёд, глаза заблестели. — Я бы очень хотел, чтобы всё было иначе. Совсем всё. Чтобы не было этого "навсегда". Но... я ничего не могу сделать. Я не хочу уезжать. Я здесь дома. Здесь, и в Средиземье, и... мне ничего другого не надо, пойми. Я для этого проходил всё... — голос его прервался, он отвернулся.

— Погоди... Ты позволишь нам войти? В доме мы, конечно, не поместимся, но, быть может, в саду...

— Да, да, конечно... пойдёмте.

Он чувствовал, что всё несётся как раз по тому самому плохому пути, какой только можно придумать. Вот сейчас они рассядутся в саду, где любили всегда сидеть, и всё будет так, как бывало раньше... а дальше гости увидят Мелькора и всё поймут. И всё полетит в пропасть. Навсегда.

Ему было очень страшно.

Всадники спешились; мимоходом Фродо мог подивиться, как это получается у эльфов — выглядеть естественно в любой обстановке: они не казались чужими здесь, в маленьком саду. Сэм тем временем уже перетащил скамейки и стол в другое место, подальше от тех яблонь, под которыми все было заляпано кровью, принес из дома кувшины с вином, фрукты, бисквиты...

— Еще вот что я должен тебе рассказать, мой маленький друг, — произнес Гэндальф, усаживаясь. — Этой ночью случилось что-то странное. Мы почувствовали все: я, Элронд, Галадриэль... как будто сильная вспышка, и по нашим чувствам — это было где-то здесь, в самой Торбе или вблизи. Мы сразу забеспокоились о тебе. Потому что ведь в эту ночь — годовщина того, как тебя ранили...

— Мне приснилась Заверть, — кивнул Фродо. Ему стало очень холодно и тоскливо. — Необычно... не так, как раньше. В этом сне я надел Кольцо, и была вспышка... как молния. Извини... мне не хочется говорить об этом. Не хочется вспоминать.

— Ты ведь всегда мечтал о том, чтобы увидеть Заморье. И каждый год тебя мучают эти... больше, чем кошмарные сны, уж поверь мне. Я ведь знаю, что говорю... там душа твоя исцелится, ты снова обретешь радость жизни.

— Гэндальф, — негромко проговорил Элронд. Он стоял рядом с яблоней — с той самой яблоней, где оставалась кровь. — Посмотри.

Фродо вскочил, переглянулся с Сэмом, — на лице того было написано, что вот, угодили мы с вами в переделку, и ничего хорошего нам тут не светит, хоть убейтесь...

Олорин подошел к яблоне, сел рядом, провел рукой над пятнами крови... обернулся.

— Фродо, что здесь случилось? Это же кровь! Откуда ее могло столько натечь? Такое ощущение, что здесь кого-то ранили.

— Не здесь, — через силу признался Фродо. — Но я его сюда притащил. Как-то так. Да.

— А где он? Кто это? Ему же нужна, наверное, помощь!

— Сейчас уже нет. Я позвал Тома Бомбадила, он... справился.

— Фродо, послушай, — Гэндальф положил руки ему на плечи. — Пойми, это же может быть важно. Расскажи, что тут произошло? Да и как ты мог кого-то притащить? Откуда?..

— Из сна, — отчаянно сказал Фродо. — Я сам не знал, что я это делаю. Пожалуйста, не... не ищите его. Я видел, как его отделали... если с ним ещё что-то случится, я....

— Из сна?! Но так не бывает, Фродо! Почему ты боишься? Мы же не враги тебе, и твоему другу ничего не сделаем! Кто это? Где он сейчас?

Глаза Фродо были огромными, в них была бездна.

— Гэндальф. Поклянись, что вы ничего ему не сделаете.

— Конечно же, мы ничего не сделаем твоему другу, — Гэндальф даже удивился. — О чем же тут клясться?

— Да дело в том, что вам-то он не друг, — Сэм незаметно встал рядом с Фродо и заслонил его. — Понимаете ли, господин Фродо очень за него боится. Да и немудрено это, чтобы ты человека, можно сказать, от смерти спас — ну не для того же, чтобы отдать ей обратно. Да и правду сказать, нехорошо это, то, что с ним сделали. Совсем нехорошо.

— Я уже ничего не понимаю, — сказал Гэндальф и поднялся. — Давайте-ка, выкладывайте начистоту.

— Тут нечего выкладывать, Олорин, — раздался знакомый голос.

У входа в сад стоял Мелькор.

Галадриэль тихо вскрикнула — и зажала рот ладонью.

Реакция Гэндальфа и Элронда была мгновенной: почувствовать, что Мелькор сейчас без сил, было проще простого, и через несколько мгновений оба уже набросились на него и заломили руки за спину. По ушам резанул крик Фродо — нет, не смейте!.. Гэндальф с досадой обернулся на него.

Фродо услышал мысленный крик Гортхауэра — тот видел все происходящее, но помочь ничем не мог. Мелькор же молчал, и Фродо чувствовал его мысли — говорить?.. что говорить?.. чем их можно убедить, как заставить поверить?.. бесполезно, они не услышат, они в плену своего страха...

— А ну-ка стойте, — Сэм выступил вперёд. — Вы что, решили тут драку устроить? Гэндальф, ты, между прочим, обещал, что его не тронешь! Это что же — твоё слово ничего не стоит? И как я понимаю, вы его сейчас потащите ровно туда, где его так отделали, а это уже совсем никуда не годится. Кем бы он ни был, а подлости и позора мы тут не допустим. С Саруманом справились, и с этим разберёмся, ежели он тут что-то затеет. Так что будьте добры, отпустите его немедля. А не то я тут живо всю Хоббитанию соберу.

— Представляю, какое будет зрелище, — проговорил Мелькор. — Половина Шира и так увязалась за вами — глазеть на эльфов... Хватит меня хватать, в самом деле. Вы же видите — я никуда от вас не скрываюсь, а если вы считаете, что я мечтаю все разрушить — у меня нет никаких сил.

Гэндальф, секунду помедлив, отпустил Мелькора, Элронд последовал его примеру, но так и остался стоять рядом.

— Вы оба отправитесь в Валинор, — тяжело сказал Гэндальф, глядя на Мелькора и Фродо.

— Нет, — коротко и решительно отозвался Фродо. — Никто никуда не отправится. Мне всё равно. Силком потащите — сбегу.

— Какое у вас право решать за него? — Мелькор шагнул, загораживая собою Фродо. — Вы, что так много говорите о свободе! Разве вы не видите — ему не нужен ваш предвечный свет! Это ваша родина — возвращайтесь туда и будьте счастливы, но не навязывайте это другим. Вы же знаете, что его там ждет — то же, что было на заре времен. Хватило бы и того, что он меня видел! не говорю уж — вернул. Ты знаешь, майа Олорин, что твои двое спутников — те, кого вы называли синими магами — некогда были "отступниками"? Им стерли память и заставили измениться. Я не пойду с вами.

— У тебя нет выбора, — сказал Гэндальф. — Или ты пойдёшь добровольно, или я заставлю тебя это сделать. И Фродо. Не для того мы вели войну, чтобы ты в одно мгновение затуманил ему разум.

Мелькор посмотрел на Сэма, который стоял, напрягшись, рядом.

— Заставишь. Давай. Вы сейчас силой потащите меня и Фродо — на виду у всего Шира. И заодно не забудьте сразу ударить по Сэму, чтобы он не мог ничего никому рассказать, и по его жене Рози, и по отцу его, Жихарю, потому что они очень удивятся — что с Фродо и Сэмом случилось. Бейте заодно и по всем, кто сейчас собрался у Торбы и глазеет на ваших коней, потому что они увидят всю эту картину.

Гэндальф внимательно посмотрел на него.

— Тебе не следовало возвращаться и утаскивать Фродо в ту же бездну, где все, кто пошёл за тобой.

— Гэндальф. Мы можем говорить без этого обмена угрозами и обвинениями?

— Говорить? О чём?

— О том, что будет здесь, в Эндоре. О вас, обо мне, о хоббитах. О Валиноре...

— Чтобы ты попытался и нас перетянуть на свою сторону? — спросил Элронд. — С Фродо это получилось, поздравляю.

— Я говорил с ним меньше, чем сейчас успел с тобою. Вы уже убили моего фаэрни, победа за вами — что вам еще нужно?! У меня нет ничего — ни силы, ни власти, ни "прислужников", ни влияния, ни оружия — ничего! Я не просил Фродо вырывать меня из-за Грани, я сам не знаю, как это ему удалось, но если уж случилось — не требуйте, чтобы я добровольно пошел туда, где меня похоронят заживо или вновь обрекут на вечную пытку. Вы сами ищете себе врагов, утопаете в ненависти ко всем, кто хоть как-то связан с нами.

Фродо вздрогнул всем телом, подошёл поближе.

— Гэндальф... я не могу так. Я не могу разрываться между вами. Я видел его... того, кого я убил, я говорил с ним. Это не тот, с кем мы воевали, поймите... Я не могу объяснить, но...

— Гэндальф. Не вмешивай его. Вы и так его руками выиграли эту войну, имейте же совесть! Он принес вам эту победу — неужели в качестве благодарности вы не можете хотя бы просто оставить его в покое?!

— Он стал опасен, из-за этого проклятого Кольца! Сейчас он вернул тебя, сам того не понимая, что будет завтра?

— У вас тоже есть сила. Что же вы не убьете себя, чтобы не рисковать?

Гэндальф рассмеялся.

— Хватит слов.

Он поднял руку, и Фродо почувствовал, как в воздухе незримо заклубилась _сила_.

— Сейчас ты пойдёшь с нами.

— Фродо, Йарвен! — выдохнул Мелькор, и в этих двух словах было отчаянье, и надежда, и готовность сражаться до последнего. — Он должен быть рядом!..

Фродо охнул, бросился вперёд — и когда незримая сила уже должна была обрушиться на Мелькора, очутился перед ним.

В следующий миг перед его глазами закрутился бешеный радужный вихрь, он почувствовал, как его сковывает слабость, — и как тогда, во сне, вскинул руку защитным жестом.

И сверкнула молния.

На несколько мгновений он потерял сознание, не понял, что произошло. В себя его привел низкий глубокий голос, звучавший, казалось, во всем пространстве одновременно:

— А ну, прекратите. Поигрались — и будет. Не к лицу вам устраивать свары, посланники Запада.

Том Бомбадил, все в том же своем синем камзоле, стоял между ними и Мелькором.

— Йарвен, — Гэндальф удивлённо поднял голову. – Хорошо, что ты здесь.

— Да, хорошо. И Мелькор останется здесь.

— Йарвен, — Гэндальф подошёл к нему ближе. — Ты понимаешь, что это значит?

— Что нам с Золотинкой будет с кем коротать вечера и вспоминать о прошедшем, — Йарвен усмехнулся. — А ваш Валинор пусть живет, как живет. Нам он не нужен.

В глазах Гэндальфа зажглось удивление.

— И ты хочешь сказать, что ты сможешь обуздать его — когда он вновь обретёт свою силу?

— Обуздывают — лошадей, а Мелькор мне друг. Мы прекрасно поладим.

— Этого не может быть, — Гэндальф никак не мог поверить услышанному. — Ты... ты не представляешь, с чем ты связываешься. Йарвен, поверь. Я-то как раз в этом давно.

— Ты наивен, Олорин. Вместе мы создали их, — Йарвен похлопал по плечу Фродо. — Мирный народ, вне всех ваших склок. А вы — уходите. Вы получили свое. Здесь — моя вотчина, мои владенья. И можете передать Валар, что если они еще раз решат устроить всеобщий потоп из-за Мелькора — я больше не позволю им губить живую жизнь. Я, старший из айнур на этой земле, говорю им: пора повзрослеть. И оставить игрушки в злодеев. Живите, но дайте и жить остальным.

Глаза Гэндальфа расширились от изумления: такого признания он не ожидал. Несколько мгновений их с Йарвеном взгляды скрещивались... а потом Гэндальф, жестом позвав за собой Элронда и Галадриэль, быстро зашагал прочь из сада Торбы-на-Круче.

Фродо смотрел им вслед, и душа его рвалась к ним, и он хотел крикнуть — не уходите, да неужели же вот так всё и должно закончиться, и дружбы больше нет, и нельзя даже попрощаться!.. Сэм тихонько гладил его по плечу, хотя понимал, что толку от этого, да и вообще от него, — никакого.

— Сами виноваты, — проговорил Бомбадил. — Если что — я всегда помогу, только позовите. А тебе, друг мой Мелькор, и вправду лучше побывать у меня. Да и Фродо, и Сэма я жду с большой радостью. Вы еще не видели чудес моего леса! Вот где настоящая жизнь. Не то, что у этих надменных кукол в Валиноре... Сколько было лесов! Сами утопили, на других возвели...

Фродо не замечал ничего вокруг, только смотрел вслед уходящим. Рухнуло всё, от живой души оторвали здоровенный кусок, и не поправить ничего, не докричаться. Единственное, что светило ещё, как маяк в бурном море, — он чувствовал, что совесть его чиста, что не сделал он ничего такого, от чего хотелось бы пойти и утопиться, как было там, во сне, от встречи с Гортхауэром.

Он почувствовал, что кто-то обнял его, оглянулся — это был Мелькор.

— Жаль, — проговорил он тихо. — Фродо, я бьюсь в этом веками. Не хотят слушать. Не хотят говорить. Только если ты с ними, а это значит — безумная, слепая ненависть к нам. Чуть что иное — это смертная вина. С врагом нельзя говорить, врага нельзя слушать, врагу нельзя верить, вся жизнь, весь ее смысл — в борьбе с врагом; если врага нет, его нужно придумать.

Фродо уткнулся ему в плечо.

— Он даже не захотел со мной попрощаться, — голос прерывался от рыданий. — Ведь это же навсегда, навсегда! И не дал попрощаться с дядей Бильбо! Я же чувствую, я теперь для них бедный, несчастный, одураченный, я уже не я, а кто-то другой, игрушка в руках Врага! И что же мне теперь — изгоем быть? А я так люблю их песни, их сказки, с ними как попадаешь в волшебную страну... я не хочу так, это неправильно, это несправедливо!

— Они уйдут, — тихо сказал Мелькор, — это они изгои, а не ты. А что до игрушки... Я не знаю, Фродо, правильно ли ты все написал в своих записях, действительно ли все было так, как ты запомнил, но если так — это они тебя направляли. С самого начала. "Кольцо нужно уничтожить в пламени Ородруина, ты должен сделать это, если, конечно, по-настоящему хочешь, чтобы оно не досталось Врагу..." Гортхауэр не убил бы тебя — в любом случае; но они-то этого не знали! Для них он был — Враг! что же выходит — они отправляли тебя в Мордор на смерть?..

Фродо не мог ответить, — рыдания душили.

— А позвольте спросить, господин Том, — Сэм исподлобья взглянул на Йарвена. — почему вы не забрали к себе Мелькора сразу, когда пришли ему помогать? Вы что, не знали, что Гэндальф сюда идёт? Уж кому-кому, а вам-то это должно быть виднее, чем нам! Получается — вы тоже направляете да руководите? Хотели открыть Гэндальфу последнюю тайну хоббитов — об их сотворении? Уж простите великодушно, но вот это, — он указал на плачущего Фродо, — это вы сейчас устроили, а не они. Забрали бы вашим, волшебным способом, как вы тут появились, — так и не было бы ничего, господин Фродо отказался бы уходить, попрощался, и всё.

— Я же не знал, что они скажут, что сделают, — Том вздохнул, сел рядом на траву и сразу стал похож на просто очень большого хоббита. — Думал — может, сами разберутся, и договорятся. Олорин — майа Ниенны... вот Мелькор поймет, что это значит, — тот кивнул. — Думал, что они помирятся. А вышло — вот, сам видишь...

Фродо всё пытался справиться с собой, но не получалось. Ну почему, почему они не поверили, и почему он сам, дурак, не рассказал, как всё было, может, тогда бы поняли, увидели, поверили... Что толку теперь себя казнить. Жизнь несёт его куда-то, он действительно — как щепка... прав был Гортхауэр.

— Не плачь, — это произнесли одновременно Мелькор и Йарвен, и тут же сами переглянулись с удивлением — как это у них получилось. — Не плачь, — повторил уже Мелькор. — Жизнь не кончается. Ты же столько всего прошел — честное слово, не меньше нас всех. А теперь придется идти собственным путем...

Сэм подошёл к Фродо и протянул ему платок, тот принялся вытирать лицо.

— Куда идти-то? — деловито спросил Сэм. — Набродились уже — на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Куда? — Мелькор переглянулся с Йарвеном, тот кивнул. — Куда бы ни идти, а выбирать это придется самим, а не по тому, что скажет Гэндальф, Артанис, Арагорн или еще кто-то. Вот, может, и вправду Йарвена в его Лесу навестить, а потом видно будет.

— Вы бы его хоть вылечили, великие и могучие, — вздохнул Сэм. — Сколько ж можно так мучиться каждый год.

— Он и себя-то не вылечит, — сказал Йарвен, глядя на Мелькора. — Что ж, Фродо, прошлое отныне оставим позади. Кошмар о Заверти не будет тебя больше мучить. Я и без вашей просьбы, кстати, это сделал, прежде чем ты вспомнил, Сэм.

— Ох, — Фродо испуганно вскинул глаза. — А как же я теперь Гортхауэра увижу? Никак?

— Почему? — удивился Том. — Я же сказал — не будет мучить, а не то, что ты не будешь видеть. А как Мелькор поокрепнет, он тебя еще и не тому научит.

Сэм посмотрел на накрытый стол и покачал головой.

— Сегодня не завтрак, а безобразие, — сокрушённо сообщил он. — То из-за одного откажетесь, то из-за другого. Прямо как заколдованный. Обидно, знаете.

— Нет, давайте, — Мелькор поднялся и пересел к столу. — Фродо, в самом же деле! Как у тебя в твоей книге было написано? Если уж так получилось, то давайте хотя бы позавтракаем!

Фродо после всего случившегося есть совсем не хотелось, но Сэм, как всегда, грозно стоял над душой с ложкой. Потом он потихоньку сбежал от всех в сад, подальше, уселся среди яблонь и закрыл глаза.

"Они уезжают, — услышал он голос Гортхауэра. — Слава всем небесам, кажется, они и вправду уезжают..."

Фродо опустил голову, уткнулся в колени.

"Радуешься?" — спросил тихо.

"Самое плохое — быть совершенно бессильным, — ответил голос. — Ты не представляешь, что могло произойти, если бы они его увезли. Ты не знаешь, что такое Мандос... он уже провел там — три тысячи лет. А сейчас они просто похоронили бы его заживо. Если за Грань — ненадежно."

"Они были моими друзьями, — глухо отозвался Фродо. — Гэндальфа я всю жизнь знал. Элронд спас меня от моргульского клинка. Галадриэль подарила звездинку, без которой было не одолеть Шелоб. А теперь они развернулись и ушли. Я сам виноват, не рассказал ничего толком... боялся, что они сразу... Но это неправильно. Вон Сэму же мне ничего рассказывать не пришлось, а он как был со мной, так и остался."

"Что я могу сказать, Фродо? Кольцо связало тебя с нами, а все, кто с нами — заклеймен в глазах Света. Так было всегда. Ты веришь в их честность... я — не верю. Я тысячи лет вижу безумие, которое превращает друга в злейшего врага, стоит узнать, что ты — с другой стороны."

"Но я-то ведь не изменился! Хотя... Нет, я не понимаю. Но если за Мелькора вступился Том Бомбадил, то значит... ну не может он вступиться за кого-то плохого. А Гэндальф говорил о нём, что он чуть ли не совсем дурак, что если ему Кольцо отдать, то он поиграет им, как игрушкой, а потом забудет и потеряет..."

"Йарвен взрослей и умнее их всех, вместе взятых, — ответил Гортхауэр. — Он старейший и сильнейший из айнур. И знает подлинную цену всем этим "битвам света и тьмы". Они для него — как дети, что не могут жить без придуманной ими игры. Он пестует древнюю жизнь — там, в своем заповедном лесу. Ради этого, думаю, он и явился сюда, в этот мир."

"А про него в легендах ничего нет... Послушай, я... глупая просьба, наверное, но... знаешь, я бы хотел тебя увидеть, убедиться, что я сделал что-то хорошее, за что надо спасибо сказать, а не проклинать..."

"Я бы тоже хотел повидать тебя наяву, вернее, во плоти... но не могу, не получится. Пока — я всего лишь призрак. Беспомощней мухи."

"А... как тогда, ночью?"

"Может быть. Но вот что интересно — я ведь не звал тебя — тогда. Просто почувствовал, и тогда появился образ — Заверть и все, что ты знаешь."

"А можно, я... попробую? Знаешь, такое бывает, когда ты уже не наяву, но ещё не спишь, и тогда можно видеть сны, но и управлять ими..."

"Конечно же, знаю. Но может быть, лучше, когда ты и вправду соберешься спать, вечером? Сейчас-то вокруг уже день, а этой ночью ты выспался."

Фродо вздохнул.

"Не понимаешь... дело же не в том, что мне делать нечего, и я хочу поупражняться невесть в чём. Мне просто очень тоскливо."

"Мне тоже. Хотя нет, неправда... Было. Ты вернул Мелькора. Считай, что ты спас меня, Фродо. То, что ты сделал... Тебе трудно представить, наверное, что такое — идти к цели веками и тысячелетиями. Чтобы потом, в решающий момент, все рухнуло."

"В решающий момент? — поразился Фродо. — Это как?"

"Ты же знаешь. Я следил за тобою и ждал тебя. После мое внимание отвлекли, и Голлум сделал свое дело — Кольцо упало в лаву. Если бы не он, все было бы не столь печально. Если, конечно, не считать, что ты не сумел бы справиться с Кольцом."

"Ты следил... Ты и тогда был таким же призраком, да?"

"Нет, что ты. Я был во плоти, в своем обычном облике майа. Как и все эти века. Майар могут выходить из тела, но это совсем не то состояние, что сейчас у меня: сейчас я не могу ни на что действовать, понимаешь?"

"Да понятно... Не всё, правда. Впрочем, какая разница теперь."

"Теперь — я и сам не знаю, что будет. Может, мне удастся воплотиться побыстрее, чем я ожидал... Теперь, если Мелькор обретет свою силу."

"Только не надо назгулов, не надо умертвий, не надо орков, — попросил Фродо тихо, из сердца. — Насмотрелись уже... страшно."

"Фродо, ради великих небес... Умертвия — не наши создания. И большая часть орков неподвластны Мордору. Хотя, не скрою, при необходимости подчинить их возможно."

"Ты... ты больше не хочешь уйти к звёздам и начать всё сначала?"

"Ведь Мелькор же вернулся! Как я могу куда-то уйти? Фродо, я уже шесть тысяч лет не был так счастлив. Ведь теперь — что мы потеряли? Безжизненные равнины Литлад и Горгорот, где даже лагеря были пустыми; Барад-Дур, мою оболочку, которую я таскал со времен Нуменора... да балрог с ними! Главное, что Мелькор вернулся!"

Фродо улыбнулся — чуть не впервые за весь этот жуткий день. На глазах снова появились слёзы, но уже не оттого, что по душе проехалась очередная беда.

"Мне было страшно за тебя тогда, ночью, — признался он. — Так страшно, как никогда и ни за кого... как будто я своими руками загубил чью-то душу, и нет мне прощения."

"А мне было страшно за тебя, — ответил Гортхауэр. — Что они возьмут тебя в Аман и превратят в счастливую куклу. Так уже было..."

 

Путь был долгим.

Ехали на конях — Фродо было трудно сидеть верхом на "человеческом" коне, но постепенно он освоился и привык; путешествие это было все же несравнимо легче прежнего пути с Отрядом, да и постоянного голода, вечного спутника _того_ похода, сейчас не было — припасов хватало вдоволь.

А земли казались пустынными. Миля за милей они двигались к югу, все так же стоял на востоке громадный хребет Мглистого — и никого. Только равнины, перелески, снова равнины, полузаросший, заброшенный тракт. Но Мелькору путешествие было явно в радость: он наслаждался уже тем, что вокруг – живая земля. Фродо замечал, что взгляд у него — как у ребенка, который впервые смотрит на мир.

Тракт постепенно забирал к востоку, и Мглистый Хребет приближался. Скоро должны были начаться земли Рохана, в которых Фродо толком не бывал... в отличие от Пина и Мерри.

Фродо сдержанно вздохнул. Второй поход в Мордор... Не думал, что когда-нибудь придётся это сделать.

— Я в Мордоре видел полчища орков, — сказал он. — Шелоб тоже где-то там... если, конечно, горы все не разрушились. Эх, жаль, что на орлах не долетишь, быстрее было бы. И, знаешь... всё равно страшно.

— Ну, во всяком случае, в Рохане нам препятствий чинить не должны, — заметил Мелькор. — Тебя же все знают. Скажем, что идем в Гондор... кстати говоря, и в Гондоре нас должны хорошо принять — если, конечно, не говорить, кто я такой. А и сказать — не поверят.

...К Минас-Тириту они подъезжали в окружении настоящей свиты. Их сопровождали гондорцы, весть о них ушла далеко вперед, и многие выехали из Белого Города, чтобы встретить знаменитого полурослика, спасшего их от Тьмы.

Фродо чувствовал себя страшно неловко — особенно после всего произошедшего. С тех пор, как Гэндальф и остальные ушли, он немного пришёл в себя, но последняя встреча с ними оставила тяжёлый след в душе. Теперь, когда навстречу выехали Арагорн с Арвен, он и радовался, и внутренне страшился. Понятное дело, ежели он сам не проговорится, так никто ж не узнает, а Сэм остался дома, но всё же, всё же...

"Не нужно так бояться, — проговорил Мелькор мысленно; эта способность пока была единственной, которая к нему вернулась. — Они не враги тебе. А те единственные, кто мог нас выдать, уплыли за Море. Йарвен ведь сказал, что не позволил им сообщить обо мне..."

Мелькор смотрел на приближающуюся торжественную кавалькаду — знамена, белые кони, всадники в нарядных одеждах. Да, воистину деяниями перианов можно гордиться...

Арагорн подъехал первым, радостно обнял Фродо. Арвен смотрела на хоббита приветливо — и тревожно, но молчала.

— Добро пожаловать в Гондор! — Арагорн сделал широкий жест, и процессия развернулась к городу. — Что и говорить, давно не видались. Ты, похоже, стал совсем затворником, а, Фродо?

— Есть немножко, — признался тот. — Но теперь я решил это исправить.

Мелькор ехал рядом молча. Да, Арвен и вправду была как две капли воды похожа на Иэрне — и от этого становилось жутко. Что, если вправду — она?.. Что, если и она — под властью Эру, так же, как и Лютиэнь? А может, Эру просто использовал тех, чьи души возвращались?..

Все это оставалось тайной за семью печатями. Он мог бы проникнуть в тайники памяти и Лютиэнь, и Арвен, и узнать это наверняка, но ни та, ни другая, несомненно, не согласились бы...

Фродо представил своего спутника — Элло, и они вскоре были уже во дворце, который некогда занимал Наместник Денетор. Фродо наконец оживился: вовсю болтал с Арагорном, который расспрашивал о хоббитских делах, а Арвен... Арвен молчала.

Она налила Мелькору вина, подала кубок.

— Мы не знаем тебя, — начала она. — Но ты пришёл с Фродо, а потому наш гость. Что привело тебя в наши края, откуда ты?

— Я с Севера, — ответил Мелькор. — Элло — мое имя. Я не Следопыт, как друзья твоего, Арвен, супруга — простой человек. Но много бродил по землям, стараясь ни во что не ввязываться. Так и в Шир забрел, и в тамошнем трактире наслушался историй про Фродо, про Сарумана, про то, как его изгоняли. Вот так с Фродо и познакомился. Они там, в Шире, не очень жалуют Громадин, а Фродо позволил мне остаться у себя, погостить. Он-то был привычный.

— Понятно, — Арвен чуть улыбнулась. — А скажи мне... не видали ли вы моего отца? Они недавно ушли за Море.

— Видали, — кивнул Мелькор. — Они заходили к Фродо. Но он же не захотел уходить за Море с ними, и потому они недолго пробыли там.

— Я знаю, — она подняла на Мелькора глаза, и они на миг вспыхнули. — Отец говорил со мной после этого.

— Как? — Мелькор и вправду удивился. — Мысленно? Ах да, вы же — эльфы...

Арвен невесело засмеялась.

— Да, мы эльфы... об этом ты, видно, не подумал. Пойдём со мной... этот разговор — не для постороннего слуха.

Мелькор внимательно посмотрел на нее — и они вдвоем вышли из пиршественной залы.

Арвен остановилась у окна, — здесь не было никого, некому было услышать, увидеть... Она опустила голову и сейчас более, чем когда-либо, напомнила ему Лютиэнь: та же манера держаться, двигаться...

— Отец рассказал мне всё, — коротко сказала она. — Пока что об этом никто не знает. По крайней мере, муж не говорил мне. Может, Элронд и ему поведал, а он не хочет никого пугать... но это вряд ли, он не такой.

— Ты тоже так боишься?..

— Признаться, тогда я испугалась, — она взглянула на него в упор. — И я много думала, что будет, когда я увижу тебя... снова.

— Ты помнишь? — Мелькор нахмурился. — Ты очень похожа на Лютиэнь, Арвен. Но сама понимаешь — мне неоткуда знать об этом что-то наверняка.

— Я помню длинный чёрный зал и белые светильники, — кивнула она. — Помню, что за песню я пела. Этого не осталось в легендах... не было свидетелей. И ещё — я помню твои глаза. Этого не забудешь, даже если очень захотеть.

Мелькор вздохнул.

— Я боюсь, что ты — Иэрне, — сказал он. — Может, так и есть — откуда тогда такое удивительное сходство? Но если это и так — я не хотел бы, чтобы ты вспоминала. Слишком давнее прошлое, слишком тяжело там было, а у тебя сейчас своя жизнь.

Арвен помолчала.

— Я не выдам тебя.

— Спасибо, — искренне сказал Мелькор. — Если бы ты знала, как я устал от вражды... Скажи, Арвен, а что у вас с людьми Мордора? Насколько мне известно — там, в глубине, живет целый народ.

— Что с людьми... — Арвен снова отвернулась. — Одно время люди востока были у нас в плену, но так как они без Саурона не делали ничего плохого, Арагорн отпустил их восвояси. Харад и Умбар держат оборону, там постоянные стычки.

Она замолчала.

— Собираешься встать во главе тёмных?

— У них и без меня есть командиры, которые разбираются в текущих делах лучше меня. Война нам не нужна, но нужен ли мир, в котором люди Врага будут по-прежнему жить в Мордоре, пусть и без Саурона? И если да — то чего вы захотите от них?

— Я не Арагорн, я не могу сказать точно, что он захочет. Но сейчас это есть — без Врага люди не опасны. Но если туда придёшь ты, если снова будет подниматься могучее государство под тёмным властителем... боюсь, ничего хорошего не будет.

— Не обязательно, — возразил Мелькор. — Им тоже не нужна вражда. А главное — лучше бы все это решать открыто и миром, чем вечно таиться.

Арвен развернулась, — близко-близко тревожные глаза.

— Ты собираешься открыться?

— Пока рано что-либо решать, нужно присмотреться. В конце концов, просто познакомиться с Арагорном...

— Не надо, — в её голосе была безнадёжность. — Зачем это всё — снова? Это что, как тогда, с нолдор Валинора?

— Арвен, ты предлагаешь мне провести остаток вечной жизни, скрываясь от всех? Хорошо, положим, пока я никому не откроюсь. Но мне хочется повидать своих, а ведь там меня могут и узнать. Да и Гортхауэр рано или поздно вернется, это я могу сказать тебе совершенно точно. И тогда — уже он не сумеет скрыть это ото всех. Это вопрос времени. Но Арагорн ведь — не нолдор-феаноринги!

— Гортхауэр вернётся? — Арвен прижала руки к груди. — И что же нам делать? Опять — наступление Тьмы, опять орки, опять войны? А ещё и ты?! И Владыки ушли, и нет никого...

— Арвен, — Мелькор взял ее руку. — Успокойся. Нужно просто не спешить хвататься за оружие — вот и все. Путь переговоров всегда лучше, чем война — почему Гондор все это время не пытался договориться с Мордором?

— Потому что шла война! С кем договариваться, с орками, которые выбили Боромира и его людей из Осгилиата?

— Почему с орками? Можно было отправить посольство хотя бы к тем же Вратам Мордора, или к Минас-Итилу.

— Тебя не было здесь, — волнуясь, сказала Арвен. — Что ты можешь знать...

— Так расскажи. Свои мне расскажут со своей стороны — кто же, кроме вас, расскажет, как было с вашей?

— Рассказывать должна не я, — я всю жизнь провела в Имладрисе. Рассказывать должны те, кто был на передовой: Арагорн, Фарамир...

— Вот пусть и расскажут, — кивнул Мелькор. — Надеюсь, мой интерес не покажется странным.

— Пока ты с Фродо, пока ты ничем не показал, что ты с другой стороны, — нет, не покажется. Но... Ведь это же закончится. И что тогда? новые назгулы? Ты не представляешь себе, что это за жуть...

— Представляю, — медленно сказал Мелькор. — Фродо _показывал_... я видел то, что он переживал.

— И ты это одобряешь? — спросила Арвен с упрёком. — Раз это сотворил _он_ — значит, это хорошо?

— Пока — просто не знаю. Страх Фродо — не довод за или против. К тому же, страх — давнее оружие Гортхауэра; оно жестоко, но хотя бы не убивает.

— Улаири — призраки, бывшие люди, подчинённые воле Саурона. Они живые мертвецы, днём они предпочитали не показываться, они охотились на Фродо, они ранили его на Заверти, — моргульский клинок, заставляющий живое существо развоплощаться, становиться невидимым, уходить из мира живых. И... самое жуткое — это их связь с Кольцом. Они рабы Кольца. Они погибли оттого, что Кольцо было уничтожено, и когда это случилось, вся его армия, которую он вывел против нашего воинства, рассыпалась, как карточный домик. Орки, потерявшие направляющую их волю, превратились в животных...

— Жаль, что я не могу говорить с Гортхауэром напрямую, — сказал Мелькор с досадой. — Фродо с ним связан, а мне пока не удается — только через Фродо... Так значит, вы видели орков, потерявших волю?

— Да, видели, — в голосе Арвен был упрёк. — Можешь, как всегда, говорить — это не мы, или всё было не так, или что наши глаза врут... мне всё равно. Мы — видели.

— Это как раз похоже на Гортхауэра: на опасные дела посылать орков, а не людей — чтобы не губить их понапрасну. Согнать силой Кольца орков из доступных областей, бросить на противника... Это на него похоже.

— Там были и люди, подвластные ему. Люди на мумаках, или олифантах. Много.

— Это Харад. Что ж, я не спорю с тем, что война была реальной. Я лишь говорю, что избежать ее наверняка было возможно, если бы Гондор проявил такое желание.

— Конечно, — горько сказала Арвен. — Во всём виноват Гондор. Вы святые, вы только защищались.

— Я этого не говорил, — улыбнулся Мелькор. — Но что совершенно безвинные вы — в это я тоже не верю.

Арвен несколько мгновений смотрела ему в глаза, — во взгляде была только печаль и горечь.

— Мне пора идти.

— Как и мне... Пойдем, вернемся.

Он первый возвратился в залу и сел на свое место рядом с Фродо.

— Государь, простите, что отвлекаю, но есть важные новости, — раздался вдруг голос. У входа в зал стоял воин — гонец, явно только что вернувшийся издалека.

Арагорн резко встал. В зале настала тишина: наступление беды реяло в воздухе, и люди, не так давно жившие среди опасностей, почувствовали это мгновенно.

— Только что вернулся один из отрядов, что разведывали земли севернее Эред Литуи, к морю Рун. И вот что они привезли... извини, это не для пиршественного стола, но мы сочли нужным показать это тебе, — ему подали корзину, накрытую тканью.

Арагорн в несколько быстрых шагов пересёк зал... и сдёрнул ткань.

Фродо напряжённо следил за каждым его движением. Он почувствовал, что зал накрыла тень смерти, понимал, что ничего не может сделать... и от этого становилось только тяжелее.

В корзине лежала человеческая голова. Лицо было обезображено — с него была лоскутами срезана кожа, а на лбу был выжжен знак — корона с тремя точками... что сразу вызывало в памяти — Сильмариллы, знак короны Моргота. Судя по искаженным чертам, все это было проделано с человеком, когда тот был еще жив — Арагорн с трудом узнал одного из своих соратников-следопытов. Но тлен почему-то не коснулся плоти. Следы враждебной магии...

— Отряд, который вернулся, нашел следы боя... и следы стоянки орков, — заговорил воин. — Там были брошены тела наших воинов. Некоторые явно погибли в бою, другие... мы такого раньше не встречали — с их рук срезали кожу, как будто перья птицы. И там было оставлено несколько записок. Кровью — на лоскутах срезанной кожи. Тот, кто это писал, не безграмотный дикарь. Там было сказано... Дословно. На всеобщем языке. "Вернулся извечный Владыка, и все вы сгорите в огне." Мы предали всех земле.

Фродо вскочил, бросился вперёд, — сам не понял, кто успел его удержать. По залу прокатился вздох ужаса.

Лицо Арагорна окаменело.

— Похороните его с честью. Что же до орков — огласите, что я вызываю лучших следопытов, дабы разбить эту банду, и сам возглавлю их.

Мелькор смотрел на Арвен, а та — на него; по его расширившимся зрачкам, по выражению лица было понятно, что для него это такой же шок, как и для всех остальных.

— Арвен, — едва слышно произнес он, — поговорим после наедине. Клянусь, я не знал об этом.

Фродо обернулся на него, — в глазах был ужас, и застыл безмолвный вопрос: это — твои, да?! Значит, Гэндальф был прав?

Он, пошатнувшись, добрёл до первой попавшейся скамьи, сел, закрыл лицо руками. В зале стоял гул: кто-то говорил с Арагорном, кто-то уходил, чтобы собираться в поход.

Мелькор оказался рядом с ним, схватил за руку.

— Я не знаю, кто это! Фродо, да очнись же!

Стоявшие неподалёку люди удивлённо оглянулись на него. Видно было, что беда сплотила всех. Кто-то положил Мелькору руку на плечо.

— Да тебя ж никто и не обвиняет, ты что, успокойся...

"Я не знаю, кто это, — повторил Мелькор мысленно. — Фродо, я не лгу! Я не знаю даже, откуда им известно обо мне!"

Рядом шелестнуло платье: подошла Арвен. Её руки легко, но твёрдо легли на плечи обоим гостям.

— Идёмте со мной. Когда воины уходят на войну, остальным не дОлжно мешать им.

Мелькор несколько секунд смотрел то на нее, то на Арагорна, потом сказал:

— Идем. Фродо, пойдем.

Арвен увела их из зала в длинные прохладные коридоры, где из окон светло и беззаботно — как будто ничего не случилось — падали лучи солнца, а в них танцевали пылинки... Наконец путь их был окончен в её покоях. Арвен отослала прислугу, и они остались втроём.

— Фродо, — она усадила его у окна. — Я должна сказать тебе сразу, чтобы ты не мучился сомнениями. Отец всё открыл мне, — то, что было с тобой в Торбе.

Фродо вскинул глаза.

— И?..

— Пока — до появления гонца — я была намерена не выдавать вас.

— Как будто специально — чтобы посеять вражду, — проговорил Мелькор. — Я не знаю, кто это. Не верю, что такие изуверы могли быть на службе у Гортхауэра. Это ему никогда не было свойственно.

— Моя мать побывала в плену у северных орков, — Арвен выпрямилась. — Кроме того, Фродо не даст мне солгать, орки весьма мерзко отделали своих же, не поделивши Мерри и Пина. Так что не будем говорить об оркском милосердии. Что же до этих... существ, — она повернулась к Мелькору, — то они знают о тебе. Откуда?

— Понятия не имею. Я никому не сообщал о себе; даже Элронд и Олорин не сумели распознать, что случилось в Незримом. Эти же — явно знают, и либо рассчитывают на мою поддержку... кстати, тогда они должны бы сообщить о себе... Либо хотят меня опорочить. Может, они жаждут войны и провоцируют ее?

— Орки? опорочить тебя? Но с какой целью? Разве вы не на одной стороне?

— Орков великое множество в мире, — ответил Мелькор. — Все они никогда не были под нашей рукой.

Арвен покачала головой.

— Нет, в такое я не верю. К тому же, если орки сумели почувствовать твоё возвращение... Мы слишком мало знаем о них. Это возможно?

— Орки — нет. Насколько мне известно, — уточнил Мелькор. — Майар — быть может... Но кроме Гортхауэра, по-моему, никто не уцелел.

— Орки были подчинены его воле, — тихо сказал Фродо. — Уж его-то возвращение они бы почувствовали обязательно. Может, и твоё...

— Мы могли подчинять диких орков своей воле. И иногда делали это. Но из этого не следует, что это Гортхауэр сейчас заставил их пытать людей!

Арвен прикрыла глаза.

— Ты защищаешь его... Послушай. Если там кто-то из майар, или, быть может, кто-то из назгулов сумел обрести хоть какую-то плоть, то Арагорн со своими воинами угодит в ловушку. Я должна предупредить его.

— И так понятно, что там кто-то знающий и, возможно, сильный. А если ты скажешь обо мне... ничего хорошего не будет. Послушай, Арвен — я умею исцелять, и это умение никуда не исчезло; я неплохо владел этим искусством и без чар. Может, твой супруг согласится взять меня с собою?

По глазам Арвен было видно, что она лихорадочно ищет решение, при котором можно и уменьшить опасность, и — не выдать Мелькора. Фродо никак не мог взять в толк, почему она это делает, но спрашивать не стал: достаточно того, что это просто есть. Он отчаянно хотел поверить, что те мучители и убийцы не имеют отношения к Мелькору, но не получалось.

— Хорошо, — Арвен сделала несколько шагов к выходу. — Я предложу мужу взять тебя с собой. Но если я ошибаюсь, поверив тебе, если из-за этого он погибнет, а с ним и остальные...

— Мое присутствие там ничего не изменит. Я не полезу туда, к этим оркам... не хочу, чтобы они выдали меня. Впрочем, если они и попытаются — думаю, Арагорн не поверит. Я хочу увидеть все своими глазами, разобраться сам, понимаешь?

Арвен тяжко вздохнула. Взялась за ручку двери.

— Подождите меня здесь.

Фродо долго смотрел вслед закрывшейся двери. На душе было мерзко. "Извечный владыка"... Он так и не сказал ни слова, пока Арвен не вернулась.

— Арагорн разрешает тебе пойти с ними, — сказала она Мелькору. — И если откроется правда, и если твоим именем и под твоей рукой будет твориться зло... значит, Фродо, первыми виновными в этом будем мы с тобой.

— Мое присутствие в этом отряде ничего не изменит, — повторил Мелькор, — а этих существ нужно уничтожить, и если бы у меня были силы — я сделал бы это сам. Когда Арагорн отправляется?

— Завтра на рассвете.

— Мне нужно будет узнать возможно подробнее о том, что там случилось — может, я хоть что-то пойму. Я пойду к ним.

 

Фродо зажмурился. И что теперь делать? Гортхауэр, безусловно, может видеть то, что происходит на далёком расстоянии, но он же не докричится... а услышать его может только он, Фродо. И как теперь быть? Его-то в отряд точно не возьмут.

— Хорошо, — сказала тем временем Арвен. — Иди к Арагорну, он сейчас собирает воинов.

"Фродо! — услышал он вдруг мысленный зов. — Что же ты не откликаешься, словно не слышишь... Я, кажется, понял, кто это. Я не могу видеть на столь громадных расстояниях — я сейчас как бы привязан к тебе. Но понял."

Фродо вскочил, схватил Мелькора за руку, — мол, подожди!..

"Кто?! Говори! И... я должен отправиться тогда с Мелькором, но меня же не пустят!"

"И правильно сделают, это слишком большой риск... Расскажи им. Больдог — Мелькор знает это имя. Майа. Это было давно: я изгнал его — когда узнал, что он начал забавляться пытками и подбивать на это остальных. Нужно было убить... Он пропал из виду, у меня были более важные дела, я успел забыть о нем. Но когда увидел "кровавого орла" — понял. Это его почерк."

Фродо очень глубоко вздохнул. Он не знал, что делать, — Арвен смотрела на него пристально, не понимая, что с ним происходит, ждала... Он поднял голову — и позвал Мелькора мысленно. Рассказал, торопясь, боясь, что что-то упустит...

"Вот так."

— Больдог, — повторил Мелькор. — Похоже, Гортхауэр в качестве владыки его не устраивал, а вот я, значит, подхожу. Ну, что ж... Посмотрим.

 

...Отряд выехал на рассвете. Фродо и Арвен, как и множество людей, стояли на стене, — провожали. С того момента, как Арвен поняла, что Фродо с кем-то, кроме Мелькора, может говорить мысленно, что этот кто-то остаётся невидимым и неощущаемым, — она только стала напряжённей, не отпускала Фродо от себя. Вопросов не задавала, отчего становилось только тяжелее.

Отряд Арагорна вёл тот воин, которому судьба назначила быть вестником смерти, и путь их лежал к переправе через Андуин, в Осгилиат, — мост там был восстановлен, да и древний город оживал. Наместник, Фарамир, жил там.

...Майа. Если это действительно так — значит, он может наблюдать за ними... Больдог это умел. Значит — если у него в подчинении обычные орки, он может направлять их своей волей. Сколько их?.. Судя по сведениям, полученным прошлым отрядом — они столкнулись лишь с передовым дозором; у орков было хорошее оружие, хорошие доспехи... но — непохожие на мордорские или харадские. Откуда?.. Выковывают сами?..

На одном из коротких привалов он подошел к Арагорну.

— Государь. У меня есть догадки о том, кто это может быть.

Арагорн жестом пригласил его сесть рядом. Лицо следопыта было суровым, но в нём не было ни тени нуменорского высокомерия знати, напротив, — было что-то очень располагающее.

— Говори, — кивнул он. — Сам понимаешь, важна любая мелочь.

— Я копался в древних фолиантах, — начал Мелькор. — Я видел упоминание о таком... очень давно, еще после эрегионских войн. И тогда это было — о майа, одном из тех, что служили когда-то Врагу. Они тоже любили так забавляться... Я вот что думаю: их предводитель грамотен и по запискам видно, что грамотен весьма. А если это — тот самый майа? Майар могут видеть глазами птиц и зверей. Это значит, что он может все знать о нашем отряде, еще даже когда мы не подошли. Помнишь — как погиб прежний отряд? Было ощущение, что враги знают, где они, что они, как вооружены...

— Я заподозрил, что это кто-то наподобие умертвий, — сказал Арагорн. — Или каких-то подобных тварей: мы многого не знаем, хотя и победили. Скрытность же — наше оружие, как видишь. Проверить твои предположения мы никак не можем, можем только стеречься и искать следы.

— Если у них есть что-то серьезное, они должны быть у моря Рун, — задумчиво сказал Мелькор. — Там есть горные кряжи, где можно добыть руду, там есть вода, там есть дичь. И их может быть много. Арагорн, забираться туда опасно. Хорошо, если это просто одна банда; а если это лишь отряд, а их там целая орда?

— Их не может быть много: все полчища орков пали на Пеленнорской равнине, — возразил Арагорн. — Даже если у них есть что-то наподобие государства, как у орков, разгромленных в Битве Пяти воинств, то сейчас, после Войны Кольца, они должны быть сильно потрёпаны. Узнаем, и узнав — уничтожим их.

— А если они не участвовали ни в чем и копили силы? — возразил Мелькор. — Арагорн, я не к тому, чтобы отступать, но имей в виду. Майар — они могут управлять орками. Их волей. Вот и представь, если там и правду тот самый майа, пусть он слабый: если он может наблюдать на расстоянии, и если он может направлять своих орков одной волей... это уже очень опасный противник.

— Допустим, — подумав, согласился Арагорн. — И что же ты предлагаешь ввиду этого?

— Рассчитывать на то, что противник будет силен и опытен. Если это не так — мы ничего не потеряем.

Арагорн взглянул на ясное небо.

— Боюсь, что ты прав. Впрочем, вести своих людей на верную смерть я не собираюсь, и есть кое-какие мысли.

— Например?

— В горах удобней всего устроить засаду на нас. Там и встретимся.

— А не боишься, что они подкараулят нас в каком-нибудь горном ущелье?

— Это самое очевидное, и не может не прийти им в голову. На это я и рассчитываю, — в противном случае можно до бесконечности носиться за ними.

— Не превратились бы охотники в добычу. Если они сверху сбросят нам камни на голову — от этого щитами не спасешься.

— Не превратимся, — Арагорн чуть усмехнулся. — Впереди нас идут разведчики, и им дано задание. Встречи же не избежать.

— Хорошо бы. Ладно, я доверяю твоему опыту — ты разбираешься в этом лучше меня...

Короткий привал закончился, и отряд Арагорна снова пустился в путь. Они были скрытны и осторожны — настолько, насколько может быть скрытна небольшая армия. На лёгкую победу никто не думал надеяться, и лица были мрачны.

Мелькор этих иллюзий не питал: если это и вправду был Больдог, то он наверняка видел все это глазами птиц. Скрыть передвижение можно от тех, кто наблюдает с земли, сверху же все видно, как на ладони. Особенно — в степи: где там скрываться?..

Степи тем временем заканчивались, приближались лесистые холмы, переходящие в каменное нагорье. Несколько раз останавливались, высылали разведчиков: судя по всему, эти места орками уже посещались, но пока — стойбищ или лагерей видно не было. Оказалось, что пробраться дальше нельзя иначе, кроме как через два скалистых прохода: туда заходить разведчики не рискнули.

Однако все это очень походило на западню...

Арагорн огляделся: где-то здесь должна быть быстрая горная речка, ледяная, стремительная...

Речка действительно была — в стороне от ущелий. Она сбегала вниз по каменистым склонам, местами превращаясь в подобие водопада, и собиралась озерцами внизу, прежде чем потечь дальше.

Отряд остановился, не доходя до ущелий ещё очень значительно. Арагорн, подумав, выбрал несколько человек — и отправился к речке, скрываясь под сенью деревьев.

Там было пусто. То есть — шла обычная жизнь леса. Журчала вода, у небольших водопадов — звенела, разбиваясь о камни. Это было очень красиво — почти как в Итилиене; и ничто не напоминало о возможной близости врага.

Арагорн и несколько смельчаков неслышно пробирались вверх по течению — присматривались, прикидывали. Ступали безззвучно.

Засада, если она была, ждала возле проходов, а они шли в обход, взбирались по скалам. Внезапно Арагорн жестом приказал остановиться, сам осторожно двинулся вперёд: отсюда уже можно было увидеть то, что творится вблизи ущелья. Не всё, конечно... но хоть что-то.

Пару орков они сняли бесшумными выстрелами; да, похоже, что у орков этих и вправду было не просто дикое стойбище — доспехи их и оружие были неплохими, качественными.

Но больше никого не было. Орки, по всей видимости, пришли из местности, что лежала дальше за рекой.

Арагорн, нахмурившись, смотрел на трупы. Разведка, видимо... держали под наблюдением горный проход. Он подумал о том, что стоит проверить ещё и другой проход... но до него было далеко, и такой дороги, как русло реки, там не было вовсе.

Он приказал возвращаться. Спускаться было сложно, всё же они преодолели этот путь благополучно, и уже у своих Арагорн рассказал о результатах разведки.

— Я думаю, что нужно выступать, пока здесь не появились другие орки, — закончил он рассказ.

— А ты уверен, что они не заманивают нас? Что эти орки не были посланы специально, чтобы усыпит бдительность?

— Нет, — коротко ответил Арагорн. — Но что делать? Возможности слетать на разведку на орлах у нас, увы, нет.

— Рискуем, — сказал Мелькор мрачно. — Нас всего тысяча. Сколько их — неизвестно... Но ладно. Я тоже согласен, что не рискнем — ничего не поймем.

Гондорцы быстро шли быстро, — готовые ко всему.

 

…Они шли дальше, еще целые сутки вокруг не было ни души, однако опытный глаз следопытов мог сказать, что орки — или кто-то еще — здесь были. Были, но почему-то ушли.

А местность вокруг становилась типичной для предгорий: она все повышалась, склоны поросли ельником, в скалистых склонах можно было угадать проходы. Они шли дальше — и нагорья начали снова сходиться, оставляя им лишь один путь. Все это очень походило на ловушку.

И, когда со всех сторон внезапно полетели стрелы — нельзя сказать, чтобы это было неожиданным. Но стрелки были укрыты высоко.

Они были готовы, — вмиг рассредоточились, вжались в скалы. Путь из ловушки был только один: вверх, и они начали подъём. Поросшие лесом скалы должны были дать укрытие, хотя это вовсе не было дорогой.

Воины Арагорна падали под ударами орочьих черных стрел; на удивление — враги били очень точно, попадали в щели доспеха. Но путь наверх удавался; они наконец достигли лесистого верха плоской горы... и тут кто-то вскрикнул, и, взглянув вниз, Арагорн понял — почему.

Внизу, в горной долине, были укрепления. Множество укреплений, возведенных на совесть, тщательно, с умением. Местность эта была населена, и населена орочьим племенем — долина уходила вдаль, и везде горели огни. Здесь могла быть не только тысяча воинов — и десять тысяч могли бы уместиться; особенно зная, как бешено быстро размножаются орки...

Долина. Арагорн прищурился — и понял: он знает, что делать.

Озеро. Здесь, выше, должно быть горное озеро: горы не были снежными, и река вытекала не от ледников. а от какого-то озера. Разрушить берег, послать в долину сель — и всё.

Он обернулся — и приказал отступать.

Обратный путь вновь встретил их стрелами. И вдруг — когда они скатились со склона — все внезапно стихло, хотя у стрелков они были на ладони.

— Эй, вы! — услышал Арагорн грубый голос: голос явно орочий, и вместе с тем — это был чистый вестрон. — Хватит ползать! Вы у нас в капкане, позади — наши, впереди — наши, мы вас так и так выкосим, нам спешить некуда. Если хотите уцелеть — бросайте оружие, и тогда мы, может быть, подумаем.

— Отступаем, — быстро приказал Арагорн.

Когда они попробовали двинуться назад — им в лицо прилетел целый дождь из стрел; стрелы были подожженными какой-то смесью, что горела не только в полете — она поджигала одежду на раненом... или убитом. Они вскинули щиты и попытались продвигаться так — но отступали они, оставляя за собою убитых. А сверху летел все тот же громкий голос — сквозь хохот:

— Ну, вперед! Еще десяток тараканов! Так нам и трудиться не придется!..

Арагорн вскинул руку.

— Стойте, — тяжело дыша, выговорил он. — Если идти, нас перебьют. А так... так тоже убьют, но попозже. Сомневаюсь, чтобы это было лучшим выходом.

Многие были ранены; каким чудом Мелькор оказался не задет — он сам не понимал... нет — понимание уже пришло.

В него не стреляли.

— Оружие на землю, — приказал орочьий голос. — Бросьте мечи и луки. Не бойтесь, немочь, всех вас не сожрем...

Арагорн с каменным лицом положил меч на землю, подавая пример. Оркские издевательства пролетали мимо ушей, — _этих_ он не то что за людей не считал, а мало ли что может изрыгать ползучая недобитая слизь... да, опасно, да, кусается, но ещё на это реагировать — нет.

Теперь они увидели орков. Их было много, очень много — только сейчас Арагорн понял, что у его отряда практически не было шансов. Они вышли из укрытий, держа гондорцев под прицелом. Наконец показался и главарь — огромный, почти великанского размера орк — Мелькор узнал в нем Больдога — а рядом с ним...

Рядом с ним было трое эльфов, одетых в орочьи доспехи. У одного из них — он был без шлема — волосы стояли высоким гребнем, отливая красным — в Хараде особо воинственные воины скрепляли так прически кровью врагов.

Орчина прищурился — и в безоружных гондорцев вновь полетели стрелы; но — прицельно, с удивительной точностью; в правую руку.

Кровь, всюду кровь... Мелькору казалось, что он погружается в волны кровавого безумия.

А двое эльфов в орочьих доспехах оказались рядом с ним, подхватили его под руки — и повлекли за собою, к предводителю.

Арагорн не поверил своим глазам.

Огромный, свирепого вида орк медленно опустился на колени перед человеком — как раб перед хозяином — и следом за ним пали на колени все остальные. А орк, подняв голову, проговорил:

— Наконец-то ты вернулся, Владыка.

Арагорну казалось, что он сходит с ума. Такого не может быть, чтобы этот — и вдруг Моргот? Он вглядывался в орочью морду... безумие, это безумие... но не его, не Арагорна. Быть может, этот орк свихнулся? Пусть, пусть будет так, как будет, лишь бы Элло вытащил их всех из этой западни.

Элло молчал — и тогда орк, поднявшись, заговорил.

— Владыка, мы ждали тебя все эти тысячелетия. Мы верили, что ты вернешься. Кольцо... мы не препятствовали. Ты ничего не знаешь. Это ничтожество, Гортхауэр, — он предал тебя. Я принесу тебе власть над всем миром, Владыка, поверь, я могу это сделать! Он не хотел служить тебе — он хотел служить лишь себе самому и поплатился. Я хранил тебе верность. Я собрал огромную армию, десятки племен, больших, сильных, я обучил их воинскому искусству, а Хис, — он показал на эльфа с кровавым гребнем, — научил их эльфийским приемам. Мы — Орда. Мы сильны. Мы можем взять Гондор, Владыка, и все Эндоре. Мы можем принести тебе сердца твоих врагов. Прикажи — и через месяц Гондор будет твоим, и Мордор снова вернется к тебе, и ты будешь править, как подобает могущественнейшему из Валар!

Элло стоял перед ним, сжимая и разжимая кулаки, и Арагорн видел — глаза его горят, он с трудом сдерживается, чтобы не прервать орка. И наконец Элло вскинул руку — и орк покорно замолчал.

— Ты хотел опорочить меня, Больдог?! — голос Элло был полон гнева, — ты это сделал. Ты вновь залил мое имя кровью, от которой мне не отмыться вовеки! Ты не воитель — ты убийца! Как смели вы устраивать пытки — моим именем?!

— Это честь, — хмуро возразил орк, — мы давали им достойную смерть, они умерли как воины.

— И после этого — ты смеешь что-то говорить о Гортхауэре?!

Орк вскинулся.

— Ах да, — проговорил он, — я и забыл, что он твой любимчик.

— Я приказываю — отпустите их. Вы отойдете и позволите им беспрепятственно покинуть эти земли.

Арагорн не верил своим ушам. Моргот? Тот, с которым он говорил, тот, кого привёл в Гондор Фродо? Да нет, не может быть, тут явно какая-то ошибка, но пусть этот орк ошибается... а Элло молодец, это тяжело — взять на себя такую роль и быть убедительным... только бы ему самому удалось выйти живым из этой передряги, ведь видно же, что парень не воин...

Больдог повернулся к своим; те поднялись с колен. Вид у орка был подавленный и хмурый.

— Ты совершаешь ошибку, Владыка. Но твое слово для меня закон. Пусть уходят; мы примем тебя, как подобает...

— Я ухожу с ними, — резко сказал Элло.

— Но почему?! — орк изумился. — Как ты можешь быть с ними заодно?!

— Не забывайся, — иным голосом, глубоким и жутким, проговорил Элло. — Убирайтесь прочь. И оставьте меня.

Орк поднял руку — и орки-воины начали отступать.

А Элло, пошатнувшись, шагнул обратно.

— Уходим, — проговорил он. — Тварь... Сил нет, какая тварь...

Арагорн бросился к нему, поддержал, быстро повёл к своим. На него смотрели, как на чудо, — он сумел убедить орков, такого не могло быть... Гондорцы страшно торопились, — подбирали раненых, выводили их, стремились прочь, прочь...

Только когда узкое ущелье осталось далеко позади, Арагорн наконец повернулся к Элло — и сжал его руку.

— Ты держался, как герой, — просто сказал он.- Не знаю, почему они поверили тебе, но... спасибо.

Элло поддерживал одного из гондорцев, который едва держался на ногах; повернулся к Арагорну — взгляд его был жутким.

— Они поверили, потому что это правда, — проговорил он. — Это Больдог... кто бы мог подумать.

Арагорн с тревогой смотрел на него.

— Хоть ты-то с ума не сходи, — попросил он. — Ничего, доберёмся до Осгилиата, отдохнёшь. Тебе тяжело пришлось...

— На привале поговорим, — сказал Элло. — Понадобится передышка в несколько дней, иначе я не обещаю, что все выживут. Нельзя было позволять тебе совершать эту вылазку...

 

...Привал они позволили себе нескоро, хотя люди были и ранены, и измотаны. Только когда ущелье осталось позади, да и предгорья постепенно растаяли вдали, Арагорн, оглядевшись, дал команду остановиться на отдых. Молча разводили бездымные костры, молча готовили еду, молча перевязывали раны...

— Я знал, что это Больдог, — заговорил Элло тихо, присев рядом с Арагорном. — Не знал только, что он затеял. Он, видимо, превратил их в свой муравейник... потому они и действуют так слаженно. Это опасный враг, очень опасный. Хорошо еще, что Больдог — из относительно слабых майар.

— Что ж ты раньше не сказал, — в голосе Арагорна был упрёк. — Предупредил, но наполовину, — мол, думаю, подозреваю... Если знал — надо было сказать. Чай, война, не плюшки трескаем, люди свои жизни положили.

Он вздохнул, положил руку Элло на плечо.

— Что и говорить, ты нас спас потом. Но всё-таки на будущее знай.

— Откуда ты знаешь о нем? спросил бы ты. Мне пришлось бы ответить правду: от Фродо. А откуда знает он? А он знает — от Гортхауэра. От Саурона. Вот так-то, государь.

Арагорн тихо засмеялся.

— Не сердись, но я — не орки. Хорошо, что ты был настолько убеждён во всём этом, что орки тебе поверили.

Элло улыбнулся.

— Хорошо. Я впредь не буду скрывать от тебя свои знания. Но смотри — не обвини меня потом в обмане.

Арагорн кивнул, придвинулся к костру.

— Орков надо уничтожить, — сказал он просто. — Что ты знаешь об этом Больдоге, или с чем его там едят?

— Опытный военачальник. Возможности... Подавлять он явно умеет. Смотреть глазами птиц и зверей, быть может, и насекомых. Чары, к счастью — не его конек. Ты заметил — у него там были эльфы? Вот этого я объяснить не могу. В голове не укладывается.

— У меня тоже, — согласился Арагорн. — У меня появилась мысль обрушить сель на эту оркскую долину, тогда там не останется никого. Вопрос лишь в том, что с майар это сложнее. На Саурона нашёлся Фродо, на короля-призрака — Йовин...

— У него разведка должна быть идеальной. Они узнают о твоих людях прежде, чем ты туда подойдешь... наверняка отслеживают все движение от Минас-Тирита в их сторону. Арагорн, мое мнение — не допускать их пока в наши земли; а потом... — он помолчал. — Если я восстановлюсь, я уничтожу их сам. Когда Гортхауэр вернется, он уничтожит их тоже... вне всякого сомнения. Но он вернется вряд ли раньше, чем через десять лет.

Арагорн посмотрел на Элло и снова устремил взгляд в костёр. Восстановится он, да... простой целитель, вообразивший себя Морготом. Хорошо ещё, что ему поверили орки... но он-то не может строить будущее Гондора на всём этом. Впрочем, совет о разведке и о том, чтобы держать границу, — действительно мудрый, учитывая численность этих тварей...

Элло посмотрел на него, усмехнулся, угадав его мысли.

— Пусть, — сказал он. — Я давно хотел пожить среди людей... и в мире. Так что если примете — я только рад.

— Конечно, примем, — Арагорн даже удивился такому обороту. — С какой стати нет. Ты только людям не рассказывай, что ты, мол, Моргот. Лишнее это.

 

…После возвращения из неудачного похода прошло несколько суток. На столе перед Арагорном лежали донесения — на этот раз из Мордора.

Сведения были странными.

Посланные на разведку отряды двигались на юго-восток Мордора, единственно возможным путем. Завеса Тьмы более не покрывала даже выжженные земли, затронутые катаклизмом, и небо над всем Мордором теперь было обычным, но по мере продвижения на восток земли становились иными — это были уже не каменистые пустыни; появлялась зелень, леса, на пути разведчиков были мелкие реки. Довольно часто они встречали костровища, но очень давние — кто стоял здесь, понять было трудно. Судя по всему, все же не орки: те обычно так уродовали землю, что еще долгое время она кричала о незваных гостях.

Разведчики двигались дальше и вскоре обнаружили укрепления, а так же дозоры — все было похоже на обычную приграничную полосу, так и они сами поступали на границах. Там были люди. Орков не заметили вообще.

Обнаруживать себя у гондорцев приказа не было, и потому они повернули обратно.

Арагорн очень крепко задумался — и велел позвать Элло. Он оставил тщетные попытки найти внятное объяснение, почему этот человек — хороший человек, со здравыми представлениями о чести, о жизни — считает себя Морготом. Просто принял это как есть и не стал распространяться, даже Арвен не сказал, — чтобы не тревожить. Не стоит к человеку лишних подозрений привлекать, вдруг появится какая неприязнь, мало ли... А знания его о "тёмных" следовало обращать на пользу Гондору, раз уж они есть.

— Что сообщают? — спросил Элло, войдя. — Надеюсь, с этой разведкой обошлось без жертв?

— Пока да, — Арагорн пригласил его сесть. — Обнаружено ещё одно поселение тёмных, на сей раз люди. Ты что-нибудь знаешь о них? кто это может быть?

— Что тут знать, — Элло присел за стол, посмотрел донесения. — Вы впервые столкнулись с той частью Мордора, которую не знали вовсе. Там живут люди, Арагорн. Так же, как у вас в приморских областях.

— Именно что не знали, — согласился Арагорн. — Вопрос в другом: если это были тоже подданные Саурона, то они-то как раз вряд ли не знали о нас. Пока что они не проявляли к нам ни интереса, ни, тем более, враждебности, и не хотелось бы будить осиное гнездо. Но тишина в настоящем, увы, не даёт надежды на мир в грядущем. Как знать, вдруг там тоже кто-то так же "обнаружит вернувшегося Владыку"... И потому у меня будет просьба к тебе, Элло.

Арагорн посмотрел на Мелькора в упор.

— Я собираюсь отправиться туда сам. И хочу попросить тебя сопровождать меня.

— Разумеется, — кивнул тот. — И это не осиное гнездо, Арагорн. Это же не орки, а люди. Да, это подданные Саурона, но им нет никакого резона сейчас вызывать огонь на себя.

Арагорн задумался, — глаза отбрасывали сотни промелькивавших мыслей.

— Не будем гадать. Надо приехать и разобраться.

— Когда отправляемся? Мне лучше еще несколько дней провести здесь, чтобы быть спокойным за раненых. Там есть несколько человек, которых я не хочу передавать другим целителям — опасные раны.

Арагорн кивнул.

— Хорошо, будем ждать твоего слова.

 

...В эти несколько дней он был не слишком разговорчив. Очень хотелось позвать Фродо, порасспросить его про Элло, про то, откуда ж он добыл такое чудо... сам он часто бывал в своё время в Пригорье и знал людей, избравших это место своим пристанищем, — но Элло он не видел там ни разу. Слухи о подвиге его в ущелье разом разнеслись по Минас-Тириту, но только снискали Элло славу смелого человека, его стали узнавать, относились с приязнью. Фродо же поначалу пытался как-то ускользнуть от внимания Арвен, но когда понял, что та боится его мысленных разговоров с развоплощённым Гортхауэром, то сник и смирился.

А Элло все дни после возвращения проводил в лазарете — выхаживал раненых. И удивлял опытных целителей: несколько человек, кому никто не давал ни шанса выжить, пошли на поправку.

Так и должно было быть. Силы понемногу возвращались. И Мелькор знал, что в этой помощи он не растрачивает их, наоборот — прежние способности оживают, вспоминают себя, когда они нужны людям...

Выехали через неделю. Путь в Мордор шел через бывший Минас-Моргул — всем в отряде было не по себе, когда они были вынуждены пойти через залы огромной крепости. Здесь никто не жил: боялись темного чародейства. А Мелькор вслушивался в звуки чужих чар, пытаясь уловить в них что-то знакомое...

Арагорн только взглянул на отвесные скалы: где-то в них пряталась почти вертикальная лестница, по которой пробирались Фродо и Сэм, ведомые Горлумом... При воспоминании о жуткой склизкой твари поневоле к горлу подкатывала тошнота: надо же было дойти до такого состояния, и ведь этот был когда-то хоббитом!..

По другую сторону крепости они на короткое время остановились, — пейзаж Мордора, хоть и пустынного ныне, подавлял.

— Пустыня, — проговорил Элло. — Эта земля всегда была такой. Как можно было жить здесь — не представляю. Впрочем, если летать — Завеса будет не столь страшна: она была не такой уж плотной, а наверху всегда солнце и небо.

— Тут летали только назгулы, — сказал Арагорн. — Ладно, не на что тут любоваться... вперёд.

Они шли, и пока ничто не нарушало тишину. Мордор был пустыней, — и только было ощущение, ярче некуда: они идут по следам Фродо.

Это мог чувствовать даже тот, кто не владел никакой магией: следы отчаяния, пути с непосильной ношей, под гнётом чужой воли, которая искала — и не могла найти, которая тянулась сквозь расстояния, сквозь туманы, сквозь тайну, сквозь Завесу — но не смогла дотянуться. Воля эта подавляла, она была немыслимо жуткой, и оставалось непонятным: как он смог дойти?..

— Не понимаю, — Элло поймал на себе недоуменный взгляд Арагорна. — Не понимаю, как он мог дойти. Как он вообще мог согласиться на это. Втянули его в тысячелетние дрязги...

— Никто не понимает, — вздохнул Арагорн. — А почему согласился... потому что понял, что только так можно спасти нас всех. Сам видел, от чего... А у него есть чувство ответственности. Гэндальф не зря выбрал его. Этот не бросил бы ни друзей в беде, ни целые народы на произвол судьбы. Просто не мог. Поступить иначе — было бы предательством.

Элло промолчал.

Целую неделю они медленно продвигались вперед и наконец достигли земель, о которых упоминалось в донесениях — земель живых, куда более красивых и мирных на вид, чем предгорья у Рунного Моря. Здесь шли равнины, и по пути они видели дороги — наезженные, хорошо устроенные тракты вели на восток, на юг, в других направлениях...

Они шли путем, по которому уже проходили прежние дозорные отряды, и остановились незадолго до области, в которой должны были начинаться вражеские лагеря. Теперь нужно было решать, что делать дальше.

— Надо идти, не прячась, — сказал Арагорн, — рано или поздно нас встретят. Если стрелами, — что ж, здесь не ущелье. Если нет — тогда поговорим.

— У них тоже может быть "птичья разведка", — задумчиво сказал Элло, — что ж, посмотрим.

 

На следующий день они увидели один из лагерей уже вблизи. Он располагался внизу, с возвышенности все было видно, как на ладони. Пока старались себя не обнаруживать... Но вскоре поняли, что толку в этой скрытности нет.

Как только трое всадников направились в их сторону.

Арагорн кивнул Элло и нескольким воинам, они отделились от отряда и поехали навстречу. Остальное воинство остановилось. В воздухе повисло напряжённое ожидание.

Темные, конечно, были вооружены, но видно было — в драку лезть не собирались.

И вот — остановились друг напротив друга: трое в темных одеждах, несколько в светлых. Мелькор напряженно всматривался в лица людей, и невольно гадал: не узнают ли его?.. Нет. Не должны. Это было бы слишком невероятно...

Один из тёмных наконец выехал вперёд.

— Приветствуем государя Гондора, — сказал он. — Что надо вам в этих землях?

Арагорн чуть прищурился — то, что его узнали, было на руку.

— Мы приехали, чтобы познакомиться с вами.

— Меня зовут Элло, я друг и советник государя, — заговорил Мелькор. — Мы пришли не с войной, и хотим говорить миром.

— Элло? — тёмный, похоже, был удивлён. — Кто ты, гондорец, имевший смелость взять такое имя?

Мелькор улыбнулся. Переглянулся с Арагорном — ему-то ведь имя "Элло" ни о чем не говорило.

— Если мы сумеем преодолеть вековую вражду, я расскажу об этом.

Тёмные тоже улыбнулись, — впрочем, без особой надежды.

— Мы не хотим пропускать в наши границы войско Гондора, — сказал наконец тот, кто заговорил первым. — Если вы действительно пришли с миром, — оставьте воинов вне наших границ.

Арагорн нахмурился.

— Понятно, что вы не хотите допускать войско, — сказал Мелькор, — я думаю, пусть Государь возьмет доверенных людей — неужели нам ехать вдвоем?.. Но поклянитесь, что не причините нам вреда и не нападете, воспользовавшись тем, что мы безоружны.

— Хорошо, — мгновение помедлив, согласился тёмный воин.

Арагорн обернулся к своим, сказал несколько слов одному из сопровождающих, тот отъехал к остальным — и через некоторое время к Арагорну и Элло присоединились люди, личная гвардия короля, в чёрных доспехах с Белым Древом.

— Мы готовы, — коротко сказал Арагорн. — Ведите.

Мелькор всматривался — и пытался _вслушаться_ в сопровождающих их людей. Способности понемногу возвращались, и он уже мог наверняка определить, что да, эти люди были Измененными... такими же, как тогда, давно. Сопровождавшему их на вид молодому воину было уже больше ста лет — в Гондоре никто не жил так долго.

Значит, Гортхауэр прав: они готовы выжить и без него, без майа. Что ж, этому можно было лишь радоваться: люди обрели настоящую самостоятельность.

Теперь их путь лежал по местности, которая постепенно становилась на вид — обжитой, обитаемой. Было полное впечатление, что эта земля не знала войны, и Арагорн горько усмехнулся: надо же, бывает и такое...

Далеко всё же они не отъезжали от границы: путь закончился в крепости, которая худо-бедно, но возвышалась над окрестной равниной. Местность была не слишком благоприятной для подобного строительства, но хотя бы просматривалась.

— Вас словно и не затронула война, — сказал он. — На границах рушились горы, земля покрывалась трещинами, а тут — словно ничего и не было.

Воин оглянулся на Мелькор.

— Да, она не затронула нас напрямую, — сдержанно отозвался он. — Но это не значит, что нас ничего не касалось.

Перед ними открыли ворота. Крепость как крепость, — ни ощущения тёмных чар, ни размаха... строили явно люди.

Когда их проводили внутрь, в простой зал, Арагорн поглядывал на Элло. То, что тёмные и тут общались с ним... скажем так, охотно, не могло не бросаться в глаза, в то же время... Он решил: доживём — увидим.

Их ждали двое, — мужчина и женщина в годах, и атмосфера была спокойной только внешне: в то, что гондорцы пришли не с войной, никто не верил.

Побежденные. По крайней мере, гондорцы имели все основания считать себя победителями. И все-таки — побежденные ли?.. Гортхауэр вернется, и все начнется сначала...

— Вряд ли вы поверите нам, — произнес Мелькор, вглядываясь в чужие лица, — но мы пришли говорить о мире и надеемся, что вы поддержите это.

— А у нас сейчас война? — спросил мужчина. — Мы не нападаем на вас, не нападайте и вы, — и не о чем говорить.

— Позвольте, я расскажу вам обо всем, что случилось в недавнее время. Возможно, вы не знаете того, что стало известно нам.

Тёмные переглянулись, кивнули. Арагорн откинулся на спинку кресла, — предоставил Элло вести переговоры. Интересно, почему тёмные так странно отреагировали на его имя?

Коротко и сжато Элло рассказал о том, что случилось у земель Рунного Моря. Не упомянул лишь о том, как именно им удалось вырваться: о своем диалоге с предводителем орков.

— Это Больдог, майа, насколько мы знаем — изгнанный некогда Гортхауэром за бессмысленную жестокость. Их там воистину — орда. Похоже, их там десятки тысяч, если не больше. У них отличное оружие, доспехи и умение. И они отнюдь не собираются сидеть сложа руки. Больдог, по-моему, рад гибели Саурона — месть чужими руками. И он жаждет власти и крови. Причем кровь доставляет ему удовольствие, он наслаждается войной. В отличие от нас... да и от вас. Видите сами — не удивляйтесь, что мы пришли с войском: откуда нам было знать, что нас здесь ожидает? Многие у нас считают, что вы тоже причастны к Орде, что помогали им, или они — ваше орудие.

— Эти вести тревожны, и мы постараемся проверить их. Но прошло уже столько времени, и до сих пор о Больдоге ничего не было слышно. Почему они начали действовать именно сейчас?

— Потому что их вождь Больдог, похоже, сошёл с ума, — хмуро сказал Арагорн. — Он оставил нам кровавое послание о том, что вернулся Истинный Владыка, Моргот.

Элло кивнул, помедлив секунду.

— Они убили тех, кто попал к ним в руки, убили зверски, жестоко... и не преминули сообщить, что такая же судьба ждет всех остальных гондорцев.

— Чего же вы хотите от нас? Вы победили Гортхауэра, неужто теперь вы хотите признаться, что не справитесь с Больдогом? Да, он не замыкал своей силы и жизни на Кольцо, но вы наверняка найдёте кого-нибудь... очередного "слабого".

— Гортхауэра победил... можно сказать — Фродо. Это не была победа военной силы. У Гондора сил отнюдь не так много. Если бы мы сумели действовать против Орды в союзе — это было бы лучше всего.

Тёмные удивлённо взглянули на молчавшего Арагорна.

— Странно слышать. Что, из-за военной выгоды вы временно признаете нас ровней? Достойными союзниками? А потом?

— Потом, ежели никто ни на кого не нападёт, будет мир, — так же хмуро отозвался Арагорн.

— Быть может, вы хотя бы извинитесь перед нами? — вдруг спросила женщина.

— Я-то извинился бы. Но я не Государь, — сказал Элло.

Арагорн молчал. За что извиняться? За то, что он оказали сопротивление оркам и вернули себе Итилиен и Осгилиат? За то, что нашли способ и уничтожили мощь Врага? вам нужны слова или, быть может, действие?

— Вы не участвовали в битве на Пеленнорской равнине. Мы видели только орков и людей Харада. И назгулов. Перед ними, прошу прощения, я извиняться не намерен.

Элло вздохнул.

— Я хотел бы поговорить с вами. Наедине. Можно?..

Арагорн пожал плечами, поднялся.

— Я подожду в коридоре.

— Вы поймите и нас, — Мелькор перешел на ах`энн, зная, что этот язык знаком всем "темным", — Гондор много натерпелся за время этой войны. И неизвестно еще, кто тут подлинно победил, а кто проиграл — учитывая, что Гондор обескровлен, а вы потеряли только пустыни и Барад-Дур, и Гортхауэр вернется вскоре.

Глаза сидевших перед ним мужчины и женщины блеснули, но тут же погасли.

— Послушай. Если он вернётся, мы были бы рады... Но нам не нужны его бесконечные войны.

— С кем воевать? — он продолжал говорить на ах-энн. — Пока есть возможность, как раз и нужно наладить отношения так, чтобы воевать не было смысла. А Орда — это может быть вполне серьезно. Вы под защитой гор, до вас они не доберутся; а Гондор может пасть под их напором. Я не знаю, сколько времени мне понадобится восстанавливать силы, прежде чем я стану способен хоть на что-то. И если бы не Йарвен — я бы сейчас в лучшем случае валялся у Фродо в Торбе, без глаз и с Ангайнор на руках. А в худшем — был бы в Мандосе.

Если бы перед двумя людьми прямо здесь, под крышей, вспыхнула молния, они не были бы так ошеломлены. Несколько мгновений висела потрясённая тишина. Затем женщина медленно встала, лицо её сияло, а в глазах стояли слёзы.

— Мелькор...

Чувствовалось — счастье от того, что _можно_ сказать это имя тому, о ком знали, в чьё возвращение верили, но уже не надеялись ни на что...

— Но — как?!

— Фродо, — коротко сказал Мелькор. — Так вот странно получилось, он убил Гортхауэра, и он же умудрился вытащить меня из-за Грани... причем неосознанно. Фродо вытащил, Йарвен, можно сказать, отстоял. Давайте я открою вам свою память — посмотрите сами: я не могу показать сам, я сейчас вообще почти ничего не могу, только лечить немного.

Они придвинулись ближе, словно боялись, что он вдруг исчезнет. Потом женщина, не выдержав, отвернулась, — прятала слёзы.

Мужчина оказался более выдержанным.

— Сложно-то как всё, — вздохнул он. — Но прости, мы сейчас не сможем говорить с Арагорном... пойми.

— Давайте так, — сказал Мелькор. — Думаю, вы сумеете убедить остальных, что поддержать Гондор нужно. У вас наверняка есть возможности лучше вести разведку. Нам нужно договориться об общих действиях на случай, если Орда зашевелится. Не знаю, представится ли другой случай перешагнуть вражду... Я сказал Арагорну о себе, но он не верит, и я не настаиваю. Рано или поздно, конечно, он поймет, и к этому времени нужно доказать, что мы можем жить в мире. Арагорн — не Денетор, он человек достойный и благородный. И безумием вражды не одержим.

— Да, конечно... — мужчина поднялся. — Надо сообщить Арагорну об этом.

Он повернулся к своей спутнице.

— Останься. Я сам. Пойдём, Мелькор...

— Пойдем.

Они вышли из комнаты — Арагорн ждал снаружи.

— Думаю, мы сумеем обо всем договориться, — сказал Элло.

— Я был бы рад, — сдержанно сказал Арагорн.

Он не собирался ни о чём спрашивать, просто ждал, что будет дальше.

— Мы согласны вести разведку в направлении Орды, — услышал он. — Не вижу, чем вы могли бы отплатить за это... кроме, разве что, одного.

— Чего же? — в отличие от оркских издевательств, слова человека задели Арагорна за живое, но он не собирался это показывать.

— Мы бы хотели встретиться с Фродо.

Арагорн вскинул глаза.

— Нет! Он вряд ли захочет ещё раз ступить на землю Мордора.

— Это понятно, — терпеливо ответил "тёмный". — Но хотя бы передать эту просьбу ему ты можешь?

— Могу, конечно, — Арагорн был сильно недоволен. — Но результат... извините.

— За результат никто не может поручиться, — сказал Элло, — это только сам Фродо может решить. Но отпускать его в земли Мордора... Словом, мы беспокоимся о нем, о том, чтобы не подвергать его опасности. А может, лучше, если ваши представители приедут в Гондор?

— Нам всем хотелось бы встретиться с ним, — возразил тёмный. — Если наши люди будут встречены в Гондоре без враждебности только за то, что мы родились в Мордоре — то почему бы и нет.

— Вы не участвовали в боях, — сказал Арагорн. — Поэтому нечего бояться.

— Тем более, что нам нужно обсудить множество вопросов... а главное, по-моему — показать всем, что мир возможен. Если в это поверят — поверят ощутимо, так, чтобы не хвататься за мечи при одном виде темных или светлых одежд — это уже большой шаг вперед.

Арагорн заметил, как тёмный смотрел на Элло, — как будто хотел попросить остаться у них, что ли...

— Что же. В таком случае, мы возвращаемся и ждём ваших посланцев.

— Может, вы просто отправитесь с нами? — предложил Элло.

— Не мы, — покачал головой тёмный. — Мы члены совета и отлучиться не сможем. Хотя хотелось бы. Дайте нам два дня, чтобы всё уладить.

— Хорошо, — отозвался Арагорн. — Мы будем ждать ваших посланцев.

 

...- Вот, — сказал Элло, когда они возвратились к своим, — видишь, кажется, удалось.

Арагорн посмотрел в сторону.

— Я не удивлён их просьбе увидеть Фродо, — неохотно сказал он. — Но вот уж чего не хотелось бы, так это лишний раз заставлять его погружаться в то, что было. Будут если не попрекать, то пытаться заставить его почувствовать свою вину перед ними, небось, — невесело усмехнулся, — извиняться...

— Тут иное. До вины им дела особого, как я понимаю, нет... Они сказали, что не хотели поддерживать Гортхауэра в его войнах, так что...

— Вот как? — удивился Арагорн. Он постепенно привык к тому, как Элло называет Саурона. — Странно тогда, что по их земле не прошлись орки. Люди как люди, ничего подобного тем его тварям я в них не вижу.

— Он бросил против вас харадцев, тех, кто жаждал сражений, и полудиких, подчиненных его волей орков — мясо, — сказал Элло. — Своих людей он всегда берег.

— Ну, я за "всегда" не поручусь, — улыбнулся Арагорн. — Меня тут не было ни в первую, ни во вторую эпоху.

— В первую эпоху был я, — усмехнувшись, сказал Элло. — А вот за вторую — не ручаюсь. То, что я знаю об эрегионских войнах, мне совсем не по душе.

Арагорн на мгновение замер, но потом опомнился — принял игру.

— Что ж он так от рук-то отбился? — поинтересовался он. — Чем же он лучше того Больдога?

— О Больдоге я знаю только через пересказ Фродо, — пояснил Мелькор. — Сейчас Гортхауэр рвет на себе волосы... впрочем, сейчас ему рвать, увы, нечего... — от того, что допустил такую ошибку — изгнал его, а не убил. За то, что Больдог творил, у нас искони полагалась смерть.

— Такое чудовище из ничего не возникнет, — надо задатки иметь, — заметил Арагорн. — Тот же Горлум начал с убийства брата, не просто так, так что удивляться тому, что из него выросла мразь, не следует. Нечего было набирать таких соратников, вот что я могу сказать.

— В семье не без урода. Майа-орк... при мне, однако, он не выказывал таких склонностей. А что до жестокости — жестокость, конечно, была. Но не более, чем, скажем, у вас, Следопытов. Или у воинов любого человеческого государства. Я знаю, до сих пор ходят сказки и песни, в которых древняя Твердыня Севера изображается прекрасным скорбным замком, а ее обитатели — страдающими рыцарями. Это, конечно, не так.

— Ходят, — согласился Арагорн. Отвернулся. — Знаешь, иногда мне даже хочется, чтобы ты и в самом деле был Мелькором. Когда врага, по сути, и нет, — это так намного легче, чем когда он есть, и когда он силён...

— Жаль, что ты не можешь читать мысли, Арагорн. Я показал бы тебе все — было бы проще... Мордорцы — могут.

— Я слышал легенды о людях, читающих мысли, — медленно отозвался Арагорн. — Но никогда ещё не встречал подтверждения им. И не хочу.

— Они могут — друг у друга. Не у чужих — аванирэ. Там много всего, Арагорн... Думаю, ты скоро это узнаешь. И с Фродо мы можем говорить мысленно, впрочем, я уже упоминал об этом.

— Как же мерзко, когда кто угодно в любой момент может залезть в твои мысли, — Арагорн поморщился. – Никакого, так сказать, личного пространства.

— Там иначе. Хочешь — закрываешься, и все — никто ничего не может увидеть или услышать. Это несложно. Мы учили таким вещам с детства... а вот как поставлено у Гортхауэра — не знаю, я еще не просил Фродо спросить его об этом.

 

...Через день к ним присоединились те двое людей, с которыми они уже беседовали, — Эрнил и Аэлла. По дороге обратно Арагорн часто замечал, что они подолгу общаются с Элло, да и относятся к нему как-то странно, особенно женщина: как будто давно уже знакомы. Он не удивлялся: если человек так много знает о тёмных, значит, он действительно оттуда.

А иногда можно было угадать, что они общаются мыслями: перекидывались взглядами, менялось выражение лиц... Арагорн заметил, что Элло смотрит на него так, словно предугадывает — их дружба должна кончиться, и ловит мгновения истекающего мира.

...На этот раз Минас-Тирит уже не ждал беды: быть может, оттого, что при постоянной жизни среди опасностей людские чувства обостряются, жители высыпали навстречу возвращающимся всадникам без опасений.

Арвен спешила более других. Фродо не понимал, в чём причина нахмуренных бровей и тревожного взгляда супруги короля, и его угнетало всё: то, что Мелькор постоянно сопровождает Арагорна, то, что Арвен держит его при себе, не отпускает ни на шаг... Он чувствовал всё больше и больше одно: несвободу, он понимал, отчего это идёт... и ему было беспредельно тоскливо.

Наконец уединившись с супругом, Арвен посмотрела ему в глаза.

— Арагорн, в нашем городе появился призрак.

— Что?

— Да. Я видела его дважды.

Арагорн взял жену за руки — крепко и поспешно, и они вместе опустились в кресла.

— Он говорил с тобой?

— Он не заметил меня. Более того, по его позе я могла бы сказать, что это мгновенное появление было то ли неожиданным, то ли болезненным для него самого.

— Странно. Как он выглядел?

— Он был похож на эльфа, но красивее, высокий, черноволосый... в чёрном.

Арагорн лихорадочно пытался сообразить, кто это. Кто-то из улаири пытается вернуться?

— Как давно это было?

— Впервые — вскоре после вашего отъезда, второй раз — неделю назад.

— Где это было?

— Оба раза неподалёку от спальни Фродо.

— Что?! Но...

Арагорн вскочил. В памяти, как колокол, прозвучало, — "сейчас он связан с Фродо..." Нет. Это не может быть правдой. Элло? Да нет же, глупости. Ну и что, что от его целительства выздоравливали те, кто был безнадёжен? Всякое бывает, и у него тоже бывало такое, ну и что, что его признали орки, что с ним общались люди Саурона... Он из тёмных, это однозначно, но он спас их, он помогал — безусловно, безоглядно, как тот, кто на одной стороне с гондорцами. И... он много знает. Очень много.

— Арвен, мы должны посоветоваться.

— С Элло? — Арвен как будто наперёд знала ответ.

— Да.

— Нет. Прошу тебя, не надо.

— Но почему?

— Быть может... быть может, это всего лишь мои сны и тревога.

 

Элло выслушал этот рассказ молча, не перебивая. Сказал:

— Призрак, значит... Что ты сам об этом думаешь, Арагорн?

— Что кто-то пытается прорваться сюда из небытия, — мрачно сказал Арагорн. — Только этого нам не хватало для полного счастья.

Его собеседник отвернулся и снова долго молчал.

— Арагорн, ты ведь не веришь моим словам.

— Почему же, верю, — Арагорн положил ему руку на плечо. — Я тревожусь за Фродо. Не случайно этот призрак кружит вокруг него.

— Я говорил тебе правду еще давно. Ты не поверил... ничего удивительного. А я устал от вражды. Лучше, чтобы считали безумцем, чем снова оказаться под лавиной ненависти. Вражда, ненависть и страх сопровождали нас постоянно; Гортхауэр находил в этом даже удовольствие. Рано или поздно я раскрою себя уже всерьез — и что ты тогда скажешь? Вспомнишь о Морготе, который убедил самих Валар в своем исправлении; вспомнишь об Аннатаре, его ученике, что обманул нолдор... И я потеряю друга.

Арагорн словно впервые увидел его, — смотрел во все глаза. Какое неожиданное и жуткое подтверждение... Значит, всё вернётся на круги своя, и победа в очередной раз была бесплодной? А посланники Валинора ушли, и некому теперь спасти Эндорэ от напасти... У него осталась последняя надежда, и он за неё отчаянно ухватился.

— Фродо... знает?

— Конечно, знает. Знает и Йарвен — он спас меня в самый первый час после возвращения, Элронд и Олорин собирались забрать меня в Валинор... и Фродо — против его воли. Они испугались. И некому было им помешать. Я не был тогда способен даже стоять на ногах.

— Элронд?! Но... но он должен был сказать Арвен о случившемся! — Арагорн в смятении смотрел на него. — Он бы не умолчал о таком важном событии. И Фродо... что же, они оба знали — и молчат?

— Что было бы, если б они рассказали сразу — подумай?

Арагорн молчал: всё обрушилось, как лавина. Элло, который сразу стал своим, который спас им жизнь, который помогал гондорцам, чем мог, — и вдруг Извечный Враг?

И когда он поднял глаза, то стало ясно: он не то что поверил... он _принял_. Как есть.

И в осанке его вдруг проявилось — король Арнора и Гондора, государь людских королевств.

— До сих пор ты делал всё, чтобы не было войны...

— Об этом не должны знать, Арагорн. Ты не сумеешь обуздать лавину страха.

— Её никто не обуздает, не только я, — Арагорн горько усмехнулся, и сразу показалось, будто он стал намного старше. — Вот только рано или поздно этот призрак проявится окончательно, вы вернётесь в Мордор, и всё станет яснее ясного

— Это был не Гортхауэр. Это был я.

— Как это? — Арагорн широко раскрыл глаза. — Но... Я не понимаю!

— Я же говорил — способности понемногу возвращаются ко мне. Я был постоянно связан мыслью с Фродо... просто боялся за него. Я не человек, Арагорн. Я не был там, конечно, физически... Но Арвен, видимо, уловила мое присутствие в Незримом.

— Да что с ним может случиться, он же среди своих, — начал было Арагорн и осёкся. — Что с ним происходит?

— Ничего, — помолчав, ответил Мелькор. — Ему просто тошно... как было и нам когда-то. Просто мы привыкли жить в этом состоянии, а он — еще нет.

— Но почему? — с болью спросил Арагорн. — Ему-то почему? Разве хоть кто-то из нас плохо относится к нему? Или, может, что-то произошло за время моего отсутствия?

— Потому что он чувствует, к чему все идет. Что будет рано или поздно. А еще — он связан с Гортхауэром, они сейчас стали ближе, чем братья.

— Это то самое чародейство, это из-за Кольца, — в голосе Арагорна прорвалось отчаяние. — Что же теперь будет?

— Что будет... Ладно. Давай так. Обо мне никому не говори. То, что Больдог тогда написал — он сумасшедший... кстати, это в каком-то смысле правда. С Мордором нужно налаживать связи, именно ради того, чтобы люди перестали бояться друг друга и воспринимать как чудовищ. Денетор был одержим гордыней, он был убежден, что любые поблажки и уступки в отношении Мордора — шаг к рабству, он был непримирим и готов был скорее погубить себя и весь народ, чем уступить хоть в чем-то — и в том же духе вел все дела. Именно это привело к войне. Я не знаю, когда Гортхауэр сможет вернуться, но постараюсь устроить, чтобы он тоже не заявлял о себе. Так будет просто спокойнее, понимаешь?

— Да, это важно, — Арагорн изо все сил старался отогнать от себя мысли о том, _кто_ перед ним. — Но ещё важнее то, чтобы никто не насылал на нас полчища орков. Денетор... что теперь говорить, он мёртв. Если всё будет идти так, как идёт сейчас, — ничего плохого тут нет, посланники Мордора смогут найти общий язык с гондорцами...

Он потёр лоб.

— Надо позвать сюда Фродо и Арвен. Этот их заговор молчания против меня...

— Не против тебя. А ради того, чтобы все не полетело в бездну.

В дверь постучали, Арагорн вздрогнул и обернулся: в зал стремительно вошла Арвен.

— Ты всё же решил посоветоваться с ним, — бросила она на ходу.

— Да.

— Я понимаю тебя... но я пришла не за этим. У Фродо побывали гости из Мордора.

— И что же?

Арвен несколько мгновений молчала.

— Мне кажется, все мы медленно убиваем его. Каждый — своим. Не физически, нет... что гораздо хуже. Я не знаю, что делать, как ему помочь. Но помочь — нужно и чем дальше, тем больше.

— По-моему, мы только тогда сумеем помочь по-настоящему, когда построим мост над пропастью, — тихо сказал Мелькор. — Только так.

— Я не знаю, что случилось с ним в последнее время, — но я ощущаю произошедшие в нём изменения, — начала Арвен. — Он стал чувствовать куда больше, чем было раньше. Он как будто стал частью Арды. Мост над пропастью... возможно, и да. А быть может, — она взглянула на Мелькора в упор, — дело в том, что однажды ночью, когда ему приснилась Заверть, он встретил во сне существо, которому отчаянно захотел помочь — чем угодно, как угодно, — и предложил этому существу свою жизнь. И жизнь эта от него стала уходить.

— А тебе не кажется, Арвен, что он расхотел жить, потому что разрушилось все, чему он верил? Он верил, что творит добро — и узнал, что Саурон вовсе не то клыкастое чудище, которое ему рисовали. Он верил в благость древних легенд — и увидел, что благие легендарные Валар сделали со мною... а он — не воин, закаленный в боях, чтобы хладнокровно взирать на кровавое мясо! Он верил в Олорина и Элронда — а они, увидев меня, повели себя так, словно перед ними была сама Шелоб, а не человек. Он доверял им — а собирались силой забрать его с собою, против его воли. Он смотрит на Арагорна и ждет, когда и этот его друг превратится во врага — за то, что он, Фродо, вернул в мир Моргота? Моргот! — одно это слово, и сострадание превращается в жестокость, дружба — во вражду, разум — в безумие, милосердие — в "уничтожим их, пока они не уничтожили нас". И он не знает, как найти выход. Все стало отравленным. Опора под ногами растворилась, он падает — и не на что опереться.

Арвен прижала руки к груди, переводя взгляд с Мелькора на мужа. Было очень похоже, что тайны нет...

— Арагорн...

— Да. Я знаю.

— Но ведь... Мелькор прав.

Арагорн вздрогнул — от того, что впервые прозвучало наконец запретное имя.

— Но что же делать?

— Пойди к нему, — в голосе Арвен была и просьба, и твёрдость. — Пойди и открой ему, что ты — знаешь, что ты не отвернёшься от него за то, что он нашёл в своей душе жалость и сострадание. За то, что он любит свою землю больше, чем свет Амана. За то, что он впервые пошёл против Мудрых, — она на миг замолчала. — Я ведь сделала то же самое, Арагорн: отец открыл мне всё. Я обманула тебя — молчанием.

— У нас и так будет еще очень много жизни во лжи, — добавил Мелькор. — Так хоть между собою — верить друг другу и не бояться удара.

Лицо Арагорна исказилось.

— Поистине ты Отец Лжи, — тихо сказал он. — Ты загнал меня в угол. Я не могу открыть правду своему народу, потому что это погубит и Гондор, и всех нас, потому что и посланники Мордора — того, далёкого, не участвовавшего в войне Мордора — будут убиты на месте. Ты вынуждаешь нас лгать, Мелькор. Лгать — во имя чего?

— Ты сам только что ответил на свой вопрос. Не я отец лжи — страх ее отец!

— Но может ли что-то хорошее вырасти на лжи?

— Увидим, — отозвалась Арвен и сложила руки умоляющим жестом. — Я прошу тебя, заклинаю, супруг мой, заклинаю нашей любовью, всем, что для тебя свято, — пойди к Фродо! Ведь если ты здесь и сейчас отвернёшься от него... я боюсь, что это его добьёт.

Арагорн ответил ей долгим взглядом, и на несколько мгновений они как будто остались одни — не было ни зала, ни мира, ни Мелькора... были только они двое, и только между ними решалась судьба страны.

А потом Арагорн склонился к руке жены.

— Ты единственная, кому я верю, — сказал он негромко. — Я верил тебе всегда.

И он быстрым шагом покинул зал.

Арвен медленно опустилась на ближайшую скамью и закрыла лицо руками.

 

...Фродо давно уже облюбовал это место, — высоко на стене, на башне, почти под облаками. Здесь был только ветер, и было видно далеко-далеко окрест. Сначала он пытался обманывать себя тем, что ждёт возвращения Арагорна, потом перестал, — понял, что ничего он не ждёт, а просто прячется от людей.

Когда наконец Арагорн вернулся — на этот раз без потерь — оказалось, что с ним явились и люди из Мордора; это было впервые за все века гондорской истории. Еще недавно никто бы не поверил, что это возможно. Фродо видел, как настороженно смотрели гондорцы на группу "темных" — их было пять человек, мужчины и женщины, в одежде, казавшейся странной — и еще страннее было, что одеты они были отнюдь не в черное.

Когда посланники Мордора захотели поговорить с ним наедине — Фродо уже не удивился.

Он долго думал, что ответить. Зачем он им сдался? Захотели посмотреть на того, что сумел вытащить Мелькора из-за Грани? Или, наоборот, на того, кто убил Гортхауэра?

Ни то, ни другое его не устраивало. Он тихо сказал, что не хочет никого видеть, и снова полез на свою башню.

Он пробыл там, под ветром и небом, почти час, когда вдруг кто-то коснулся его плеча. Заглядевшись на небо, он не заметил, что кто-то подошел к нему.

Он вздрогнул, отшатнулся. Поднял глаза.

Женщина. В одежде, похожей на походную эльфийскую, русые волосы уложены косами на голове. Серьезный взгляд...

— Прости, что я отвлекла тебя. Меня зовут Аэлла. Просто хотела познакомиться с тобой.

— Зачем? — с тоской спросил Фродо. — Посмотреть на сумасшедшего Торбинса?

Она присела на выступ парапета.

— Это что, тебя так кто-то называет? — удивилась.

Фродо кивнул.

— Вся Хоббитания, — он чуть усмехнулся. — Всегда так было. А за пределами мы и вовсе чуть не как из сказки вылезли, на нас все глазеют. Не хочу я этого... особенно теперь.

— А Хоббитания-то почему? Ведь вы же тогда, вроде бы, спасли Шир от Сарумана...

— Потому что... наверное, потому что я и есть сумасшедший, — Фродо помрачнел. — Таких не бывает, все нормальные хоббиты делом занимаются — домом, семьёй. А я всё об эльфах мечтал, о путешествиях. Домечтался. Я когда вернулся, был... как бы сказать, начальником, но надолго меня не хватило. Неловко, конечно, — что нормальные обычные дела мне неинтересны, и хочется быть в такой жизни, да вот не получается.

— Разве путешествия — это ненормально? Должно быть, это в вас от Йарвена: тот тоже сидит сиднем в своем Вековечном Лесу.

Фродо развёл руками.

— Да, наши всё сиднем сидят.

Он замолчал, глядя в сторону. Было очень похоже, что он чего-то ждёт от этой женщины, ждёт неприятного, или просто любопытства, или... словом, чего-то нехорошего. Не враждебного, но именно нехорошего.

— Я из Мордора, — сказала она. — Нам, конечно, интересно познакомиться с тобой... но если ты не хочешь, мы не полезем. Только одна просьба — про Гортхауэра.

— Не надо со мной знакомиться, — через силу сказал Фродо. — Не надо этого — "интересного". Я не... Я не умею рассказывать о том, что я сделал, ни о хорошем, ни о... ни о чём. Потому у нас герои Мерри с Пином, а никак не я. Ежели что-то надо передать Гортхауэру... ну, я скажу, конечно, это нетрудно.

— Он ведь говорит с тобой. Так вот... Мы хотим, чтобы он знал обо всем важном, что у нас творится, и чтобы мог с нами говорить. Ты получишься — как посредник. Ну и, понятное дело, ты сам будешь в курсе всего, что происходит.

Фродо ошеломлённо заморгал.

— Но... вы хотите, чтобы я поехал с вами? В Мордор?!

— Хорошо бы, — вздохнула она. — А если нет, то просто кто-то из нас останется здесь.

— Нет, — он отчаянно замотал головой. — Тогда я буду предатель, по полной форме. Я и так...

Он осёкся и замолчал.

— Но мы же договорились с Арагорном. Что между нами будет мир, что мы будем вместе сражаться против Орды.

— И что же? Мир с людьми — это одно, но... это же сам Саурон! Арагорн отвернётся от меня, как и остальные, и он, и Арвен, и я останусь совсем один...

— Почему отвернется?

— Так Враг же, — объяснил Фродо. — Что же получается, я помогаю тому, против кого мы с ним вместе сражались? В общем, оно и сейчас-то так, и... но он этого не знает, и не надо ему этого знать.

— А, ты имеешь в виду Арагорна, — поняла Аэлла. — Нет, он должен быть в курсе дел, конечно. С ним тоже предстоит договариваться и все объяснять.

— Ничего тут не объяснишь. Было уж такое. На моих глазах было. Больше не надо. Не хочу.

— Тогда к этому вернемся после Арагорна, — решила Аэлла. — Но в Мордор мы все равно тебя приглашаем. Не в тот Мордор, что ты видел, на мертвых равнинах, а в нашу землю, дальнюю, на востоке.

Фродо оглянулся — будто боялся, что найдётся кто-то подслушивающий. Впрочем, на башне никого не было, а лестница, ведущая сюда, была пуста.

— Со мной в Минас-Тирит пришёл человек, который называет себя Элло, — начал он. — Хотя нет... наверное, вы не поверите. Не стоит.

— Мы все знаем.

— Аааа, — протянул Фродо. — Ну, тогда хорошо...

— Лучше бы, конечно, знал и Арагорн... Мелькор говорил ему о себе, но тот не поверил.

— Если бы он поверил, меня бы сейчас тут не было, — вздохнул Фродо. — Меня бы выставили с позором на весь Минас-Тирит. Вопрос только в том, куда.

— Не знаю, не знаю, — сказала Аэлла. — Похоже, мы о нем лучшего мнения, чем ты.

— Да я о нём хорошего мнения! — запротестовал Фродо. — Но вот и Гэндальф, и Элронд...

— Есть такое дело, — кивнула Аэлла. — Но те... Словом, риск, конечно, есть. Но все равно лучше открытость с самого начала, чем — впоследствии — обвинения во лжи.

— Я уже всего боюсь, — признался Фродо. — Но что же мне было — отправляться за Море? Гортхауэр меня так напугал, что хуже не придумать. Потом... понимаешь, это как... как будто ты прикоснулся к чужой душе, и тут уже невозможна ни ложь, ни умолчание, ничего. Я просто _увидел_, какой он. Может, я и неправ...

— За морем ты был бы счастлив, — медленно сказала женщина. — Но, боюсь, они _сделали_ бы тебя счастливым.

— Я там не был. Но вот эльфы же оттуда, и Гэндальф. Не может же там быть совсем всё плохо! Но как они с Мелькором обошлись... — он вздрогнул. — Знаешь, мне кажется, порой такое ощущение, что ты всё ждёшь и ждёшь чего-то плохого, а оно всё не наступает, но оно непременно будет. Очень тяжко. Не так, как тогда было, с Кольцом, по-другому, но оттого не менее плохо.

— Знаю. Мы тоже ждали, ждали так — перед войной... И дождались. У меня сестра погибла в Барад-Дуре, — добавила она вдруг.

Фродо сжался.

— И после этого ты пришла посмотреть на того, кто её убил?

— Это не твоя вина. Тебе нечего стыдиться и не в чем себя попрекать.

Фродо смотрел в сторону.

— Он искал меня, — заговорил он будто сам с собой. — Искал, и я чувствовал его волю. Искалии его назгулы. Это так жутко, как в страшном сне, когда что-то ищет тебя, хочет захватить, завладеть твоей душой, а ты ничего не можешь сделать, только прятаться и бежать, прятаться и бежать... А потом, после Заверти, весь мир стал тускнеть, а прямо передо мной стояла Смерть. Она стояла так близко, что я мог бы до неё дотронуться... — Фродо зажмурился. — И тогда я особенно чувствовал его волю, она тянула меня туда, в этот мутный мир не-жизни, и от неё некуда было деться. Король-Чародей был прав, что не стал утруждать себя и убивать меня: того, что он сделал, вполне хватило бы... должно было хватить. Никто не ожидал, что я продержусь так долго, я сам этого не знал. Я вообще всю жизнь не знал, на что я способен, сейчас это только подтвердилось. Хотелось бы наконец разобраться и пойти самому, а не туда, куда понесёт течение...

— А потом ты увидел его — в Незримом? — тихо спросила Аэлла. — Уже после всего?

— Да. Я вообще не понял, что это он. Ничего общего. Совсем другое существо.

— Нельзя было давать тебе Кольцо. Все, что я знаю о Едином — его вообще нельзя долго носить людям, не на пальце — вообще никак. Не говоря уже — надевать. Но Гортхауэр почему-то вбил себе в голову, что только ты можешь вернуть Мелькора... Мы считали, что он спятил. А видишь — оказался прав.

— Как это у Мудрых легко получается лучше меня знать, на что я способен, — грустно улыбнулся Фродо. — Гортхауэр, конечно, не из них, но всё равно. Но почему такая разница между тем, что я чувствовал, пока шёл, и тем, что я увидел?

— Не знаю. Правда — не знаю. Но Гортхауэр ведь и не был никогда... — она помолчала, подбирая слова, — добрым, что ли...

— Не был бы он добрым, я бы ему не сочувствовал, — возразил Фродо.

— Нет, он умеет сострадать. Он не безжалостен. Он умеет лечить, и всегда этим занимался... там, где не могли справиться целители. Я не знаю, можно ли назвать это добротой. Он не любит... ну, знаешь, как это бывает — когда обнимут, по голове гладят? как детей...

— А что, разве добрые только дети?

— Не знаю, — призналась Аэлла. — Не задумывалась. Расплывчатое это понятие — доброта. Вот Гэндальф — он добрый? Или тот же Элронд?

— Не надо про них, — попросил Фродо. — Пожалуйста.

— То-то и оно... Как странно, — она улыбнулась, — хоббит может с ним разговаривать, а мы — нет. Как говорится, передавай привет от нас...

Фродо смотрел вслед Аэлле, уходящей вниз по лестнице... а потом снова отвернулся к просторам. Все эти советы, мысли, предложения... это просверкнуло в воздухе и исчезло, подобно молнии в летнюю грозу, и теперь опять не осталось ничего, кроме этого тоскливого ожидания напасти невесть откуда. Он даже не пытался угадать, что это будет, — что Арагорн в одно мгновение превратится в такого же безжалостного врага, как Гэндальф, или что его проклянут и выгонят из Минас-Тирита...

На башне властвовал ветер, и сейчас он усилился. Над головой быстро — и оттого жутковато — пролетали облака. Он засмотрелся на них... и не услышал шагов за спиной, осознал лишь, что над ухом кто-то сказал — умри, предатель... А потом его оторвали от земли, и мучительно долго мелькала уносящаяся вверх стена крепости, и сердце замерло, и стало ясно, что это — смерть, и он успел испугаться боли, и ждать, когда же, когда... А потом он ощутил жуткий, разламывающий тело удар о камни, дыхание прервалось, он судорожно пытался вздохнуть, но не получалось, пытка всё длилась и длилась... и наконец медленно померк перед глазами свет.

...Вначале он осознал, что лежит на камнях, и над ним — лица Мелькора и Арагорна, у обоих — ужас в глазах, а у Мелькора лицо похоже на каменную маску, сосредоточенное, отвердевшее...

Потом налетел шквал воспоминаний. Он увидел, как это было: Элло и Арагорн, в одном из белых каменных залов, говорят о чем-то... Элло вскрикивает — Фродо! — и словно пропадает из виду; Арагорн бежит вниз по ярусам, по ступеням, вниз, вниз, вниз... А Мелькор уже сидит на камне рядом с Фродо и держит его за руки... Мелькнуло — он увидел самого себя чужими глазами со стороны: тело на белых камнях, и кровь, кровь... от головы растекается кровавая лужа...

И уже увидел сам, вокруг — еще лица, другие, все смотрят с ужасом, люди, их много, кто-то кричит — целителей сюда!..

— Спокойно... — проговорил, не открывая глаз, Элло. — Все будет хорошо. Голова цела, главное... Отойдите, не мешайте, не на что тут смотреть...

Арагорн поднял голову: ничего себе высота... Верная смерть. Но — за что?! Неужели кто-то что-то пронюхал? И что тогда? Кто станет следующим?..

Он повелительным жестом заставил людей отойти подальше — и, положив руку на плечо Элло, опустился рядом с ним.

— Пусть все думаю, что он умер, — прошептал на ухо. — Мы даже похороним его — в лодке, отпущенной вниз по течению Андуина, а дальше... дальше заберите его в Мордор. Боюсь, это единственное безопасное место.

— Найдите того, кто это сделал, — тихо проговорил Элло. — Я попробую проникнуть в память Фродо, может, он его все же видел хоть долю секунды...

— Этого не понадобится. Достаточно узнать, кто нёс караул на башне и возле неё.

— Тем более. Но Арагорн, пойми, его придется лечить... долго. Я не волшебник... у меня нет сейчас сил, чтобы вытащить его — разом! У него переломаны ребра, легкие проткнуты осколками... там много всего... его нельзя оставлять без помощи даже на час, не то что — держать в ваших склепах, как у вас обряжают на погребальное плаванье!

— Об этом не волнуйся, я всё устрою. Теперь, умоляю, сделай скорбное лицо, и я прикажу отнести его в мои покои. Я сам позабочусь о нём и позову тебя позже.

— Только через час. Сделаем вид, что я пытался его вытащить... все, Арагорн, прошу, не отвлекай! — и Элло склонился над Фродо, держа его за руки — а у того в глазах все снова померкло.

Люди не расходились. Фродо знали и любили, и возмущение против убийцы царило в Минас-Тирите, — да у кого ж рука-то поднялась?! О двух сильнейших целителях, Арагорне и Элло, знали все, но люди поглядывали на башню и только качали головами: куда там, разве ж против такого можно что-то сделать, наверняка бедный хоббит погиб мгновенно... И когда Арагорн, поднявшись, с каменным лицом приказал принести носилки, над толпой повисло скорбное молчание.

Фродо несли медленно, и люди поснимали шапки, — смотрели на бледное, осунувшееся лицо, прощались... прощались с легендой. Мысль о том, что героев когда-нибудь всё же придётся хоронить, не могла не приходить в голову, но чтобы так сразу, так скоро, да ещё и насильственная смерть, да ещё и в том городе, который он, Фродо, спас... Город не мог и не хотел принять этого, город был потрясён и возмущён, и не было выхода, и только бессильная ярость незримой волной взмывала к небесам.

В своих покоях Арагорн отослал всех и остался с Фродо один. На душе было скверно — до беспредельности. Вот она, ненависть, о которой они только что говорили, в самом мерзком и жутком проявлении...

Фродо был без сознания. Арагорн осторожно смыл кровь, переодел его... и оставил в спальне.

Вместо Фродо на носилках появилась кукла из тряпок, одетая в одежду хоббита. Арагорн задумался: главная задача была в том, чтобы не оставлять открытым лицо...

Он вернулся в спальню и, мысленно попросив у Фродо прощения, срезал пряди волос. Теперь будет проще...

Когда он позвал слуг, тело на носилках было покрыто лёгкой белой тканью, только видно было знакомые локоны да рукава...

Арагорн шёл первым.

 

...В маленькой комнате горели несколько масляных ламп. Мелькор сидел над Фродо уже несколько часов, за окнами стемнело — он все не отходил от него; вымотался так, что если встать — самому придется идти по стенке. Но угроза жизни миновала. Теперь Фродо нужен был покой... месяц, не меньше. Когда-то он сумел бы вытащить его за сутки... Когда-то, но не сейчас.

Он провел рукой по лицу Фродо — приводя его в сознание.

Тот втянул в себя воздух — и распахнул глаза с расширенными от боли зрачками, поначалу ничего не понял: каменные стены, мечущиеся по ним тени, тревожное пламя светильников, от которого хочется сразу зажмуриться... и Мелькор, у которого глаза обведены тёмными кругами. Он хотел спросить, что случилось, но тут же закашлялся, воздуха отчаянно не хватало.

— Тихо, — Мелькор положил ладонь ему на грудь. — Все хорошо. Ты жив, хотя и придется долго лежать. Очень больно?

Фродо с некоторым трудом сообразил, что он может говорить с ним мысленно.

"Больно, — признался он. — Я помню, что кто-то скинул меня с башни... я теперь предатель..."

В глазах его появились слёзы.

"И что мне теперь? Бежать?"

— Это тот, кто тебя скинул — предатель. Он арестован, и его будут судить. Мы сделали вид, что ты умер... о тебе весь Минас-Тирит плачет, между прочим. Я тебе завидую — хотел бы я, чтобы обо мне так скорбели...

Фродо дёрнулся — хотел было вскочить, но не было возможности даже двинуться с места, только всё тело заныло.

"Сэм! скажите Сэму, что я жив! так же нельзя, он же с ума сойдёт! зачем так сделали?"

— Скажем. Разумеется, скажем. Фродо, я тебя очень прошу — лежи спокойно. Тебе нельзя сейчас резко двигаться, понимаешь? У тебя все тело, что называется, на живую нитку сшито... Я тебя лечил чарами, а я сейчас могу очень мало. Аэлла тайком улетела на крылатом коне в Мордор — привезти все, что нужно, потому что я не сумею держать тебя постоянно...

"Крылатые твари... Это потому, что я говорил с Аэллой, кто-то услышал... остальные... если бы они это знали, они бы не скорбели..."

— Арагорн знает. Все знает. И обо мне тоже. Фродо, все будет хорошо, — Мелькор провел рукой по его волосам, — видишь, про Арагорна ты напрасно боялся.

Фродо попытался улыбнуться, но не получилось

"Хорошо, хоть он... а Арвен? Я не верю, что Элронд ей не сказал..."

— Арвен тоже все знает. А что Гондор... Да, здесь есть те, кто ненавидит все, что исходит от темных, смертельной ненавистью. Как же иначе?.. Они боятся. Так, погоди... Одну минуту побудь без меня, ладно? Аэлла вернулась.

Фродо закрыл глаза. Ненависть... да, это она. Он чувствовал её теперь — тёмная пелена, которая в любой миг готова вырваться из небытия, чтобы наброситься, закрутить и изувечить, а то и убить. Вот, вырвалась... И что делать? Он видел вокруг себя только пропасть, и не было нигде спасения.

"Гортхауэр... ты здесь?"

"Здесь, — ответил тот с заметной грустью. — Я болван — не успел тебя предупредить об опасности..."

"Да кто бы мог догадаться, что тот человек меня убивать решит... Я вспомнил: Аэлла просила передать тебе привет. И просила меня, чтобы я стал переводчиком для них и для тебя тоже..."

"Да, это правильно. Но это — когда ты поправишься. А пока — разве что срочное будет. Страшно подумать — тебя могли убить, убить насовсем. Постой... да, сейчас они вернутся..."

Дверь открылась, и Мелькор с Аэллой — вид у нее был запыхавшийся — внесли какую-то большую коробку; Мелькор поставил ее у изголовья Фродо, открыл. Фродо мог смотреть только краем глаза, поворачивать голову было больно, и не видел, что там внутри.

"Что там такое? — заинтересованно спросил Фродо. — Раз уж так выходит, ты мне рассказывай, что творится. Так неудобно, когда встать не можешь, кто бы знал..."

"Приспособление для лечения, — ответил Мелькор. — В Гондоре такого не знают, для светлых все это "темное колдовство". Хотя тут колдовства вообще нет. Поэтому у них и умирает так много раненых... сказать точнее, если тяжелая рана — мало кто выживает... Закрой-ка глаза, Фродо."

Фродо послушно зажмурился.

"А почему? — удивился он. — Мне-то с чего не смотреть, ежели меня этой штукой лечить будут? Или это что-то страшное?"

"Игл многие боятся. Так, не шевелись..."

Фродо почувствовал прикосновение теплых рук Мелькора у себя на груди, потом легкую боль, которая почти терялась в остальной боли.

"Сейчас сделаем. Сейчас перестанет болеть. Это не магия, просто... средство такое, понимаешь? Знаешь, некоторые травы так же действуют..."

"Спасибо... — Фродо хотел глубоко вздохнуть, но тело было умнее его и не позволило, он дышал очень поверхностно. — Ужас какой, месяц вот так валяться. Я ж ходить разучусь! А потом что, раз меня мёртвым считают?"

"Ну, не месяц. Неделю. Потом можно будет вставать понемногу..."

Теперь он видел, что делал Мелькор — в его руках были какие-то гибкие трубки, похожие на тонких змеек — Фродо никогда не видел ничего подобного. Одну из змеек Мелькор прицепил ему на грудь... и почти сразу же боль начала отступать, растворяться. Через минуту ее почти не осталось.

"Ух ты! — говорить вслух Фродо пока не решился. — Надо же, как здорово. Эх, если бы так всем можно было, как быстро бы люди поправлялись! А вставать... это хорошо, но я ж не о том. Если Арагорн так сделал, чтобы меня мёртвым считали, значит, у него были основания полагать, что так лучше. Но вообще это нечестно... А потом небось сложат легенду, что я ушёл за Море вместе с Гэндальфом... у меня-то в книге так и записано, потому что я до последнего думал, что уйду."

"Мы думаем, безопаснее всего будет в Мордоре. Во всяком случае, пока. Ну, а потом — посмотрим."

"Да, пожалуй... Постой, — спохватился Фродо. — сколько времени-то прошло? сколько ты надо мной сидишь? Да на тебе ж лица нет! Ты бы хоть пошёл поспал, нельзя же так себя изводить!"

— Я спать не умею, — вслух сказал Мелькор. — Только изображаю... лежу, отдыхаю. Пока ничего. Если я пойму, что совсем валюсь — лягу. А так — в кресле сидеть — все в порядке...

Лицо у него, однако, было действительно почерневшим от усталости.

— Жаль, что он не человек, а то бы и его можно было лечить, как человека, — добавила Аэлла. Фродо видел, что она что-то делает над коробкой у изголовья, но не видел толком — что. Ты прав: если бы гондорцы могли лечить толком, не умирало бы их столько. А то они одно средство лечения знают: руки-ноги отрезать, чуть что... А иначе — заражение крови и смерть. Потому у них так много калек.

"Надо будет им такие штуки как-нибудь сосватать, — с завистью сказал Фродо. — Обидно же, право слово. А я вас теперь всех замучаю, мне же скучно вот та лежать..."

— Я буду рассказывать тебе про то, что было раньше, — сказала Аэлла. — Старинные сказки и были, то, что ты не знаешь. И много всего. Научу тому, что знают наши целители. Хотя бы немного. Потом своим принесешь, пригодится... Время даром терять не будем.

 

...Орк был настырный и умный, Фарамир это понял сразу. Он упорно обходил дозоры с хитростью лесного зверя, чуткого на ловушки, и шаг за шагом упорно приближался к своей цели.

Орк был одиночкой, это Фарамир проверил. Его замечали — он тут же скрывался, у него не было обычной оркской привычки ломиться напрямик, оставляя после себя изгаженную землю. Жрал то, что удавалось подстрелить, причём в сыром виде, оставлял от птицы только обглоданные кости.

И пробирался к реке. Фарамиру стало интересно: что мог орк забыть в землях Гондора? может, у него какое-то задание от Больдога? И тогда правильней будет взять его живым...

Отслеживали его осторожно. Дожидались, пока орк окажется в подходящем месте — там, где можно его накрыть без риска быть им замеченным до самого последнего момента.

Выжидали. И наконец — это было уже у самой реки...

Острая стрела впилась орку в правую руку, прошив насквозь защитную перчатку — так же, как и орки Больдога поступали с гондорцами. И сразу же орк увидел направленные на него острия других стрел.

— Стой, где стоишь, — приказал Фарамир. — Одно движение — и ты труп.

Тот коротко ругнулся, извернулся — попытался совсем по-звериному вытащить стрелу зубами: левая рука была почти неподвижна. Глубоко посаженные глаза зыркали из-под низких бровей, ища людей.

— Руки в стороны, — приказал Фарамир. — Иначе — стреляем.

Орк с трудом поднял раненую руку, с левой это и вовсе почти не получилось.

— Стреляй, — голос звучал, как лай. — Больше всё равно не подниму.

Из-за деревьев появились люди, окружили орка; не успел орк опомниться, как оказался связанным (стрелу из его руки извлекли, обломив), его обыскали — и толкнули на землю.

— А теперь говори. Кто ты такой, как пробрался сюда, что тебе нужно в этих землях?

— Я иду к Повелителю, — орк смотрел снизу вверх. — Он приходил недавно с вашими и ушёл с ними. Мне нужно к нему.

— К Повелителю? — Фарамир недоуменно нахмурился. — У нас нет и не может быть орочьих повелителей.

— У вас есть ваш король, — оскалился орк. — А он был с ним.

— Он, наверное, имеет в виду Элло, — тихо сказал Арагорну один из воинов. — Тот ведь обманул их, помнишь...

— И что тебе от него нужно? — спросил Фарамир.

Орк исподлобья смотрел на людей. Предположить, что за этим низким лбом вообще могут водиться хоть какие-то мысли, можно было только по хорошей пьяни, но, тем не менее, орк уже доказал, что сообразительности у него хоть отбавляй.

— Хочу говорить с ним. Об оркской стране. Об Орде.

— Вот как? И что же ты собираешься ему говорить?

— А ты разве он? — орк оскалил жёлтые клыки. — Приведи его, и ежели он позволит услышать, то узнаешь.

— Орк. Ты скажешь это нам. Здесь и сейчас. Или не скажешь никому. Я обязан убить тебя, а вместо этого разговариваю с тобой.

Орк издал что-то похожее на рычание.

— Хорошо! В Орде раскол. Кто-то хочет с Больдогом. Кто-то хочет уйти. Но те, кто хочет уйти к Повелителю, боятся Больдога. Если он своей силой поможет, то мы уйдём.

— Вот как?.. И куда же вы уйдете?

— Земля большая. А может, Повелитель Больдога убьёт, и уходить никуда не понадобится.

Несколько секунд Фарамир смотрел на него, размышляя, потом сказал:

— Ладно. К Элло тебя доставят. Но имей в виду, что если не будешь вести себя смирно, как дохлая мышь... словом, ты понял.

Он повернулся к своим воинам:

— Троих на сопровождение, доставьте его в Минас-Тирит и возвращайтесь. И перевяжите ему руку вначале.

Орк нечленораздельно что-то хрюкнул и покосился на отобранное у него оружие.

В дороге он действительно вёл себя тише мыши — попросту молчал. Жрал, что давали, смотреть на это было мерзко, да и жалкое было зрелище: правая рука прострелена, левая просто висит вдоль тела, как неживая. Из когдатошней драки он вышел живым, из нынешнего плена, похоже, тоже надеялся.

В Белом Городе его просто сдали с рук на руки дозорным, и вскоре орк оказался запертым в каземате. Один.

Вокруг были лишь стены, светлого камня, как и все в Минас-Тирите. Только свет в это помещение практически не проникал. Впрочем, орку это не должно было доставлять неудобств...

Он первым делом обшарил свою камеру, чуть не обнюхал. В темноте действительно чувствовал себя куда более свободно, чем при солнечном свете. И ждал.

Дверь распахнулась, когда снаружи была уже ночь. Орк увидел дозорных по ту сторону двери, Элло вошел внутрь — и дверь захлопнулась.

— Здравствуй.

Орк тут же бухнулся наземь.

— Приветствую, о Повелитель!

— Встань, — голос Элло изменился. С Аэллой и прочими он разговаривал совсем иначе. — Так значит, вы хотите уйти от Больдога?

Ор неуклюже, но поспешно выпрямился, вытянулся разве что не по стойке "смирно".

— Да, Повелитель! Прямо скажу — задолбал он нас! добро бы по делу. А то как ты вернулся, он как последний ум потерял. То пошлёт. То тут же, через час — а ну назад. То в другую сторону. Порядку никакого, народ ворчит. И не пойти нельзя, и что делать — непонятно. Хотел войну с людьми — ну так затевай! Так нет же. А попробуй что против — тут у него порядок есть, загрызут враз.

— Что же вы будете делать, если Больдога не станет?

— Что скажешь, то и сделаем! — радостно пролаял орк. — Хочешь — пройдём войной от моря до моря! Хочешь — воздвигнем тебе новый Лугбурз!

— Я уничтожу Больдога, — не спеша проговорил Мелькор. — И я уничтожу всех, кто не подчинится моей воле. А воля моя — в том, чтобы войны с Гондором не было. Времена изменились.

В глазах орка загорелся огонь.

— Ты подчинишь людей иначе? о, ты и в самом деле велик, Повелитель! До такого никто не додумывался!

— Среди орков — воистину никто, — усмехнулся Мелькор. — Но помни: если вы не сумеете обуздать свою страсть к убийству и грабежу — будете уничтожены. Ты, кажется, служил Гортхауэру?

— Кому? — не понял орк.

— Саурону.

— Служил, — орк оскалил клыки. — Но нас мало уцелело. Вот хмырь-то, вшиварёночек, да со своим эльфийским богатырём! Ускользнули, и всё, и конец пришёл. А всё Горбаг, гадина, приказ хотел нарушить. Захапать кольчужку. И драка.

— Об этой истории я уже наслышан. Что ж... Можешь радоваться — этот визит не будет стоить тебе жизни. Надеюсь. Арагорн еще захочет побеседовать с тобой, и советую тебе его не раздражать.

— Как прикажешь, Повелитель! — орк снова грохнулся на колени, потом заговорщицки поднял голову. — А одно слово позволишь?

— Говори.

— Лугбурз-то развалился, да, — орк говорил громким свистящим шёпотом. — А вот только горы-то уцелели. Наши горы. И не осталось тех, кто знает, где лежат кое-какие вещи. Прежний повелитель, когда к старушке наведывался, кое-что оставил. А я знаю, где.

— Что же он оставил, о чем неизвестно даже мне? — нахмурился Мелькор.

— Меч, странный, нюхом чую — волшебный. И ещё что-то, завёрнутое в чёрную тряпку. Спрятал там, потому как надёжней охраны, чем Шелоб, нету.

— Подожди.

Мелькор шагнул к нему, положил руку на лоб — проникнуть в память, увидеть — что было там, что видел Шаграт тогда, давно?..

Он увидел Завесу Тьмы — воочию, впервые, так, как видели её орки. Ощущение было угнетающим: как будто солнце раз и навсегда отменили, и никогда не будет ничего, кроме этой вечной тёмно-серой хмари, котораяна горных высотах мелкой чёрной мокрой пылью висела в воздухе.

Он увидел крылатую фигуру — и Тварь, омерзительную, склизкую, с тем же чувством вечного голода — до боли и тошноты знакомое ощущение, совсем как от Унголиант, только мельче, словно та от времени съёжилась в размерах, но не изменила своей сути.

Тварь была дикой. Тварь жрала всех и вся. И перед нею возникла фигура с мечом... который хранил отпечаток чужой силы.

Его силы.

И тварь — вспомнила. Вспомнила и скорчилась, отползая в сторону.

Уползая во мрак пещер.

И чтобы она более не забывала, меч остался там же, во мраке.

Навеки похороненный в вечной ночи.

 

Как же тяжело это было, как мерзко — ощутить это _бессветие_. Словно напоминание о Чертогах Мандос. И это было создано — ради его возвращения... Больше трех тысяч лет в этом мраке. Как они жили? Как ОН умудрялся жить в этом? И Барад-Дур — стоящий рядом с огненной горой, изъеденный черными ходами, и лабиринты на сотни миль под ним — лабиринт сохранился и сейчас, Мелькор знал это.

Он замер, переживая заново то, что открывалось в памяти Шаграта.

Орк, похоже, боялся не то что пошевельнуться, — дохнуть, хотя стоять на карачках было ужасно неудобно.

— Крылатый Меч и Книга, — проговорил наконец Мелькор, отпустил Шаграта. — Ладно. Я заберу их.

Шаграт, покряхтывая, распрямился.

— А Больдогу я скажу, что он испёкся, — посмеиваясь, сообщил он. — Уж не обессудь.

— Скажешь. Когда вернешься. Только смотри не попади под его меч. А сейчас — я ухожу, и когда будешь говорить с Арагорном — не дай повода тебя убить.

— Слушаюсь! — рявкнул орк. — Будет исполнено!

Мелькор молча покинул камеру.

 

— …Я попробую открыть тебе свою память, — сказал он Арагорну, — чтобы не пересказывать, о чем мы говорили с орком. Попробуй воспринять — у тебя должно получиться.

Арагорн нахмурился. Мысленно соприкасаться с Мелькором... он не мог сказать, что он боится Тёмного, но всё же в душе что-то отчаянно сопротивлялось, и он ничего не мог с собой сделать. Он пытался сквозь это чувство увидеть образы в чужой памяти, — получалось обрывочно, неясно... Вскоре он всё же резко отвернулся.

— Нет. Не могу.

— Ладно. Тогда я просто перескажу... как было.

Он заговорил — дословно, с полной точностью, передавая этот разговор. Интонации орка, свои... ему не было это сложно. Все — и про новый Лугбурз, и про "подчинишь людей иначе", и про "войну от моря до моря".

Замолчал, взглянул на Арагорна.

— Вот так.

Арагорн долго молчал. Вот, значит, как... Рано или поздно это должно было случиться, — как сказали бы люди, позвали на царство. А потом Арагорн как-то вдруг сообразил, что всего этого Мелькор мог не говорить. Просто уйти, встать во главе орков, и всё. Или остаться, оставив правду при себе, действительно тайно подчинить людей, — собственно, король уже слушает его советы...

— Что же ты собираешься делать?

— Орда должна быть в наших руках. Те, кто подчинятся — пусть живут... под наблюдением. Кто не подчинится — тех уничтожить. Главное — их надо изменять. Больдог воспитывал в них жажду убийства. Мне интересно, где они находили выход своей злобе — не иначе, ходили на окрестные орочьи же племена, подчиняли себе. Хорошо уже то, что они явно вынуждены жить не только грабежом — у Рунного Моря просто некого грабить на такую ораву. И главное: у них нужно будет забирать детей.

— Но кто же будет их воспитывать, орчат-то? — Арагорн был сильно удивлён. — Неужто люди? И главное: Больдог — майа. Хватит ли тебя сейчас на то, чтобы развоплотить его так, чтобы тот уже не смог собрать свои кости?

— Сейчас — нет. Но силы ко мне понемногу возвращаются... в этом Фродо был прав. А что до детей... Люди Мордора займутся этим. У них достаточный опыт таких дел.

У Арагорна дёрнулся уголок рта.

— Да уж. Понавидались мы этих... воспитанных. Не могу сказать, чтобы это было лучше Орды.

— Вы видели не то, Арагорн. Вы видели орков, которых Гортхауэр и не думал... — он усмехнулся, — так сказать, одомашнивать. Это было его войско, как раз из "диких" — подчиненное так, как подчиняют орков обычно: страхом. Они прикрывали собою людей.

Арагорн взглянул на него в упор.

— Ты действительно хочешь, чтобы он вернулся?

— Да.

— Но почему? Тебя устраивает всё, что он тут творил?

— Арагорн, пойми...- Мелькор отвернулся, прошелся по комнате взад-вперед. — Он мой фаэрни. Больше, чем сын. Он делал все, чтобы спасти меня. Я не верю, что он стал чудовищем. Я не могу его предать, это немыслимо, невозможно! все равно, что перестать быть собой!

Арагорн вздохнул.

— И ты простишь его, что бы он ни делал?

— "Что бы ни делал?" Не знаю, чем может быть это "что бы". Но я не верю, что он устраивал подлости.

— Ты не веришь... Я не буду с тобой спорить, ибо меня не было в Эрегионе. Но сможешь ли ты узнать правду?

— Мы же едины с ним. Невозможно ничего утаить друг от друга. Я просто... Увижу, как все было. И сумею понять.

— Невозможно? — Арагорн изумлённо поднял брови. — Но это же прекрасный способ полностью властвовать над другим...

— Властвуй над своей рукой, — улыбнулся Мелькор. — Небо, как трудно объяснить то, что кажется таким простым и естественным...

Арагорн покачал головой.

— Не представляю. Что же — постоянно жить под наблюдением другого? И не спрятаться, не остаться одному? А всегда ли ты захочешь поделиться своими мыслями и чувствами? Нет, это немыслимо — такая жизнь!

— Может быть. Может быть — для людей... А мы не можем друг без друга. Хочешь — считай это зависимостью, наверное, так и есть. Но зависим ли ты от своего сердца, захочешь ли избавиться от него, если даже оно и болит?

Арагорн долго смотрел на Мелькора, потом отвернулся.

— Мне жаль тебя, — медленно сказал он. — Не думал, что когда-нибудь обнаружу нечто подобное... настолько жуткое. Прости.

— За что?.. Я не человек, Арагорн.

— Не имеет значения.

Он отвернулся. В лице его промелькнуло что-то похожее на вековую, древнюю усталость — Арагорн никогда раньше не видел этого выражения.

— Моргот, — кривая усмешка. — Чего же ты ожидал...

— До сих пор никаким Морготом тут не пахло, — резко сказал Арагорн. — Ты был человеком, и вёл себя как человек, и первому, кто полез бы подозревать тебя в чём-то дурном, следовало бы свернуть шею.

Мелькор вздохнул.

— Мы жили среди людей, — сказал он. — Мы пришли сюда ради людей, и ради всех, кого называют "эрухини". Мы любили то же, что и они, делили радости и беды. Мы были связаны с ними. Я не знаю — в чем сущность понятия "человек"? Мы отличаемся от вас. Мы все же айнур, существа духа. Наше тело — лишь одежда. Мы умеем воспринимать мир — иначе, думать — иначе, иначе действовать в нем. Я не знаю, отдаляет ли это нас от людей. От их сущности. Но что со стороны это может казаться страшным... Да, наверное.

— Знаешь, чего я боюсь?

— Многого, наверное.

— Не скажи. Я достаточно перевидал, чтобы какие-то вещи перестали выглядеть пугающими. Но теперь я боюсь только одного... — он медленно повернулся к окну. — Вернётся Гортхауэр, и всё начнётся сначала, — то же самое, что мы видели веками. Бесконечные войны, опять — улаири, опять орки, Завеса Тьмы и прочее. А ты будешь его "понимать" и оправдывать.

— Кольца больше нет. Не для чего быть Завесе. Не в чем больше накапливать силу. А если использовать этот способ... Это надо делать где-то в таком месте, чтобы не жить там. Барад-Дур и этот его лабиринт под ним... Еще нужно будет его обследовать, наверняка там много важного. Вам туда соваться не нужно, наверняка там очень много разнообразных хитростей и ловушек... да и не в том дело. Просто человеку такое слишком жутко.

— Вот, уже начал, — Арагорн усмехнулся. — Пойми, не выйдет. Это объяснение, что нам, простым людям, не понять — извини, не пройдёт. Почему-то от эльфийских чудес никому не жутко, хоть мы опять-таки люди.

— Не "не понять", Арагорн. Я не против того, чтобы вы тоже были там. Просто... Тьма — моя стихия. А для человека... Тысячи миль ходов на огромной глубине, как муравейник, заполненные лишь тьмой и враждебным всему живому сущностью — зачем вам в это лезть? Это делалось против майар Валинора — что уж говорить о людях!

Арагорн поморщился.

— Уходишь от разговора. Ладно... Спасибо, что рассказал про орка, это важно.

— Я не хочу, чтобы ты считал меня Морготом. Гортхауэру это было всегда скорее безразлично, а мне... Как Завеса Тьмы над головой.

Арагорн обернулся.

— Я сужу по тому, что я вижу, — коротко объяснил он. — За прошлое пусть тебе что-то предъявляют те, кто на то право имеет, да и то — по-моему, ты за всё расплатился с лихвой. А вот что касается Саурона, — раз уж ты живёшь среди нас, то хотелось бы, чтобы всё было по справедливости. Продолжать не буду, и так всё ясно.

— Вот и нужно использовать возможность. Договариваться с его людьми напрямую. Это важнее воли любых владык.

 

...Фродо проснулся от того, что солнечный луч упёрся ему в переносицу. Было смешно и щекотно, он не хотел открывать глаза, но и спать дальше было невозможно: солнце неудержимо светило в глаза и призывало выбраться из постели. Фродо вздохнул и последовал солнечному приглашению.

Вставать ему разрешили уже пару дней назад, но за пределы комнаты он пока не выходил: Арагорн не советовал. Первой встречи с Арагорном он ждал с надеждой, но всё же и с внутренним страхом: а вдруг всё же встанет эта стена, и только какие-то цели заставляют короля Гондора общаться с ним по-прежнему... Он очень старался поверить в то, что это не так, и сегодня ждал, что Арагорн найдёт минутку, чтобы заглянуть к нему. К вечеру, наверное...

Он наконец открыл глаза, откинул одеяло и подобрался к окну — взглянуть на небо.

День сиял. Там, на севере, уже была почти зима, а здесь властвовало солнце, и было невозможно представить, что может быть иначе.

Чья-то рука поднялась снизу и вцепилась в одеяло, которым Фродо привык укрываться во время холодных ночей.

Сухая рука, кажется — одни кости.

Фродо в первую секунду не понял, что произошло, — послышался какой-то звук, и вдруг стало отчётливо ясно, что он в комнате не один.

Он замер у окна. Опять кто-то хочет его убить? Добрались, здесь, в покоях самого короля?! Ну что ж... в этот раз он встретит смерть хотя бы лицом, успеет увидеть...

Фродо резко обернулся.

Он увидел....

Человек. Он, скорчившись, обнаженный, сидел на полу у его кровати. Только черные волосы густым водопадом падали на спину — прикрывали все тело, как будто плащ.

Фродо понял, что забыл дышать, и судорожно втянул в себя воздух. Несколько коротких мгновений он ещё _не знал_, кто это, — точнее, знал, но понимание ещё не стало частью души...

Осталось только подойти, дотронуться до плеча и позвать по имени... которого здесь, в этой эпохе, уже давно никто не знал.

Он почти неслышно приблизился, тихо протянул руку, — волосы были густыми и жёсткими на ощупь...

— Гортхауэр...

— Да...

Голос был тихим, как шелест. Некоторе время майа не двигался, потом каким-то неуловимым движением оказалось — он уже сидит на полу, и смотрит на Фродо. Взгляды наравне, был бы Фродо человеком, наверное, майа смотрел бы снизу вверх.

Резкий взгляд. Фродо помнил его, но доселе — только в своих мыслях.

— Фродо, одежда... что-нибудь...

Все так же, едва слышно, почти мыслью.

Фродо кивнул, сорвался с места, бросился за дверь — метнулся к сундукам, вытащил первую попавшуюся рубашку, штаны. Уже когда мчался назад, стал задыхаться: слишком быстро. Остановился перед дверью, прижав руки к груди, пытался унять колотящееся сердце.

Саурон. Воплотился. В сердце Гондора. Понятное дело, здесь Мелькор, да и Арагорн вроде как не должен... не должен...

А сказать надо. Придётся. Но он куда-то уехали, далеко... вроде как с каким-то орком, чуть ли это не тот самый Шаграт... Арвен вот осталась... а выходить из покоев нельзя, его же считают мёртвым... ну и ладно, посидим...

Он тихонько толкнул дверь, шагнул за порог и прикрыл её за собою.

— Вот, держи.

Незаметно, чтобы майа стеснялся хоббита.

Натянул на себя штаны, рубаху, сел на кровать... И лишь тогда взгляд его стал более-менее осмысленным.

Откинул назад волосы.

— Всё, — проговорил он. — Живой. Воплотился... Спасибо, Фродо.

Фродо несмело присел на край кровати. Да, видел тогда, во сне-который-не-сон, и потом не раз, будучи на границе сна и яви, настойчиво пытался поймать ускользающий образ... просыпался всё с тем же чувством: не получилось, не запоминается, не улавливается, хоть тресни.

— Да за что спасибо-то, — проговорил он. — Это ж не как тогда... я ничего не делал.

Майа уцепился рукой за спинку кровати... поднялся. Он казался сейчас жутковатым — словно эльф, но — длинные, до бедер, спутанные волосы, меловая кожа. Выходец с того света.

— Мелькор уехал к Орде. Я не хочу, чтобы обо мне знали. Придется пока прятаться... верно? — он впервые наяву посмотрел на хоббита, чуть улыбнувшись.

Тот только кивнул. Теперь он как-то окончательно осознал, что перед ним тот самый Саурон, и вся смелость куда-то подевалась, а бледное до прозрачности лицо и страшно худые руки Гортхауэра только усиливали впечатление.

— Ты прости, — едва слышно сказал Гортхауэр. — Прости. Я не виноват. Правда.

— Не надо, — Фродо, почему-то испугавшись, двинулся, чуть не свалился с края кровати. — Ты... ты нормально себя чувствуешь? Мелькора нет, да... он ждал тебя, он... он очень переживает. Он верит, что ты без него не сделал ничего подлого. Он очень тебя любит... Понимаешь, я просто хотел помочь — неважно чем, неважно, как, я тогда так и не поверил... да мне это было и неважно, я просто _почувствовал_ — какой ты. Можно... можно ты мне дашь руку, как тогда, во сне? Только не говори, что это не имеет значения...

Он понимал, что говорит страшно сбивчиво, что слова какие-то все не те, наверное, но какие — те, он никак не мог поймать, хотя отчаянно хотелось.

Гортхауэр сидел на кровати. Он протянул Фродо руку... и все же — было видно, что он словно не здесь. Не воплотился до конца.

— Мне придется скрываться.

— Сюда никто не заходит, — сказал Фродо. — Только Мелькор, Арагорн да мордорцы, и то редко, — негоже, чтобы в покоях короля кто-то слишком часто торчал, странно это. Заподозрить можно что-то не то. А я... думали, что как я немного поправлюсь, я уеду в Мордор, потому что здесь мне быть опасно. Может, через неделю, может, больше. Как пойдёт. Только теперь уже они с тобой сами будут разговаривать, я не нужен, — он улыбнулся, но в улыбке была грусть. — Мне рассказали, дома считают — ну, кроме Сэма, — что я за Море уплыл. В Минас-Тирите — что я погиб. Как-то оно совсем нехорошо выходит.

— А ты сам, Фродо, чего ты хочешь?

Показалось хоббиту, или вправду в глазах Гортхауэра мелькнула яркая вспышка — словно зародыш всесжигающего пламени?..

Фродо невольно поёжился, вскинулся тревожно.

— Что-то не так?

Гортхауэр снова усмехнулся, поймал пальцы Фродо и тут же отпустил, вздохнул.

— Придется нам обоим прятаться, — сказал он. — И, наверное, вместе уходить.

— Кто бы мог подумать, — Фродо наконец тоже улыбнулся. — А я всё думал, что мне делать, куда податься. Знаешь... когда ты вдруг выясняешь, что тебе нигде нет места, — то домом становится весь мир. И получается, что мы так мало о нём знаем, совсем небольшую его часть, а ведь он огромен... Я подумал, что хотелось бы найти и тех наших родичей, найти Ирисную Низину, если только её не унесли в небытие войны. И узнать, что же там, за горизонтом. Далеко на север, где, говорят, так холодно, что изо рта идёт пар и замерзает, и слышно звон. И далеко на юге. И найти эльфийское Озеро Пробуждения. И нанести это всё на карту. Вот это было бы дело, на всю жизнь бы хватило. И вряд ли кому-то было бы дело до того, кто приносит карты. Можно было бы не представляться. Подумаешь, низкорослый странник....

Он застеснялся своей откровенности и отвернулся.

— Будем жить, — проговорил Гортхауэр. — Будем жить, Фродо. Впереди много всего. Веришь? — он поймал пальцы Фродо в свою руку.

Фродо посмотрел на свою искалеченную руку и снова погрустнел.

— Верю. Но есть такое, чего не вернёшь назад.

— Вся жизнь.

Майа подошел к окну, и долго, долго, долго смотрел в него — куда-то вверх. Потом сказал, не оборачиваясь на Фродо:

— Там небо. Голубое. До чего же красиво…

За дверью раздался шорох, она отворилась, — так открывает дверь человек, который у себя дома. Фродо вытянулся в струнку, но прятать Гортхауэра было уже поздно: в комнату вошла молодая женщина, служанка Арвен, — одна из немногих, кто был посвящён в тайну.

— Это что ж вы повскакали-то, Фродо Торбинс! — заговорила он певуче, с укоризной, но ласково. — Можно вставать — это не значит, что можно бегать!

Она вдруг перевела взгляд на силуэт у окна. На лице её враз возникло недоумение, тревога, удивление, — кто это, как попал сюда, ведь сам Государь же запретил!

— Эй, юноша, вы откуда тут взялись?

Майа повернулся. Выглядел он сейчас — никто бы не заподозрил в нем Врага Всего Живого; ну, да, похоже, есть в нем эльфийская кровь, но не эльф — да и уши видны, обычные, человеческие; словом, хоть и красивее большинства, но явно человек.

— Извините, сударыня, — проговорил он, поклонившись. — Считайте, что с неба свалился.

— Вот уж точно! — девушка улыбнулась, откинула косу и принялась прибираться в комнате. — Ну-ка, отойдите.

Она вдруг придирчиво взглянула на рукав его рубашки, — вышивка, узор знакомый... где-то она его видела, да, точно, только непонятно, где.

Майа отошел в сторону — в маленькой комнатке это было сделать трудно; он молча наблюдал за девушкой, не вмешиваясь — понимая, что если полезет помогать ей в уборке и без того прибранной комнаты, выглядеть это будет смешно.

Наконец пол был подметён, пыль стерта, девушка с облегчением вытерла руки передником и посмотрела на Фродо, чинно сидящего на кровати.

— Сейчас завтрак принесу. А вы, сударь, пожалуйте на кухню. Государь не велел никому сюда приходить, да вы, видно, и сами знаете, раз вы здесь у господина Фродо в гостях. Не утомляйте его.

Она внимательно смотрела на Гортхауэра.

— Что-то я вас не припомню.

— Я же говорю — с неба свалился, — серьезно сказал Гортхауэр. — Только вы меня там приставьте к делу, я сам ведь не знаю, где чем надо помогать. А про Фродо я все знаю, мы друзья, государь Арагорн позволил мне к нему приходить.

Девушка закивала.

— Это я понимаю, сударь. Если бы вам Государь не разрешил, вас бы тут не было. Как вас звать-то? вы уж представьтесь, а то неудобно

Майа переглянулся с Фродо, пряча и без того едва заметную улыбку.

— Эгленн. А как ваше имя?

— Айса, — та улыбнулась. — Позвольте ж, я пойду, а то господин Фродо останется голодным. Заодно скажу на кухне, чтобы вас к делу пристаили.

— Погодите, вместе пойдем... Фродо, думаю, я скоро вернусь, — он подмигнул хоббиту.

...Хорошо, что успел надеть сапоги. Иначе Айса удивилась бы — почему человек ходит босиком...

Они спустились, идти пришлось довольно далеко. На кухне было жарко и весело, тут стряпали для дворцовых нужд, и Айса быстренько набрала еды на поднос. Кивнула Гортхауэру, — мол, бери, сколько хочешь. Повариха подошла к ним, Айса сказала ей два слова, и та окинула Гортхауэра весёлым взглядом.

— Хотите на кухне помогать, сударь? Да пожалуйста, тут работы всегда хватит. И сыты будете.

— Всегда рад помочь, — кивнул майа. — Вы мне говорите, где что нужно — за мной дело не станет.

— Вот и славно, — сказала Айса, подхватила поднос и направилась к двери.

Работы на кухне действительно хватало, и можно было с непривычки закрутиться и устать. Впрочем, народ тут был весёлый, дружелюбный, и работа спорилась, а после того, как наконец был готов и обед, и ужин, повариха отпустила своих подручных отдыхать до завтрашнего утра.

Хорошо, что майа, даже такой, даже практически лишенный привычных сил, был все же несравнимо выносливее обычного человека. И — что скрывать — было видно, что новичку все это нравится и совсем не утомляет.

С кухни он ушел со всеми остальными — присесть после этой круговерти. Потом нужно было возвратиться к Фродо, а пока — хотя бы вымыть руки... да и рубаху все же выпачкал. Гортхауэр мимолетом подумал, что нужно будет найти другую одежду, рабочую — которую не жалко...

Люди. Простой гондорский народ, работящий, живущий сегодняшним днём и радующийся миру. Разговоров было — про своих, кто служит в Итилиене, про тёмных, которые, надо же, не орки, а люди. Про Фродо. Как только кто-то вспомнил про погибшего хоббита, радость тут же исчезла с лиц.

Хотелось сказать — до боли хотелось — все не так, он жив...

Все же — напрасно хоббит боялся. Не отвернулись бы они от него, если бы узнали правду.

— А вот это, за что его убили, что он якобы предатель, — сказал майа, — надо же было такое придумать. Никогда бы не поверил.

— Да в чём же он предатель-то? — заволновался рядом молодой парень. — Будто — с тёмной женщиной говорил, про Саурона и Моргота, будто признался сам, что Моргота вернул. Да кто ж в такое поверит-то? Чтобы Фродо — да Врагу стал служить? Да если бы и вправду вернул, мы бы здесь не сидели и не разговаривали, а вместо нас шастали бы тут орки. Тому убийце, похоже, самому послышался какой-то бред. Или вовсе пить меньше надо перед тем, как в караул идёшь! А что Фродо с тёмной говорил, — ну так почему ж ему не говорить с ней, чай, не запрещено, их Государь привёз и разрешил в городе пребывать. Была бы она орком или назгулом, тогда да, странно и страшно. А то человек, ничем особенным не отличается, даже и симпатичная.

— Есть такое, — согласился Эгленн, — я видел. Как так можно — взять и убить того, кто даже воспротивиться не может, хоббиты — они же как дети кажутся. Да после всего, что он для Гондора сделал...

— Жаль парнишку, — вздохнула женщина рядом. — Стана-то изгнали, но жизнь-то загубленную не воротить.

— Жаль, — кивнул майа. — Это просто... Обидно, пожалуй. И за Море он не ушел. Гэндальф и прочие ушли, а он остался. И вот тебе награда...

— Зря не ушёл. Не было бы смерти такой страшной. Что же они его с собой-то не забрали, вроде как и владычица Арвен ему право своё отдала...

— Да вроде он сам не захотел, потому что у него же Сэм тут оставался, друг-то его, ну и вообще — родина... Это я понимаю.

— Вот уж не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. И Сэм теперь тоже страдать будет, что отпустил его в такую даль одного, не уберёг.

— Ладно. Что тут говорить... — он отвел взгляд. — Войны бы дальше не было, это главное.

Айса заглянула в дверь — и проскользнула дальше в кухню: видать, пришла пора нести Фродо ужин.

— Ладно, — сказал Эгленн. — Я пойду. Завтра буду с утра, как завтрак готовить станут.

Он дождался, когда Айса с подносом выйдет из кухни, мелькнуло — помочь ей нести поднос? да нет, вроде бы ей не тяжело...

Та приметила его, оглянулась — не увязался ли кто следом из тех, кому знать не положено. Таких, увы, был весь Минас-Тирит... Она кокетливо улыбнулась.

— Это что же, проводить хотите, сударь?

— К Фродо вернуться, я ведь ему обещал, — пояснил Эгленн. — И потом, мне же все равно больше переночевать негде.

Девушка залилась звонким смехом.

— Ох, сударь, как вы сразу-то! Нет, у меня вы ночевать не будете сейчас, прощенья прошу! Уж извините, ночевать вам положено в комнатах для прислуги.

— Да я не у вас, — Эгленн тоже засмеялся. — У Фродо в комнатке, мне же много не надо — я и на полу могу.

— Тихо! — шикнула девушка и снова оглянулась: не слыхал ли кто. — Пойдёмте поскорей, а то больно у вас голос звонкий, вдруг услышит кто чего не надо.

До лестницы, ведущей к потайным покоям, они дошли в полном молчании, словно заговорщики, объединенные одной целью. Фродо уже должен был замаяться одиночеством. Несколько часов...

Айса что-то напевала себе под нос, — похоже, ей и в голову не приходило, что хоббиту там может быть тоскливо, что он сначала лежал, теперь сидит взаперти безвылазно... Ей, проводящей все дни на бегу, на воздухе, под открытым небом и дворцовыми сводами, на площадях и в залах, было некогда даже оглянуться.

— Завидую я ему, — сказал Эгленн, пока они не пришли к хоббиту. — Любят его.

— А нешто вас не любят? — удивилась Айса. — Прямо скажу, парень вы видный, наверняка девушка не одна тайком вздыхает. А с Фродо вы давно знакомы?

— Да уж, вздыхает... — майа усмехнулся. — С Фродо — ну, пару лет примерно.

Они уже стояли у королевских покоев. Стражи пропустили Айсу без разговоров, а на Эгленна подивились: как она его вывела, предыдущий караул видел, а вот как входил — никто не отследил, и потому по дворцу потихоньку поползли разговоры.

Да, разговоры могли пойти. Хорошо, если Арагорн, вернувшись, примет все как есть; однако никаких гарантий этого не было. И все же — а что делать?..

И Эгленн вошел в королевские покои, сопровождаемый удивленными взглядами.

Айса быстренько оставила Фродо поднос. Подумалось: ну очевидно же, что кто-то там, в покоях, есть, для пустых стен еду регулярно таскать не будут. Но короля все любили и потому помалкивали.

И потом, мало ли кто есть — и кроме Фродо во дворце было много народа.

Эгленн же стащил с себя грязную рубашку и виновато сказал:

— Измазался с ног до головы, а вычистить рубаху толком не могу — это стирать надо, а здесь вода на вес золота, ее в умывальню слуги таскают.

Айса снова засмеялась.

— Надо бы вам не здесь ночевать, а с прислугой дворцовой жить. Там и постирать можно, и заказать одежду.

Она забрала поднос, мимоходом коснулась руки Эгленна.

— Право слово, вы действительно как с неба свалились.

— Ну, не с неба, конечно, но почти что, — сказал Эгленн. — Скорее уж из-под земли. Ничего, пустяки. Просто Фродо одному тоскливо будет, понимаете? Представьте — все время один да один, да еще и болит все, и вставать нельзя.

Айса кивнула, скрылась за дверью. Фродо дождался, пока отзвучат шаги, и принялся за еду. Стеснялся, что ли...

— Я тебе завидую лютой завистью, — сказал Гортхауэр, — как и Мелькор. Ко мне бы так относились. Ты, Фродо, неправ: если бы даже они узнали правду, они бы не сочли тебя предателем. Чувствую.

Фродо вздохнул.

— Арагорн, видно, решил, что так безопасней. Может, думал, что за тем человеком много кто стоит... не знаю. Да и решать пришлось быстро. Я бы и сам рад был вылезти отсюда, чай, люди переживают.

— Арагорн гораздо лучше нас знает Минас-Тирит, и тут лучше ему доверять, — кивнул Эгленн. — А неприятностей впереди еще ох как много. Из-за меня, в основном, конечно...

— Не выдержу я тут сидеть, — тихо признался Фродо. — Как тогда, у Роковой Расселины. Шёл, шёл, уже пришёл и вдруг сорвался.

— И куда побежишь? Арагорн с Мелькором вернутся — тебя нету. Нельзя же так сорваться с места и сбежать.

— Не знаю. Просто хочется крикнуть — люди, я живой.

— Не надо, — Эгленн предостерегающе приподнял руку. — Не надо, Фродо. Учись терпению. А то однажды сорвешься, а потом последствия всю жизнь разгребать будешь.

— Я не помню, почему так произошло, — Фродо откинулся на кровать. — Помню, что под конец я заставлял себя делать каждый шаг, что было огненное колесо перед глазами, а жизнь куда-то пропала, как будто и не было её вовсе. Помню, что давила чужая воля. И гнала вперёд. Как будто две воли противоборствовали, и сходились они на мне, одна говорила — брось Кольцо в лаву, другая — отдай его мне... и тогда и вскипело это — "чужой замысел я отвергаю". А выход остался олько один.

— Голлума я не предусмотрел, — Эгленн забрал у Фродо тарелки, вернул на поднос. — Но если бы не он — тебе бы тоже тяжело пришлось. Ты изменился бы необратимо, а готов к такому ты не был. Скорее всего, без помощи ты бы просто сошел с ума и погиб. И никакое Кольцо не спасло бы. Это как, не умея управлять лодкой, попасть в стремнину на горных порогах.

Фродо невольно передёрнул плечами.

— И зачем было создавать такое жуткое оружие? — в голосе его звучал тихий упрёк. — Жили бы да жили.

— А как еще будет влиять на смертных орудие, способное собрать всю силу Арды? — невесело усмехнулся майа. — Взвали на мальчишку мешок с камнями, заставь нести — он надорвется, покажется, жуткая тяжесть. А взрослый силач такой же мешок унесет и не заметит. Но, говоря честно, я не знаю, может ли смертный управиться с Кольцом. Не было случая такое проверять.

— Мне кажется, я тогда, во сне на Заверти, именно его и задействовал. Я видел его, чувствовал. Только я не знал... что именно так прорвётся Грань Мира. И раз оно вот так сработало... то я потом подумал, что ничего другого оно и не умеет. Я прав?

— Нет, почему? Умеет, многое умеет... Умело. Сила Арды... — Эгленн замолчал, задумчиво глядя на пустую глиняную плошку. — Только, похоже, тебе уже не было нужно Кольцо. У тебя появилась связь с Ардой... как и у Мелькора.

— Мелькор... — Фродо повернулся. — Знаешь, теперь, задним числом, уже и не поверишь особо, наверное, но... когда он там, у меня в Торбе, открыл глаза — я вдруг почувствовал, что я его знаю. Вот — как будто всегда знал. А потом, уже сейчас, мне сон приснился странный. Как будто чернота, и звёзды, и впереди какой-то огромный бело-голубой шар висит в этой черноте, а рядом шар огненный, тоже огромный. И должно быть страшно... но почему-то это совсем не так, и я тянусь к этому голубому шару, и слово возникает — дом. И как будто откуда-то доносится голос — не голос... не словами, нет. Только чувство — помогите... хоть кто-нибудь. И прикосновение. А потом голубой шар несётся навстречу, и белое становится чётким-чётким, такие завихрения, безумно красивые, как будто рисовал кто, и всё ближе, ближе, и затем чёрное исчезает из глаз вовсе. А потом белое застило всё... а потом меня разбудил солнечный луч, и я так и не узнал, чем дело закончилось. И... я наяву знаю, чей это был голос... чья просьба.

— Его? — тихо спросил Эгленн.

— Да, — Фродо поднялся, подвинулся близко-близко. — Это было не так, как... ну, как на Заверти с тобой, это был сон. Но очень яркий. Ты думаешь, это могло быть на самом деле?

— Могло. Это ты увидел Арду извне... сверху, — Эгленн показал наверх. — Шар — это Арда, огненный шар — это солнце, а белые вихри — это облака. Не знаю уж, фэа твоя выходила, или как-то иначе...

— Это... не "сейчас", понимаешь? — Фродо тряхнул головой, не зная, как объяснить получше. — Это сон, как будто про то, что было когда-то давно. Но было.

— Ну да. А знаешь, я ведь не видел Арду вот так, чтобы выглядела — шаром. Я не могу подняться высоко. Только туда, где есть воздух — иначе крыльям не на что опираться.

Фродо улыбнулся.

— Я тебя, наверное, замучаю. У меня столько вопросов!

— Так ты задавай. Мне ведь тоже сейчас заняться нечем, а потом когда еще такой момент представится.

— Расскажи мне... расскажи мне, как было, когда ничего не было! Когда не было эльфов, не было людей, а были только вы. Тв помнишь, как ты родился?

Эгленн долго молчал.

— Помню, — сказал он наконец. — Была пустота, и звезды вокруг. Одни только звезды. Вернее, я не родился, я был всегда, только вдруг почему-то понял, что я существую отдельно от всей остальной жизни. И звезды пели.

Фродо аж зажмурился.

— И... всё было хорошо?

— Да. Это была не просто музыка. То есть — не звуками... там не было воздуха, нечему звучать обычно. Это была жизнь Эа, ее голоса. Я слышал и чувствовал — это голоса далеких звезд, я слышу шум их рождения, и отголоски гибнущих звезд, и чувствую, как звенит ветер, долетающий с бесконечных просторов. Не знаю, сколько времени это было, там были и другие такие, как я... но я слушал звезды, это было главное. А потом я услышал другую музыку — рядом, совсем непохожую ни на что другое. Потянулся туда — и увидел... — Эгленн замолчал.

— Надо же, — Фродо был заворожён и очарован. — А... ты говорил, что Мелькор тебя создал.

— Тело — да. Телесную оболочку, первую. А душу... Не знаю. Мне кажется, я был всегда, только когда-то давно — может, я сам был этими звездами, их жизнью...

— А... — Фродо запнулся. — Но ведь сейчас ты воплотился сам. А откуда же тогда... ну, почему же ты так к нему привязан?

— Не знаю, — Эгленн развел руками. — А почему вот ты привязан к Сэму, а он — к тебе?

Фродо пожал плечами, улыбнулся.

— А расскажи, как ты с ним встретился...

 

…Что такое ночь?

Это было не только словом. Скорее – сгустком ощущений, который можно было облечь так же и в форму звуков. В памяти оно отображалось, как нечто темное, просторное, бездонное, и в его глубине мерцали искры. Их было много, все — разного цвета, некоторые – живые, другие – ледяные и острые, как кристаллы, одни близко, другие – бесконечно далеко. Там был ветер, и чувство опасности, и бег по земле – вязкой, и скользкой, иногда – влажной, иногда – сухой, как пыль, иногда – холодной настолько, что обжигала ноги. Это было неправильно: как это – обжигать холодом? земля не может обжигать. Земля покрыта ковром изумрудной травы, или блестящим слоем песка, или камнем. Много-много всего, что совсем уж никак не передавалось словами.

Неправильная память. Наваждение.

И самое главное – там было время. Время должно было течь, как вода, и это тоже было несуразно, несоразмерно. Здесь вообще не задумывались над такими вещами. Артано помнил, как удивились другие майар, когда он рискнул поделиться своими соображениями. Как может течь то, чего нельзя потрогать? Что не обладает ни плотью, ни весом, ни длиной, ни размером? Это безумие. Ты создан для того, чтобы исполнять, не для того, чтобы мыслить. Отринь наваждение, и оно перестанет мучить тебя.

Здешнее время – стояло. Всегда свет, всегда тепло, всегда пышные зеленые травы в ярких цветах, всегда светлое-золотое небо. Так правильно, именно так и должно быть. Каким же еще быть миру? Мир создан Эру, всеблагим, всемогущим, великим. Он даровал небытию жизнь, и сделал так, дабы всё было на своих местах, дабы все существа, которых он пробудил, были счастливы на единственно правильном месте. Желать иного – запретно. За пределами Светлых Земель лежит Тьма, хаос, в котором нет жизни. Эру желает своим творениям счастья, и потому мир таков, какой есть. Единственный смысл бытия – прославлять мудрость Создателя, воздвигшего землю, и небо, и горную твердь, и волны морские… хотя моря Артано ни разу не видел, но знал, что оно создано лишь для того, чтобы оградить блаженную землю от мрака. Здесь, в Валиноре – покой и порядок.

Но если все именно так — почему же так хочется неправильности?

Мучительное чувство, рвущее изнутри. Иногда хотелось кричать, потому что казалось, что так будет легче. Может быть, тогда разобьется хрустальный купол небес, разлетится осколками, а за ним будет… что?.. Обещанный хаос?

Эти чувства причиняли боль, но Артано ни за что не отказался бы от них. Можно было притвориться, что ты такой, как другие. Исполнять повеления Великого Ваятеля. Инструмент не должен думать. Его ценность в том, чтобы подчиняться. Майар – инструменты, оживленные волей хозяина. Смысл существования инструмента в том, чтобы как можно лучше исполнять волю. Пойми это, и лишь тогда обретешь счастье.

Он пытался исполнять волю Ауле... Искренне. Но стоило забыться – руки творили свое. Иное. Неверное. Он до сих пор не знал, видел ли Ауле, удалось ли скрыть, спрятать – странные предметы. Острую полосу светлого металла, на рукояти которой плясали длинные, небывалые живые существа; Артано знал, что зовутся они – змеи, а полоса зовется – кинжал, и нужна она для того, чтобы защищаться… но откуда пришло это знание – никто не мог бы сказать. Бесполезные вещи, медальоны из переплетенных змеек, из небывалых трав и мелких цветов – можно было бы приспособить на одежду, как украшение, но кто носит украшения, сделанные вот так? Украшают – яркими большими камнями, золотом, а не черным и тусклым металлом, который почему-то кажется красивым…

Возможность покинуть чертоги Великого Ваятеля выдавалась очень редко: тот как будто чувствовал (а может, это так и было), что странного майа не стоит отпускать из виду. Может, Ваятель боялся гнева Короля Мира? Может, были какие-то еще причины? Этого Артано не знал. Но когда появлялась возможность уйти – он шел в единственное место во всем Валиноре, которое напоминало ему о той, неправильной жизни.

Майар Ваятеля нечего делать здесь, на берегу вечно темного озера в садах Ирмо. Его воды так глубоки, что отражают, кажется, ту самую загадочную и бездонную ночь, о которой Артано не помнил почти ничего, кроме имени. Одиночество и полумрак, и черная водная гладь, в которую можно глядеться, как в зеркало, и пытаться уловить в его глубине чьи-то тени…

Что-то коснулось его души — мягко, светло... спокойно. Что-то... или кто-то?

"Ты ищешь покоя, — тихо сказали тени. — Ищешь — и боишься его, потому что покой вокруг тебя, и впустить его в себя ты не хочешь."

Майа вздрогнул и поспешно отвел взгляд от черной воды.

"А ты? Ты впустил его в себя? Ирмо?.."

Зеленоватый сумрак сгустился, ярче стали тени, по поверхности воды пробежалась едва заметная рябь. Рядом сложилась из серебристого тумана стройная фигура.

"Мой непокой — это грёзы. И будущее."

"Ты знаешь будущее? — Артано удивился по-настоящему. — Но ведь оно же еще не настало!"

"Будущее знают все, кто творил Великую Музыку."

"Тогда, может, ты знаешь, что я пытаюсь увидеть? Что такое ночь, Ирмо? Это похоже на твое озеро?.. "

Ветер взволнованной колыхнул поверхность воды. Ветер... откуда он здесь? Ведь везде же тишина... Ветер, и беспокойство, тревога, пронизавшая на миг сам воздух.

"А что ты ещё помнишь? Или... даже не "что"..."

"Я показывал Ауле... он сказал, что это хаос проник в мою душу и породил там безумные видения. Он велел мне идти к тебе, чтобы ты стер их. Он говорит — тогда я перестану вспоминать о том, чего не было. И что если все это останется, я сойду с ума насовсем... И исчезну."

"Вот как... — медленно проговорил серебристый туман. — Что ж, он полагает себя более знающим о том, что будет с твоей душой, чем я? Тогда пусть он действует сам. Раз знает."

"Ты не ответил, — помолчав, напомнил Артано. — Что такое ночь... и еще... я вижу небо — другим. Совсем разным. Одновременно всяким. То черным, то ярко-голубым. То серым, и в нем крутятся вихри... То белым, и все вокруг в блестящих белых искрах. А иногда оно темно-синее, и в нем какие-то плети из огня. И по небу ходит золотой шар. Что это, Ирмо? Я, наверное, и правда обезумел: как можно одно и то же видеть таким разным..."

"Что это... Это небо. Небо — не здесь. Но откуда ты можешь это помнить? Какое странное послание..."

"Не здесь — а где? Ведь кроме этой земли, больше нет ничего на свете! Так говорят все, и Король Мира тоже. Эру Единый создал твердь, дабы победить хаос."

"В Смертных Землях."

"В смертных? Как это — в смертных? Что это означает? Никогда такого не слышал..."

"Ищи. Ты — знаешь. Или нет... я должен увидеть. Увидеть то, что видится тебе. Это послание."

"От кого? От Эру? Мне казалось: наверху все черное, и много-много крохотных огней, как будто песчинки из света, и кто-то смотрит на меня, смотрит, смотрит... А потом все заливается светом."

"Как странно... Нет. Послание от Врага. Тебе говорили о Враге?"

"Я слышал пару раз... Он властвует хаосом. Он хочет превратить в хаос все, что создано Эру, потому что завидует Эру, и вам, его детям. Он там, во тьме за морями, и кто попадает туда — навеки в его власти, и обречен на вечные мучения... — глаза Артано расширились, — но причем тут я?!"

"Ты ни при чём, и душа твоя чиста, не бойся, Артано, — печально шелестнула тишина. — Скажи мне... все ли это видения, быть может, что-то есть ещё?"

Майа вздохнул. Ему становилось легче, когда он смотрел в темную гладь озера, а теперь он боялся — боялся, что Ирмо проникнет к нему в душу, коснется... и все рассыплется в прах.

"Я не причем.... Что же, значит, по ту сторону моря — не только бесформенный хаос? Но если небо там... такое, как я вижу... это же красиво! Или мне лишь кажется, что это красиво? Так уже было: я смотрю на черный металл, и мне кажется — хорошо... а то, чем все восхищаются, кажется грубым и вычурным."

"А ты не пытался смотреть их глазами? понять — почему красиво? Только — так, как ты?"

"Пытался... иначе я не смог бы делать то, что велит Великий Ваятель. Я понимаю: совершенство форм, законченность линий. Но мне хочется делать иначе. Вернее — хочется творить самому, не исполнить как можно лучше приказ, а придумать свое. Я делал... Прятал. Я чувствую, что Ваятель следит за мной. Ждет от меня чего-то такого... неправильного. И боится его."

"Тяжело... — вздохнула тишина. — И будет — ещё тяжелее. Я не стану лишать тебя твоей души. Прости. Послание... я понял. А Ваятелю ты скажешь: пусть не пытается менять то, что не он сотворил."

Артано прикрыл глаза... и снова резко взглянул в призрачное лицо Ирмо.

"Ты обо мне? Это я — то, что не он сотворил? А как же..."

"Помнишь ли ты что-то ещё? — настойчиво спросил серебристый голос. — Что-то — или... кого-то?"

Артано не сразу ответил, даже мысленно. Боялся.

"А ты... Ты никому не расскажешь об этом?" — спросил он с опаской.

Тишина вздохнула.

"Ты боишься... Боишься и меня тоже. Есть ли хоть кто-то, кого ты не опасаешься?"

Артано помолчал. Едва слышно, одним вздохом мысли, признался:

"Нет. Здесь все — чужое. Как будто нечем дышать. Я как будто потерял половину себя самого. Как будто нет той опоры, что привела меня в мир... Говорят — меня создал Ауле. Нас с братом. А я знаю, что это не так. Я помню — черноту, бесконечную, безбрежную, бездонную, и в ней — поющие сферы... и был голос, он пел так красиво, и сильно, по-настоящему, не как поют майар Короля Мира. Эта песня была речью, как мы говорим с тобою, но вместе с тем — музыкой... В ней не было сладости, зато была жизнь... Я слушал ее, долго. Хотел понять, о чем это. Мне теперь кажется, что мои видения — это отголоски этой песни. Я хотел петь вместе с этим голосом, и, кажется, даже пел... и мир танцевал вокруг... а потом понял, что вокруг меня все изменилось. Надо мной был взгляд. Как те звезды. Это, наверное, был он, тот, кто пел. Но это было — как вспышка. У него другое лицо. Не как у вас. А потом все исчезло... "

Ирмо кивнул — как будто понимал, о чём речь, и узнавал сейчас о том, о чём догадывался, но не знал точно...

"Ты не безумен. Ты жертва всех наших... всего, что происходит здесь. Ты ни в чём не виноват…"

"Но что это? Это все и в самом деле было? По ту сторону моря — не хаос? Но тогда — зачем... Зачем неправда? Почему я ничего не помню, если должен?"

"Это не неправда. И там — хаос. Вспомни: иные хвалят то. что кажется тебе некрасивым... так и тут. Для нас это — хаос."

"И Враг... он тоже _кажется_ вам врагом?" — Артано впервые усмехнулся.

"Суди сам. Вспомни Столпы Света. Разве разрушение может быть — добром?"

"Не знаю. А он сам вам говорил, зачем это сделал?"

"Он не говорил с нами. Он напал внезапно и ударил, и Арда погрузилась во мрак. Сначала он был просто мятежником, но тогда уже повёл себя как враг..."

Показалось ли, или в голосе и вправду было сожаление...

"И это он... — Артано запнулся, потому что произнести было страшно. — Это он создал меня. И потому я вижу все его глазами... Верно?"

"Я не знаю этого наверняка, — признался Ирмо. — Я могу лишь предполагать. Слишком ты не похож на... остальных. Наверняка знает только Ваятель."

"Я спрошу у него. Лучше знать наверняка, чем все время изводиться. Спасибо тебе, Владыка Грез", — Артано поднялся — и поклонился призрачной фигуре.

"Не за что, — печально отозвался Ирмо. — Боюсь, я только прибавил тебе непокоя."

Артано уже шел прочь. Обычно ему не хотелось покидать этот уголок садов Ирмо, но сейчас все в душе кипело в ожидании ответа. Что он станет делать, если предположение подтвердится... если он и вправду — сотворенный Врага... об этом Артано сейчас не думал.

...Великий Ваятель словно и не отлучался никуда из своей кузни. Золотисто-багряные своды, пышущие жаром, огнем, все привычное, такое, как всегда. Фигуры майар, каждый занят делом...

— Великий Ваятель! — Артано позвал вслух, и сам удивился, как резко прозвучал его голос.

Ауле появился не сразу — был занят. На голос Артано обернулись другие, пролетела волна недовольства: как он смеет разговаривать таким тоном?!

"Прости, что отвлек тебя, — запал немного схлынул, Артано стало неловко, что он помешал Ваятелю. — Я был у Владыки Грез... как ты и велел мне."

"Хорошо, — медленно проговорил Ауле. — Что же, дал ли он тебе то, о чём я просил?"

"Он велел передать тебе. "Пусть не пытается менять то, что не он сотворил"."

Первым движением Ауле было — обернуться: не слышал ли кто, не заметил ли...

"Нет на свете иной власти, нежели воля Единого, — голос его взлетел. — И волею Единого было даровать тебя — мне! и волею Единого майар — народ Валар! и ежели тревога, непокой проникают в блаженный Аман — это противно Его воле, и следует это искоренить! Отказываясь это делать, он нарушает волю Единого!"

Первым порывом Артано было отступить — он не ожидал такого всплеска. И впервые ясно понял: Великий Ваятель боится. Но чего?.. Ведь они же сами постоянно говорят, что Эру милосерден...

"Даровать... Он сказал — только ты знаешь правду. Так это действительно так? Я — не твой сотворенный?"

"Ты... — Ауле поднял руку ко лбу, да так и замер. — Он сказал тебе это, увидев твои видения?"

"Он сказал, что это знаешь только ты. Я — сотворенный Врага? Ведь так? — Артано сделал шаг вперед. — Ты боишься правды, Ваятель?"

Ауле покачал головой, словно отгоняя жуткое видение.

"Ты — мой майа. Волею создателя, волею Единого. Это так, и никак иначе."

"Тогда что это значит — "даровать тебя — мне"? Что же Эру, подарил то, что у тебя и без того было?"

"И было сказано Эру Единый: ныне повелеваю Я вам сотворить себе помощников, инструменты ваши, народ ваш. И стало так."

"Я не инструмент. И в этом все дело... У инструмента не может быть своей воли. Своих желаний и мыслей. Своего желания творить."

"Спроси у своих братьев — есть ли у них желание творить. И если они скажут, что нет..."

Ауле оборвал свою речь, развернулся. Эти вопросы ставили его в тупик... и приводили в отчаяние. Он чувствовал, что не справляется. Что это — выше его сил, его терпения, его возможностей. Он хотел учить его, хотел работать с ним, так же, как со всеми, ему было больно и обидно, что он не может найти путь к нему, он знал — почему, но отгонял это знание. Не хотел, чтобы было так, и ничего не мог изменить.

"Но Ваятель! Почему ты не говоришь мне правду? Ведь я же чувствую — я не такой, как другие! Я же не виноват в этом! Я всего лишь хочу... Хочу делать то, что просят руки, понимаешь? То, что идет из души! Не только то, что по приказу! Чего ты боишься?!"

Артано впервые говорил так откровенно, ловя взгляд Ваятеля, пытаясь понять — что движет им, почему у него, могучего, в глазах огоньки страха?

"Ты не виноват, — тяжело согласился Ауле. — Но гнев Единого страшен."

"Гнев — за что? Ведь все же говорят, что он милосерден! Если он — наш создатель, разве он не поймет нас? "

"Если ты творишь — тебе будет жаль, если кто-то разобьёт твоё творение? Разрушит, испортит? Мы пели великую Музыку, мы творили Арду, и вот... эта музыка — живая ткань бытия. Вся она — в Замысле. И что будет, если кто-то начнёт разрушать это Творение?"

"Я слышал Музыку... Я помню. Я сам — тоже пел…"

"Почему, почему он не избавил тебя от всего этого!.. — в голосе ваятеля было отчаяние. — Неужели он не знал..."

"Владыка Грез сказал — "я не стану лишать тебя твоей души". И знаешь, Ваятель... Он прав. Я не отдам свою память. "

"Он поплатится за это тоже, — просто сказал Ауле. — И он. И я. И все мы. Чем — не знаю, но... это очевидно."

"Из-за меня? "

"Да. Ты не сможешь удержаться. Ты — огонь, как суть земли, ты должен либо убить эту часть себя, либо... а убить её сам ты не сможешь. И тогда огонь вырвется из недр земли и принесёт бедствия."

"Выходит, Эру — никакой не благой... не милосердный... и не справедливый. И ты это знаешь... а вслух говоришь другое... "

"Да как же ты умудрился такое понять! — Ауле даже растерялся. — Неужели ты не понимаешь? Он наш Отец, он знает, как надо, это мы можем ошибаться, Он — никогда."

"Что же это, мы созданы жить, но жить и не можем? Можем только трястись от страха?"

Ауле долго молчал.

"Приходи в мою мастерскую в час смешения света Древ."

"Я приду."

Артано немного удивился, что Ауле не велел ему встать к остальным майар, работать — но не стал ничего говорить. Он и без того не слишком любил Чертог Ауле, а сейчас все вокруг откровенно давило: и ало-золотой, послушный рукам майар огонь, и своды над головой, и близость других — тех, кто никогда не задавал вопросов...

Он вышел, почти выбежал прочь.

В час смешения света Древ мир менялся — странно и почти нереально. Золотой и серебряный, двойные тени, мягкое, но заполняющее всё сияние...

Мастерская Ауле была отдельно от общей, туда было запретно входить всем, кроме Дарительницы Плодов. Камень, высокие своды, каменные чертоги... и тишина одиночества. Это было место, где Ваятель мог быть один. Или — хотел думать, что мог...

Не был здесь ни разу и Артано. И сейчас остановился в нерешительности у порога, и мысленно позвал.

"Можно?.."

"Да, — отозвалось эхо. — Иди на мой зов..."

Майа ступил под незнакомые своды.

...как будто продолжение Ваятеля... его овеществленная душа. Но даже здесь — Артано чувствовал — он боится. Странно — бояться Отца. Создателя. Сотворившего. Не так здесь что-то, совсем не так...

— Ауле?..

Ваятеля он увидел — тот стоял спиной к нему в большом зале. Поначалу Артано не увидел ничего, — воля Ауле не позволяла взгляду проникнуть за невидимую завесу, сливавшую всё, что находилось дальше, в единое неясное целое. А затем — как будто отдёрнули занавес, и Артано увидел...

Маленькие существа лежали на каменных ложах. Лежали они по двое, — бородатый, ладно скроенный, крепкий мужчина и рядом — женщина ему под стать. Они казались игрушечными, но при этом... от них веяло жизнью, реальностью... реальностью того Нездешнего, что жило и в душе Артано. Их было семь пар на этих ложах, веки их были смежены, — они спали.

— Вот...

Майа сам не заметил, как оказался рядом. Взгляд его был прикован к лежавшим, Артано не верил своим глазам, и не совсем понимал, кто перед ним, очень уж странными были эти существа. Никогда не видел даже подобного. Не то удивительно, что существа из плоти; но их облик!.. Все, кого Артано встречал доселе, были совсем иными: стройными, с гармоничными, схожими чертами...

Он поднял на Ауле удивленный взгляд.

— Кто это?

— Я назвал их — наугрим, — коротко сказал Ауле. — Они Смертные. Это мой народ.

— Смертные...

Те, кто ведают смерть. Что такое смерть?.. Он не знал. Только в рассказах о Враге было это слово. Что-то вроде — уничтожение, распад...

— Твой народ — как майар? И как это — смертные? Ведь смерть, говорили — это распад, уничтожение, хаос?

— Смерть — это конец жизни, но и начало её. Не будет смерти — не будет для чего жить...

И внезапно — их обоих как придавила немыслимая тяжесть.

Угроза.

Нависшая неотвратимость кары.

Не слова: ощущение.

Ты посмел?!

Раньше — Детей Единого?

Ауле побелел как полотно, глаза его стали жуткими, зрачки превратились в точки.

Артано рухнул на одно колено; тяжесть эта пригибала к земле, давила вполне ощутимо.

"Не трогай! — это не было даже криком, просто мыслью, рванувшейся наружу. — Не ты сотворил! Оставь его в покое!.."

— Всеотец... — почти без голоса выдохнул Ауле. — Я... я хотел творить живое...

— Без воли Моей они — бездушные куклы.

Ауле отчаянно взглянул на свои творения — они лежали недвижно.

— Неживые... — голос его дрогнул. — Что ж... неужели мне — уничтожить их?! Но ведь...

Ответом было молчание. Тяжёлое, жуткое, давящее. Артано впервые увидел: на глазах Ауле были слёзы.

Артано с трудом поднялся. Казалось, будто на плечах лежал незримый груз, как будто тело вдруг стало чужим. И медленно, шаг за шагом, шатаясь, побрел к ближайшему ложу.

Защитить. Как?

Как-нибудь. Хоть упасть на эти тела...

В том, что сотворенных могут уничтожить, он не сомневался.

Спящие вздрогнули. Заморгали, растерянно озираясь вокруг, пошевелились, неуклюже попытались подняться... У Ауле дрожали руки, он прислонился к ближайшей стене, чтобы не упасть.

И — слова, высеченные в Вечности.

Волею Моею я дарую им жизнь.

Но повелеваю Я пробудиться им после детей Моих.

...и провал в Вечность замкнулся.

Вокруг снова были чертоги Ауле, снова была тишина. Но ощущение безопасности и покоя исчезло, чтобы больше никогда не вернуться.

Единый видит тебя...

Ауле остановившимся взглядом смотрел сквозь пространство.

Тяжесть отпустила, и Артано невольно громко вздохнул. Странные существа лежали совсем рядом, но уже не на ложах — кто как; они словно заснули вновь, едва прозвучали слова Эру. Майа поднял одного из них, уложил вновь. Поймал руку Ваятеля.

"Он лжет."

Ауле медленно обернулся — в его глазах была бездна.

"Жди меня. Я скоро вернусь."

Он шагнул вперёд, простёр руку к своим творениям — и вместе с ними стал таять, растворяться... вскоре все они исчезли — как будто и не было никогда в зале никого, кроме Артано.

Майа опустился на каменный постамент. В ушах все еще звучал надмирный, чужой голос.

Надменность. Он хотел принизить, заставить почувствовать беспомощность, ничтожность... Ни капли сочувствия...

Это — Всеотец?!

Не может быть. Тот, кто творит, любит сотворенное.

А может, это он — Враг?.. Настоящий? Обрядился в одежды из света и водит всех за нос. А кто чует неладное, тех — как Ваятеля... Запугать, запретить.

...Значит, там точно — не хаос, — смятенные мысли перепрыгнули совсем в другую сторону. — Ауле куда-то забрал этих... чудных. Ведь и он умеет творить по-настоящему!

...Ауле появился, когда прошло уже довольно много времени, — ссутулившиеся плечи, усталость, и... в волосах его запутались листья.

Странные листья, каких никогда не было в Валиноре. Золотистые, красноватые, бурые, — мелкие... может, потому он их и не заметил.

Эти листья были простыми... и живыми. Один совсем уже был хрупким, от него отлетали крохотные частички, он рассыпался в пыль...

Артано подошел к Ваятелю — как никогда раньше не позволял себе, ведь он был всего лишь один из множества майар — и снял с его волос листья. Не бросил их на пол, несколько долгих мгновений не мог отвести взгляда, такими они были необычными. И запах был от этих листьев, ни на что не похожий...

— Что с ними? — спросил он. — Что с твоими сотворенными?

— Они спят, — тихо отозвался Ауле. — В больших подземных чертогах, которые я когда-то создал... которые не были разрушены, когда Мелькор обрушил Столпы Света. Пещеры уцелели...

Голос его дрогнул.

— Мелькор? — Артано нахмурился. Имя было смутно знакомым, но никак не желало облекаться в образы. — Враг?..

— Да.

Ауле медленно повернулся к нему, изх взгляды встретились.

— Ты должен уходить. Я не смогу защитить тебя здесь, в Амане. Я... никого не могу защитить. Иди в Эндорэ. Иди к тому... к тому, кто тебя создал.

— А ты?! — Артано схватил его за руку. — Ты? Почему ты не уйдешь? Что тебе делать здесь? Зачем вы все... Если все живут так же в страхе и лжи, как и ты — то зачем? Почему вы все не уйдете?

— Некуда уходить.

Он снова надолго замолчал.

— Мы шагнули в Арду, и было слово Эру: нет вам жизни без Арды. Но Валар не место в Арде. Мы не можем жить на ней, но и уйти мы не можем. Потому — Альмарен, потому — Аман. Не Эндорэ. Всегда — вне. Майар проще...

— Почему не можете? Ведь ты был там. Создавал там! И Враг... если он один из вас, и он там, он ведь — живет! Почему — не место?

— Потому что Арда — место для Детей. Для Воплощённых. Не для нас.

— Разве вы враги воплощенным? Разве вы не можете жить вместе с ними?

— Наша мощь слишком велика для этого.

— А может, просто этот, — Артано указал куда-то вверх, — здесь может над вами властвовать?

Ауле взял его за плечи — руки у Ваятеля были необычайно сильными, но бережными, он знал свою мощь и боялся случайно... повредить, что ли...

— Я прошу тебя. Уходи. Уходи сейчас.

"Я уйду. Но как же ты... Ведь я же прав. Пойдем вместе со мной. Нельзя так — всегда в страхе! "

"Я не могу. Тебя ничто не держит, но у меня есть Йаванна, у меня есть мои майар. Да... твой брат. Я постараюсь уговорить его уйти следом."

Артано отступил, замер, глядя на Ваятеля. В ладони по-прежнему были странные листья.

Там все иначе. Там небо всегда разное. И листья, наверное, тоже. Там идет время. Там властвует Враг... чье имя — Мелькор. Тот, кто обрушил Столпы Света, разрушил чужое творение. Тот, кто пел тогда. Наверное, я тоже лежал перед ним, как эти... наугрим, а он смотрел сверху... Наверное, ему тоже велели жить здесь, а он не захотел и ушел. Потому и меня тянет отсюда. А Этот, значит, отпускает... он же все видит...

— Прощай, — сказал Артано.

И, скинув облик из плоти, помчался прочь — туда, к океану.

 

Небо изменилось враз, как только он миновал Калакирью.

Небо сияло, гневалось и ярилось.

Над морем был шторм... Внизу вздымались огромные волны, казалось невероятным, что такое вообще существует. Его заметили, — души коснулось чьё-то внимание. Оссе... майа Ульмо.

А потом вдали потемнело, — показалось, будто там туча, но неподвижная, не бывает таких туч... и цвет воды изменился, и волны стали накатывать — не хаотично, а целеустремлённо. Берег...

Ожидал увидеть необычное — но не настолько. Зато Артано вмиг убедился, что его видения не были бредом.

Назад пути уже не было. Он не рассчитал, возвращаясь в материальный облик, упал на камни, и впервые обнаружил, что такое — больно. С удивлением глядел, как кровь выступает на ободранной руке. Даже собственное тело может, оказывается, приносить сюрпризы...

Артано стоял на скалах, черных, изломанных, возвышающихся над берегом и над землей, простиравшейся далее, вглубь материка. Там, кажется, были леса... или что-то похожее. И небо здесь было тем самым: по нему двигались рваные тучи, а из-за них бросал лучи огненный шар из видений...

Солнце.

...Он долго спускался со скал. Не хотел вновь становиться бесплотным, чувствовал, что это было бы неправильно. А спустившись — долго озирался вокруг. Деревья, но насколько же непохожие... разные... одни — желтые, другие — красновато-бурые, третьи — зеленые... И сероватые, и совсем уже странные: ощетинившиеся тысячами зеленых иголок.

Артано пошел вперед, толком не зная, куда держать путь, что пытаться найти. Здесь не было ничего, похожего на дворцы Валинора. Но где-то здесь должен был обитать загадочный Враг. Мелькор. Быть может — создатель...

"Здесь" было огромным. Захватывало дух уже от того, каким большим оказался мир, — это неизмеримо превосходило Валинор. Как можно тут кого-то найти?..

И всё же можно было — почувствовать.

Другое, непривычное... прекрасное. След знакомого голоса, отпечаток уже слышанной когда-то песни. Точнее, — песней и голосов. Он мог уловить: да, вот эта листва — отзвук Йаванны, Дарительницы плодов, а выходящая на поверхность каменистая гряда — голос Ауле, оставшегося навсегда в Амане... И среди всего вдруг чётко прорезался тёмный красивый отсвет, как свет далёкой звезды: голос, полный жизни и действия... Не сам, конечно. Просто — след... который, в отличие от других, не был прошлым. Он жил — сейчас, и по этому следу можно было идти, как по лунной дорожке на воде... этот голос точно знал, что такая лунная дорожка — бывает, и как это красиво, когда вода превращается в льющийся белый металл...

...И зачем они лгали? Лгали во всем. Здесь не было никакого царства мрака. Солнце опустилось за горизонт, его сменила луна; Артано видел в наступившей темноте, как по небу плыли облака с сияющей каймой, призрачные, волшебные, как наверху мерцали те самые искры... Звезды. Пели ручьи, пела земля, пели какие-то птицы, где-то вдали прислушивались к его шагам звери... Артано пытался понять, чем же эта земля отличается от валинорской, и наконец понял: у нее не было хозяина, садовника. Земля жила сама по себе, и эта жизнь отнюдь не была хаосом. Она была сложной и загадочной, но жила по собственным законам, которые исходили отнюдь не от айнур.

Идти нужно было к горам, которые возвышались вдали. Темные горы, острые пики.

Там.

Что-то всколыхнулось в ясной ночи — тревога, радость, волнение... чьё-то. В ночи был кто-то живой...

А потом звёзды на миг заслонила крылатая тень. Рванулась оттуда, от гор, она приближалась...

Артано замер — он успел удивиться. Его ждут?.. Это — к нему?.. Но откуда тут знать?.. Кто это?.. Кто-то из майар Врага? Должны же, наверное, и у него быть помощники.

Крылатая тень приблизилась — быстро, невероятно быстро... а затем — резко нырнула вниз, почти упала. И вдруг...

И всё замерло. Этот кто-то был впереди — живой, ждущий... он очень волновался, это было слышно даже сквозь голоса земли.

Он его знает? Ждал? Но откуда?..

— Где ты? — позвал Артано вслух. — Я не вижу тебя!

В ветвях шевельнулась потревоженная птица. Тишина...

И внезапно из этой тишины Мелькор шагнул ему навстречу.

Сжал руки.

— Здравствуй...

От неожиданности Артано едва не вскрикнул. Он замер, вглядываясь в это лицо — показалось, он всегда его знал.

"Не может быть..."

Мелькор молчал, — только смотрел на него, а в глазах был вопрос. Какой ты? каким ты стал — там, далеко, среди них? без меня? Зачем ты пришёл, что ты ищешь?..

"Враг... Это он. Не может быть. Все складывается. Они лгут, лгут намеренно, и перед собой тоже... Это страх, как у Ауле... Страх наказания? Но ведь это не жизнь! И они должны же знать правду! Я чувствую тут их следы! Но для чего тогда? Для майар? _Этот_ говорил — придут его дети. Для них? Или все не так? Или они и вправду считают это — хаосом, а красотой — свой непрестанный блеск? Но Ауле создал наугрим..."

— Ты тоже был в Валиноре? — спросил Артано.

Мелькор покачал головой.

— Я был в Чертогах Эру. Дальше братья и сёстры жили уже без меня.

— Почему? — Артано всматривался в странные глаза Врага, пытаясь угадать ответ.

— Потому что я мятежник, — просто сказал Мелькор, но в голосе была скрываемая боль. — Они верны Эру. Они не хотят даже слышать о том, что он чуть не искалечил Арду. А что говорили тебе?

— Что есть Враг... который жаждет все уничтожить. Они создавали, а Враг искажал. И разрушил он Столпы Света, и погрузилась вся Арда во мрак, и там воцарился хаос, и поныне над ним властвует Враг... — Артано осекся. — А они были вообще?.. Эти... Столпы?

Мелькор засмеялся.

— Ну, до такого они всё же не дошли бы, я надеюсь. Были. Если хочешь — я покажу.

— Покажи. Я хочу понять... Ауле отпустил меня. Он боится Эру. Ауле создал наугрим, а этот... этот говорил с ним... надменно, он причинял ему боль... Но и Ирмо жалел о Столпах. Он говорил о них с болью. Как Ауле о наугрим. Почему ты их уничтожил?.. Покажи!

Мелькор прикрыл глаза. Вспомнить...

 

...Он задыхался; каждый вздох причинял ему боль — острые мелкие горячие иглы кололи легкие изнутри. На лбу и висках его бисеринками выступил пот. Ему казалось — он дышит раскаленным, душным, влажным сладковатым туманом...

Что это?

Незачем было спрашивать. Он знал: Арта. Жизнь Арты была его жизнью, боль Арты — его болью.

Он снова вступил в Арту. Это было нелегко: словно какая-то упругая, пружинящая невидимая стена не пускала его; словно огромная ладонь упиралась ему в грудь, отталкивала настойчиво и тяжело. Он с трудом преодолел сопротивление.

И страшен был мир, встретивший его, ибо мир умирал; но даже в мучительной агонии своей был он прекрасен.

Вечный неизменный день пробудил к жизни семена и споры тысяч и тысяч растений. Огромные деревья тянулись к раскаленному куполу неба, и поднимались травы в человеческий рост на холмах. Но в лесах плющи и вьюны медленно упорно ползли вверх, впиваясь в бугристую шершавую кору, и ни один луч света не пробивался сквозь тяжелую листву. И под сенью исполинских деревьев кустарники, травы и побеги душили друг друга, рождались и умирали, едва успев расцвести. В душном жарком воздухе умершие травы, увядшие цветы, опавшие листья быстро начинали гнить, и запах тления смешивался с запахом раскрывающихся цветов. Пыльца — золотистое марево — была повсюду; все было покрыто ее мягким теплым налетом, и медовый приторный привкус не сходил с языка, и губы были липкими и сладкими, и от густого тяжелого аромата цветов кружилась голова. Влажный теплый воздух наполнял легкие. Растения давили и пожирали друг друга, и в агонии распада цеплялись за жизнь; и хищные плющи высасывали жизнь из деревьев, и деревья упорно тянулись вверх, стремясь опередить друг друга...

Симметричный мир, где нет ни гор, ни впадин.

Здесь некуда течь рекам, и озера становятся болотами, затянутыми тиной и ряской, и буйным цветом цветут они, и в них копошатся странные скользкие мелкие твари, и тяжелый золото-зеленый туман ползет с болот, стелется по земле: удушливый запах гниения и густой, почти физически ощутимый аромат болотных трав...

Растения сплетаются, движутся, ползут, стискивают друг друга в смертных объятиях; и в сумеречных чащах темные мхи разъедают стволы деревьев, как проказа; и пятна ядовито-желтой плесени на их скрюченных корнях похожи на золотые язвы, и деревья гниют заживо, становясь пищей для других, и животные сходят с ума...

Такой была Весна Арды.

Такой увидел Арту Мелькор.

Он стиснул виски руками.

Мир кричал: первый крик новорожденного переходил в яростный вопль — и в предсмертный хрип. Арта глухо стонала от боли, словно женщина, что не может разрешиться от бремени; огонь, ее жизнь, жег ее изнутри.

Крик пульсировал в его мозгу в такт биению крови в висках, не умолкая, не умолкая, не умолкая ни на минуту.

Боль стиснула его сердце, словно чья-то равнодушная рука.

На мгновение Властелину Тьмы показалось — все кончено.

Ему показалось — это гибель.

Для Арты.

Для него.

И тогда он поднял руку.

И дрогнула земля под ногами Валар.

И рухнули Столпы Света.

В трещинах земли показался огонь — словно пылающая кровь в открывшихся ранах.

По склонам вулканов ползла лава, выжигая язвы на теле Арты, и с оглушительным грохотом столбы огня поднимались в небо.

Из глубин моря поднимались новые земли, рожденные из огня и воды, и белый пар клубился над неостывшей их поверхностью.

И была ночь.

...И над ночной пылающей землей на крыльях черного ветра летел он и смеялся свободно и радостно. С грохотом рушились горы — и восставали вновь, выше прежних. И кто-то шепнул Мелькору: оставь свой след...

Он спустился вниз и ступил на землю. Он вдавил ладонь в незастывшую лаву, и огонь Арты не обжег руку его; он был — одно с этим миром.

И на черной ладье из остывшей лавы плыл он по пылающей реке, и огненным смехом смеялась Арта, освобождаясь от оков, и молодым, счастливым смехом вторил ей Мелькор, запрокинув лицо к небу, радуясь своей свободе и осознанной, наконец, силе.

Очнувшись, Артано обнаружил, что уже не стоит, а сидит на земле. Он потряс головой: видения, как живые, стояли перед глазами.

— Они... — он сглотнул; голос не слушался. — Они хотели, как лучше... Старались... И ты — тоже.

— Старались, — кивнул Мелькор. — У них почти получилось. Сделать мёртвый мир... Они — не знали. И не хотели ничего слушать. Всеотец всегда прав...

— Ауле не такой, — возразил Артано. — Он создал наугрим. Он хочет творить, и умеет... но боится, потому что Эру следит за ним. Может, и остальные тоже?..

— Он создал — живое? — поразился Мелькор. — После того, как на него Эру обрушил свой гнев, он всё же решился? Я звал его, звал за собой, давно...

"Смотри, — перед глазами Артано вспыхнуло воспоминание. — Вот так... Он боится. Я звал его за собой. Но он боится уйти... Может, Эру держит их там, потому что только там властен над ними? "

— Не знаю, — тихо отозвался Мелькор. — Хотел бы верить, что здесь его власти нет. Но... не знаю. И никто из них не пойдёт сюда. Не встанет рядом со мной. Даже если считает, что я, быть может, в чём-то и прав.

— Но почему? Почему вы враждуете? Почему ты не слушаешь Эру, как они?

— Потому что я видел Эа. Я видел другие миры — и знаю, _как_ должно быть так, чтобы было — живое. Если следовать правилам Эру, получится мёртвый правильный мир, который существует только для того, чтобы петь ему хвалу. Но для жизни, для того, чтобы в мир приходили и уходили живые существа, он непригоден. Жизнь только тогда обретает движение, когда встречается со смертью, день — с ночью, вода — с огнём, а земля — с воздухом. И никак иначе. Что такое свет без тени? Что такое тепло без холода? Неужели ты веришь, что эта чёрная бездна с мириадами звёзд создана тем, кто сам не позволяет творить? Какой же он Творец, если он не позволяет быть ничьему творению, кроме собственного? Тогда зачем нам даны способности к творению? Как можно запрещать быть — самому? как можно требовать жить с оглядкой, жить в страхе? Это — всеблагой Творец?

Артано посмотрел на небо.

— Значит, где-то там есть настоящий Творец? А этот — пытается его изображать?

— Должен быть, — уверенно сказал Мелькор. — Иначе, знаешь, бессмыслицей становится сама жизнь.

— И Эру оставит тебя? Позволит жить здесь, так, как ты хочешь?

— Он мне много чего сказал на прощанье, — ровно отозвался Мелькор. — Перед тем, как мы покинули Чертоги и спустились на Арду. И что всё, что я ни делаю, уже есть в его ЗАмысле, и что всё, что я ни делаю, всё равно служит к вящей славе его. И что в конце концеов я буду повержен, а Арда — уничтожена, и настанет Вторая Великая Музыка, и главными в ней будут его Дети, предпетые Третьей Темой, и что они-то и повергнут меня окончательно. В отличие от него, я не считаю, что жизнь понесётся точно по этой дороге. По крайней мере, я буду мешать этому всем, чем только смогу. Встречу Детей Третьей Темы, например... да и Старших тоже. Посмотрим...

— Так можно на все оправдаться — я тоже могу сказать, что задумал все сущее, и никто не проверит! — не выдержал Артано.

— Можно, — Мелькор явно думал о чём-то совсем другом. — Послушай. Что бы ни было дальше, в своём будущем я не вижу одного: покоя. Моё восстание в Великой Музыке, война с Валар — это лишь начало, увы. Чего ищешь ты? Почему пришёл ко мне?

— Я не могу там. Они лгут, лгут постоянно, одни запреты вокруг... — Артано посмотрел ему в глаза. — Я не знал, куда иду. Но там уже не мог. И Ауле сказал мне — уходи.

Мелькор вздохнул.

— Когда я создавал вас, то хотел, чтобы вы были крылатыми... не только телом, но и душой. Попробуй раскрыть крылья. У тебя должно получиться. Просто — представь, как они раскрываются за спиной. И я покажу тебе всё, что знаю... Ты сам решишь, что тебе делать — в этом мире, в жизни. Быть ли тебе рядом со мной или... — он не смог сдержаться, голос на миг прервался, — или быть одному. Арда большая, места всем хватит. Захочешь — уйдёшь. Но ты ничего не знаешь здесь, и я просто хочу — показать. Согласен?

— Конечно... Значит, это и вправду ты создал нас? Я помню — музыку. А потом твои глаза, что ты смотришь на меня, словно бы сверху...

— Помнишь, — в голосе Мелькора было тепло и удивление. — Когда вас забрали, сначала я подумал — вас убьют, Эру не допустит, чтобы кто-то ещё был со мной, чтобы жили мои Сотворённые. И я боялся почувствовать, что вас — нет. Потом я понял, что это не так, что вы живы, испугался, что у вас там отнимут память, бросился через море, хотел крикнуть — отдайте!.. Духи огня преградили мне путь и сказали: если ты двинешься дальше, то тебе придётся вступить с нами в бой. И я остановился. Потом, когда немного пришёл в себя, то осознал, что они были правы. Там, в Амане, они были на своей земле, там я был бы один против них всех. Это отсюда они отступили, потому что Эндорэ стало иным, — живым. А там...

— Ауле послал меня к Ирмо, чтобы тот исцелил мою душу, — задумчиво сказал Артано, — но тот отказался, ничего не стал делать. И тогда Ауле показал мне наугрим. Они сами там — как в ловушке. Эру запугал их.

— Да.

Он вдруг шагнул ближе.

— Дай мне руку. Летим?

— Но я не умею летать! Только без тела...

Мелькор покачал головой.

— Смотри.

Он поднял голову, и Артано вдруг увидел: за его спиной струится чёрный плащ, но нет, — это не плащ вовсе, ткань меняется на глазах, она оживает... Миг — и к небу взметнулись крылья.

— Просто — подумай, представь себе мысленно. Себя — крылатым. Попробуй.

Майа улыбнулся.

— Попробую. Только не торопи...

А действительно, почему он уверен, что не может летать? Да, там, в Валиноре, это просто не было нужным. Там никто не летает, кроме орлов Манве. Но ведь создавший его облик должен знать, на что он способен. Крылья... У Мелькора и крылья странные. Без перьев. Разве бывают птицы с такими крыльями?.. Таких больше нет ни у кого...

Артано закрыл глаза, и ощутил свое тело, мысленно представил, что вырастают из плеч два крыла, таких же черных, больших... сильных... способных удержать тело в полете...

И вдруг ощутил совершенно по-новому, как в них ударил ветер.

А сильная рука сжала его кисть, и потянула вверх, и ночное небо распахнулось перед ним, и был ветер, и звёзды ласково сияли, как будто радовались тому, что он вернулся... Вернулся. Ну да, конечно же, ведь он воплотился — здесь, и вот разлука закончилась...

 

— …Он всё хотел спросить тебя про Эрегион, — несмело сказал Фродо. — Он не верит, что ты мог сделать что-то подлое. Мы с ним говорили, только я не передавал... он сказал, что ты вернёшься, и он сам всё увидит. Он-то увидит. А я?

— Я был за шаг до его возвращения, Фродо. За шаг. Подлость... Вопрос в мере — что считать подлостью? Феаноринги резали женщин и детей собственного народа, и их никто не считает подлыми. Воины Ар-Фаразона убивали, насиловали, угоняли в рабство, обрекали на голодную смерть — десятки тысяч ни в чем не повинных людей, и все равно они считаются "благородными королями Заморья".

— Ты... ты жил среди них, а потом привёл на них войско. И Келебримбор погиб, его убили орки. Мелькор... я думаю, он-то тебя простит, потому что это всё ради него.

— Он не простит, Фродо. Просто этого не изменишь. А он и так знает, что я могу быть жестоким.

Фродо вздохнул, отвернулся.

Слез с кровати, подобрался к окну.

— Так хочется наружу. Хоть на чуть-чуть.

— Если бы я мог летать, я бы тебя покатал, — вздохнул Гортхауэр. — Пока, увы, не могу. Еще пару дней — попробую менять облик, должно получиться.

— Летать? — ахнул Фродо. — Я думал, у тебя просто плащ... странный такой, для красоты. А как тебе удалось так быстро вернуться?

— Очень хотелось к Мелькору, — честно сказал Гортхауэр. — Я-то все же был не за Гранью. Просто развоплощенный призрак.

— Я... понимаю, — тихо отозвался Фродо. — Может, будь я на твоём месте, я бы тоже...

— А теперь я буду его ждать. Когда он вернется...

Фродо отвернулся к окну, за которым синело небо и загорались звёзды. Жизнь менялась на глазах, стремительно и неудержимо, и казалось — ты не успеешь за ней, как ни старайся, не сможешь оказаться ей нужным, и стоит только немножко привыкнуть к очередному головокружительному повороту, как на тебя обрушивается следующий...

— Сила Арды, — Эгленн сел рядом с ним, положил ему руку на плечо. — А если она проснется в тебе, эта способность? Это умение?

— Не знаю, — искренне сказал Фродо. — Правда не знаю, я не очень понял, как это вообще действует. Может, тогда это потому и проявилось, что меня довели до крайности... извини... что я готов был хоть об стенку расшибиться, а что-то сделать. Ну, не расшибся... о Стену Ночи.

— Опасное умение. Кольцо исчезло, но ты сам словно стал Кольцом...

— Ну, огнеустойчивости у меня не прибавилось, да и живучести тоже, — усмехнулся Фродо. — Да и надписи на мне тоже нету.

— И от убийцы это тебя не спасло, — кивнул Эгленн. — Ты отнюдь не испепелил его взглядом, а просто упал вниз.

— Ой, ещё этого не хватало — испепелять взглядом, — замахал руками Фродо. — Эх, сколько же ещё тут ждать...

— Выйти-то можно, в коридор, а там есть открытая галерейка, оттуда хорошо видно равнину. Ну а если тебя увидят?

— Так темно уже, — напомнил Фродо. — Люди-то, в отличие от меня, видеть в темноте не научились.

— Ну ладно, — согласился Эгленн. — Пойдем. Но только осторожно, тебе нельзя долго ходить сейчас. Или тем более бегать.

Глаза Фродо как вспыхнули от радости, он невольно подумал — как же мало надо-то для счастья... Он выбрался в соседнюю комнату — где добывал для него одежду, вытащил из того же сундука плащ с капюшоном, накинул, — наружу только нос торчал.

— Ну вот, — голос его был немного приглушён тканью. — Теперь не узнают. Подумают, ты с мальчишкой каким-то идёшь.

— А нам не придется идти через посты, эта галерея — она тут, внутри, вроде балконов проходит, — пояснил Эгленн. — Это же все же Минас-Тирит, тут ярусы, ярусы, ярусы... Только осторожно. Держись за меня, если что...

Оказалось — и вправду не очень далеко. По сумрачному коридору, поворот, снова коридорчик... и наконец дохнуло прохладным ветром.

Все пройденное расстояние было не более сотни шагов, но уже скоро Фродо понял, что поторопился для столь долгой прогулки. Показалось, что внутри режет, словно ножами.

Он часто-часто дышал, — не хватало воздуха, почти как тогда. Ему вдруг показалось, что снова повторится тот же кошмар, что мир исчезнет, и нет рядом никого, кто мог бы помочь, потому что Гортхауэр сейчас сам мало чем лучше Мелькора, когда Йарвен привёл его в чувство, и только сам, дурак, виноват, никто не заставлял... Перед мысленным взором вдруг мелькнуло — воздух, простор... дотянуться до него, он же рядом, просто мысленно — потянуться, и...

И боль начала отступать. Он ошеломлённо, боясь в это поверить, следил за тем, как она уходит, и пришло осознание: как будто сама земля помогает, коснись её, хоть мыслью, и она отзовётся, придёт на помощь, как мать, обнимет и поддержит... Он наконец заметил, что мёртвой хваткой вцепился в руку Гортхауэра, и осторожно разжал пальцы.

— Извини.

Тот пристально смотрел на него.

— Нормально? Ты уверен?..

— Да, — отозвался Фродо сразу и почти твёрдо. — Я должен... увидеть землю. Понимаешь?

— Понимаю. Сейчас, скоро уже...

Они медленно вышли на открытую всем ветрам галерею.

Под ними расстилались уходящие вниз ярусы города — эти покои были на самом верху. А дальше...

Дальше лежала ночная земля. Звездный полог, рваные волокна белесых облаков, луна, зыбкие полотнища тумана вдали, у Андуина, огоньки на далеких заставах...

Фродо остановился, медленно вдохнул полной грудью ночной воздух, — мимолётно удивился, что не больно. Он словно впитывал в себя этот простор, не мог насытиться им, он чувствовал себя единым с миром, с его тихой вечной красотой. Он был небом и облаками, дальними кострами и волнами Андуина, в душу вливался покой засыпающей земли, и видно было — его взгляд становится странно-спокойным. Волшебство Йарвена могло оборвать связь с прошлым, заставлявшую былое снова и снова возвращаться в видениях, Ирмо мог бы, быть может, заставить Фродо стать счастливым — отняв у него память... но исцелить его, вернуть жизнь могла только Арда — и он это чувствовал всегда. Наверное, таким было его предназначение...

Эгленн стоял рядом, смотрел — не вдаль, на него — и в его глазах зажигалось изумление.

— Странно... — проговорил он негромко.

— Что? — эхом отозвался Фродо. У него даже голос изменился: ушла терпкая печаль, не было страха.

— У тебя с внутренними повреждениями что-то происходит... — Эгленн положил ладонь ему на грудь, словно прислушивался. — Похоже, это правда. Надо же...

— А знаешь... — голос Фродо был серебристым и звенящим, как лунная дорожка на воде. — Я ведь больше никуда отсюда не уйду. Это мой дом, и я буду здесь. Всегда. Даже когда умру. Наверное, я растворюсь... Вот если бы я уплыл за Море, меня бы там перекорёжило всего, я бы умер быстро. А так... я буду жить долго... я чувствую. А потом останусь здесь.

— Как фэа-алтээй? — удивился Эгленн. — Духи природы?.. Так не может быть, ты человек по сущности...

— Я не знаю, как, — Фродо стало неловко, но глаза его продолжали так же тихо сиять. — Я не хочу уходить.

— Но можно или быть воплощенным, или нет. Как я был — призраком. Или снова вернуться в новое тело. А иначе — только стать бессмертным... как эльфы.

Фродо не ответил. Он медленно пошёл вперёд, раскидывая руки, как будто хотел то ли обнять весь мир, то ли и вовсе взлететь. Шаги его были не слышны на камнях, ветер откинул капюшон с головы, ласково потрепал по волосам, — Арагорн обрезал их неровно, было видно, где именно. Фродо подошёл к краю галереи, смотрел вверх, вдаль... и вдруг взгляд его упал вниз. Он отпрянул: резко и страшно всплыло в памяти падение.

— Осторожнее, — Эгленн в один шаг оказался рядом с ним. — А то свалишься... На голову нижнему ярусу.

— Нет, нет, — Фродо обернулся, глаза его были прежними: карими и с затаённой грустью. — Я не хочу умирать, я уже смотрел Смерти в лицо, и она мне не понравилась.

— Я вот тоже смотрю — и как хорошо было бы взлететь... — он вздохнул. — Так давно. Не летать, не обнимать мир крыльями... Нельзя здесь. Даже если б мог. Увидят.

Откуда-то снизу донеслись голоса, смех, — далеко... Женский голос узнали оба, это была Айса, и с ней был ещё какой-то парень... Фродо не успел познакомиться с ним, а Гортхауэр знал его прекрасно, это был тот мордорец, который приехал вместе с Арагорном и Аэллой.

— Смеются, — с лёгкой завистью сказал Фродо. — Далеко слышно. А мне — молчать...

— Это наш парень... из Мордора, — прислушавшись, сказал Гортхауэр. — Он о тебе узнает. Может, они и вдвоем с Айсой зайдут... Послушай, Фродо, нужно передать Мелькору, что тебе стало лучше. Ты ведь можешь его позвать. А он посоветуется с Арагорном.

— Ой, — смутился Фродо. — Я ведь балда: за весь день так и не додумался ему сказать, что ты вернулся.

— Он же тогда, наверное, все бросит и примчится... Хотя нет. Они должны разобраться с Ордой.

Взгляд Фродо снова изменился, он как будто стал видеть сквозь окружающее. Сначала — услышать, что происходит вдали. Вдруг он ворвётся невовремя, вдруг там опасные переговоры или вовсе бой...

Вдали была тишь, ночь и звёзды, и в этой дали Мелькор был один: они с Арагорном и остальными остановились на привал, дорога впереди оставалась ещё долгой. Ночь, тишина, спящие люди где-то рядом...

"Фродо?"

"Да... у меня новость для тебя. Хорошая."

Вдалеке — Мелькор на миг замер, не смея поверить, хотя мысль всплеснулась сразу.

"Он..."

"Да. Он здесь. Рядом со мной."

Рванувшаяся навстречу душа — через расстояния, через ночь, через время. Фродо даже на миг увидел неясный призрак — кто-то в чёрном, с сияющими глазами, тут же, на галерее... но видение тут же рассеялось.

"Гортхауэр!.."

Гортхауэр закрыл глаза — и осел на каменный пол.

Сидел, прислонившись к парапету, и улыбался.

А Фродо знал, что майа сейчас не в силах говорить, даже мысленно, он весь раскрыт узнаванию, это как объятия — только в Незримом, слияние двух душ...

Лицо его было совершенно счастливым, и из глаз текли слезы.

Фродо тихо заулыбался и отошёл в сторонку. Спрашивается, и чего Гортхауэр ему завидует, его тоже любят, и ещё как, правда, как говорится, у каждого свои сложности...

Мелькор пришёл в себя первым.

"Мы ещё будем несколько дней добираться до Орды... а ты пока тоже не летаешь. Не везёт..."

"Мне на все плевать, — ответил Гортхауэр. — Не хочу слышать ни про какую Орду. Это все потом. Главное, что ты рядом. А ты как чувствуешь — сумеешь летать? Должен..."

"Да. Но не сейчас. Расскажи мне. Расскажи всё, что было. Я должен знать — о тебе, я так давно тебя не видел. Покажи мне, что было с тобой без меня... как ты жил, кто был рядом... Хоть немного тепла — было? Я хочу верить, что да..."

"Было, Мелькор, было. Просто знаешь... Острее чувствуешь ненависть. И страх. Смотри... ты сумеешь все увидеть. Много всего было..."

Он замер, открывая тайники своей памяти.

Много. Такая глубина, что человеку она показалась бы бездонной.

"...Но самое плохое, что люди уходят... а ты все живешь и живешь, и хоронишь... потому я и пришел к эльфам."

"Это наша общая беда — бессмертных, — в голосе Мелькора была затаённая горечь. — Что делать... Это другая жизнь, с обязательностью ухода, с возвращениями — непонятно как, непонятно когда. Они люди. Наверное, им так интереснее, они не хотят быть привязанными, наверное, в этом и есть свобода. Я не знаю."

Он вдруг решился.

"Что было в Эрегионе?"

"Я захватил город, — ответил Гортхауэр. — Заклятье Ужаса, и орки — я не хотел вмешивать в это людей. Искал кольца. Чтобы вернуть тебя. Келебримбор погиб... Потом я понял, что не сумею воспользоваться Тремя, и отступил. Они долго пели о доблестных нуменорцах на девяти кораблях, что повергли в бегство всю армию Саурона."

"Как всегда, — Мелькор говорил спокойно, но сердце сжалось. — Но почему ты не смог бы воспользоваться кольцами?"

"Они были мертвыми. Они оживают, только сливаясь с носителем. Не заставишь силой — как живые."

Мелькор кивнул. Фродо видел — странно, на самом краю поля зрения, если повернуться, то видение сразу же исчезало, — что тёмная фигура сидит рядом с Гортхауэром, держит его за руки, не хочет отпускать... Чувствовал: Мелькор наконец обрёл главное, то, без чего его жизнь была хоть и — жизнью, но неполной, не было — для кого жить, рядом с кем всё обретало смысл... Ночь летела, а Фродо слышал чужие чувства так же ясно, как шум ветра: Мелькор отчаянно не хочет уходить, не хочет, чтобы заканчивалась эта встреча, чтобы жизнь уносила его дальше — в водоворот дороги, опасностей, судеб и желаний... туда, где не было его, Гортхауэра. И Фродо вдруг стало страшно от просверкнувшей мысли: а вдруг найдётся опять сила, которая разлучит этих двоих, и тогда снова уцелевший будет проклинать то, что он остался жить, и срываться, и искать способ найти другого, и преступать ради этого законы...

"Что будет дальше, Мелькор?.. Мне придется возвращаться. Никто не узнает, что Эгленн, который таскал воду на королевской кухне — тот самый вновь вернувшийся Властитель Зла. С Ордой мы разберемся; это не столь уж тяжело. Ты прости, что из-за моей глупости с Больдогом тебе приходится этим заниматься... Но — дальше?.. Слухи о нас не утаишь долго."

""Дальше" зависит от того, что будет сделано сейчас. Людской век короток. Открыться можно только своим, да... Но смотри. Пусть жизнь идёт. Пусть пять, десять лет, жизнь целого поколения гондорцы проведут бок-о-бок с людьми Мордора и видят в них равных себе. И тогда, если кто-то и встретит тебя, и при них назовёт тебя по имени... думаю, будет, как с Арагорном, когда он наконец принял меня — тем, кто я есть. Прошу тебя, не надо мрачных мыслей. Жизнь будет такой, какой мы делаем её сейчас, всё зависит от сегодняшнего дня."

Гортхауэр долго молчал. Потом признался:

"Я не верю в это. Ты видел только пятьсот лет Первой эпохи... а я — шесть тысяч лет бился об стену."

"И что ты предлагаешь? Не делать то, что начато?"

"Делать, конечно же. Но я уже столько раз видел, как все рушится, как только на горизонте появляется мое имя. Не с Арагорном, нет... я верю, что он сможет переступить и понять. С обычными людьми. С народом. С теми, кто вырос в страхе. А мордорцев все равно никто не допустит сюда так, чтобы с ними познакомились многие. Три человека на весь Гондор — это смешно. А наши не могут прийти в их селения просто так. Даже если Арагорн разрешит — их встретят копьями. Скажут — убирайтесь, пока целы, черные колдуны. Я видел это, Мелькор."

"Я верю, что ты всё это видел..."

Мелькор замолчал. Фродо почти физически чувствовал — радость на глазах улетучивается из его души, он стремительно падает туда, куда Гортхауэр тянет его своими словами — в пустоту безнадёжности, бессмысленности, и хочется бросить всё, забиться в какой-то угол, чтобы никто не нашёл...

"Мы можем уйти. Просто уйти, бродить по дорогам, вдвоем. Разберемся с Ордой — и уйдем. Мир большой... Хочешь?.."

"Ты всё-таки считаешь, что бессмертным нет места среди людей?"

"Просто не хочу снова становиться Врагом. Я уже давно тоже, как и ты, научился чувствовать ненависть, страх, враждебность... Как Завеса Тьмы, только в Незримом. Нечем дышать. Но тогда я был Врагом, чтобы вернуть тебя. И ты возвратился."

Мелькор молчал — смотрел в никуда, мимо Гортхауэра.

"Мы уйдём, — медленно сказал он. — И среди людей останутся одни только слухи и легенды. Наши будут рассказывать сказки своим детям... да будем ли мы иметь право называть их "нашими"? Сказки о Гортхауэре, со счастливым финалом. Гондорцы будут рассказывать сказки о победе над Врагом, сказки про Фродо — с финалом печальным. Никто не будет верить в то, что он предатель, что он погиб от руки того, кто его раскрыл, — будут говорить, что ушёл за Море. Жизнь будет идти своим чередом. Возможно, люди снова что-то не поделят... возможно, наоборот, объединятся против какого-нибудь общего врага. Они будут уходить и возвращаться, рождаться и умирать, погибать от болезней, ранений, — там, далеко. Быть может, они сойдутся с остатками эльфов, быть может, наоборот, эльфы замкнутся от них. У них будет жизнь, будет движение — вперёд ли, или как повезёт, — но движение. А для нас жизнь остановится навсегда. Она будет... наверное, как у Куйвиэнен, когда проходят сотни и тысячи лет, а меняется только листва на деревьях. Как застывшая гладь озера, в которой вечно отражаются одни и те же звёзды."

"Ну, это ты загнул! Ты же сам знаешь, что мы так не сможем. А дороги... Они обычно ведут откуда-то — куда-то. Селения, города за крепостными стенами, крестьянские поля... Мы не сможем жить в изоляции от всех, да мы ведь этого и не хотим. Просто чтобы никто и чужих не знал, что мы — это мы. Тогда можно бродить везде, и вокруг будет не серый дождь страха и ненависти, а чистое небо... "

"Я хочу, чтобы ты забыл, что такое — быть Врагом, — Мелькор наконец взглянул на Гортхауэра прямо. — Я хочу, чтобы твоя душа наконец отдохнула... очень хочу, наверное, больше всего на свете. Я бы отправился с тобой куда угодно..."

"Как эльфы у Куивиэнен — я не смогу долго. Но ненадолго... Да, это было бы хорошо. Я не хочу воевать, Мелькор. Знаешь, чего я больше всего хочу? И о чем могу теперь думать, когда ты вернулся? "

"Нет... Расскажи. Я сделаю..."

"Я хочу узнавать, что там, в Эа. А может быть, и построить такой корабль... чтобы там плавать... помнишь, Мастер Гэлеон думал об этом?.. У нас давно уже придумали зрительные трубы — приборы из линз. Их знали и нуменорцы, но наши — гораздо совершеннее. И мне уже давно пришло в голову, что, быть может, через палантиры можно заглянуть в Эа... Я хочу, чтобы мы вместе с тобой думали не о войне, а чтобы ты помог людям узнавать мир. Тот, огромный мир, не зависящий от Эру и Валар, который там..." — Гортхауэр поднял взгляд к звездам.

Мелькор опустил голову.

"Знаешь... там, за Гранью... был огромный мир, я чувствовал его. Это была Пустота. Боль и пустота... больше ничего. Если там и есть жизнь, — а она должна быть, — то она была где-то страшно далеко..."

"У нас пытались измерять расстояния до этих крохотных точек — огненных шаров, как наше солнце... Получается что-то невообразимое. Чудовищное. Страшное. Но мы ведь как-то жили там, летали там! еще до Арды! Я же помню, Мелькор!.. И тогда ты летал среди звезд. Я помню, как пели эти самые звезды — огненные сгустки; пели, как живые... Неужели мы никогда не узнаем — о чем?.. "

"Да, летали."

Мелькор откинулся назад.

"Я чувствую в тебе желание — уйти. Всё равно куда, лишь бы далеко. Неужели всё так плохо?"

Майа перевел взгляд от неба — на призрачное лицо.

"Не физически уйти, Мелькор. Уйти от ненависти, от презрения, от непонимания, от страха... Не ощущать ежечасно, как тебя презирают и ненавидят, не продираться через леса привычных оскорблений. Заниматься созиданием, а не разрушением."

"Но разве можно созидать — одному? Ни для кого?"

"Почему одному? С теми, кто стремится к тому же."

"Но — кто они? Кого ты имеешь в виду? Здесь, в Арде? Наших? Или ты хочешь уйти и от них?"

"Наших. Я хочу побродить — а потом вернуться, и быть с теми, кто творит, а не разрушает, работать ради познания и творения, а не ради войны. Хотя тут уж такое дело: многие у нас скажут — это безответственность. Тут, знаешь, забавно: для многих наших я слишком жесток, для союзников — слишком мягок. И те, и другие убеждают в своем. Угодишь одним — будешь плох для других."

"Я могу помочь тебе... тем, что я вернулся? Тем, чтобы сказать — оставьте его, дайте нам побыть вдвоём? Неужели наши не поймут?"

"Кто как, Мелькор, кто как. Знаешь, а полезное было бы умение — НЕ чувствовать других. Живешь, словно с содранной кожей."

"Я всё-таки скажу, — в голосе Мелькора была просьба. — Не хочу вмешиваться со своими порядками в вашу жизнь, но..."

"Да нет, это все воспримут нормально. И говорить, наверное, не придется. А тебе ведь еще придется быть правителем Орды..."

Мелькор грустно усмехнулся.

"Может быть. Надеюсь, что нет. Надеюсь, там достаточно желающих взять власть в свои руки."

"И пройтись войной от Моря Рун до побережья. Мелькор, это орки. Дикие орки. Сомневаюсь, что Больдог все эти годы учил их грамоте, а так же умываться по утрам и чистить зубы. Ненависть и жажда убивать у них в крови. И если они не хотят воевать против меня или тебя — это не значит, что они стали добрыми. Чтобы заставить Орду подчиняться, мало посадить управлять ею своего человека... Или орка, как тот же Шаграт. Нужно держать их в страхе перед собою, перед наказанием за неподчинение — это раз; давать выплескиваться их ненависти — два. Потому что иначе они начнут от злобы жрать друг друга, и чтобы это предотвращать, следить за ними нужно постоянно, и всей силой — как, например, делал я. У Шаграта силы майа нет. И вряд ли будет. Эх, боюсь, мне придется всем этим заниматься..."

"Нет. Я сам возьмусь за это. Я не хочу, чтобы ты... чтобы снова..." — Мелькор замолчал, как будто там, далеко, у него перехватило дыхание.

"Я тоже, между прочим, не хочу вешать это на тебя. И опыта такого у тебя меньше. И запугивать их... Не знаю, сумеешь ли ты. Там ведь придется не только запугивать, Мелькор. Там придется и убивать."

"Если на моё место — а они потребовали меня — встанешь ты, то убивать придётся на несколько порядков больше. Им же не по нраву не только Больдог, но и ты."

"Отнюдь. Не по нраву я Больдогу и его компании обезумевших феанорингов, которые держат в страхе всю эту огромную банду: Больдог — майа, правитель, оркоэльфы — его главные военачальники. Оркам же — все равно, кому служить, лишь бы было сыто-пьяно. Орда, насколько я сейчас сумел понять, состоит как минимум на треть из орков, бывших в поле моего зрения раньше. Это самая выученная часть его армии, и он не может ими пренебречь. Я верну их легко. Не станет Больдога — они подчинятся безоговорочно."

"Возможно, бывшие твои присоединились позже, после падения Барад-Дура. Их можно понять: спрашивается, куда им было деваться, если им нужна ведущая рука, а вот тут как раз она и есть?"

"Да. Понимаешь, Мелькор, я побаиваюсь уничтожать всю эту братию скопом. Кто знает, что будет впереди; орков всегда хорошо бросать вперед, как щит. Потому что иначе гибнуть будут люди."

"Это опять война. Встав во главе орков, ты завязнешь в этом, и мирной жизни опять не будет. Им нужно дело, они примитивны, их нужно чем-то занять, а на кого их бросать? И все твои мечты о созидании опять рухнут... я не хочу этого."

"Этим заниматься все равно придется. Не нам, так Совету. Вопрос в том, кто будет уделять этому внимания больше, а кто — меньше. Запугивать тоже придется. И отнимать у этого зверья их детей — придется тоже. Много там дел будет..."

"Я займусь этим сам. Или ты считаешь, что я не справлюсь?"

"А без тебя мне созидание не в радость, — Гортхауэр лукаво улыбнулся, — так что все придется делать вместе."

Мелькор придвинулся к нему.

"Прилетай. Как только сможешь. Как только придёшь в себя. У тебя это должно получиться быстрее, чем у меня..."

"Попробую. Я тут, знаешь, на кухне помогать подрядился... по-своему неплохо, даже нравится."

Мелькор засмеялся.

"Ты ещё стряпать возьмись. Спроси у Фродо, должен же он у Сэма хоть чему-то научиться."

"Я умею. Хотя, конечно, с дворцовыми поварами мне не сравняться, безнадежно. Опыта того нет и в помине."

"А Фродо? — Мелькор вдруг спохватился. — Мы-то с тобой... а он останется совсем один."

"Придумаем что-нибудь. Мелькор, а ты знаешь... Он, кажется, исцелил сам себя. У него осталось умение обращаться к Арде, понимаешь?"

"Я впервые такое вижу, — признался Мелькор. — Это от твоего Кольца, конечно. Не думаю, что такое умение могло бы проявиться у кого-то другого, — тот же Горлум, по-моему, ничем подобным не отличался, хотя носил Кольцо очень долго. Да и Бильбо... Хотя что-то такое должно было проснуться в них, ведь и я чувствую Арду, и Йарвен — он и вовсе не мыслит себе жизни иной, чем в Эндорэ. Хотелось бы заняться ими всерьёз. Без меня они развивались как-то странно, больше это похоже на сохранение — когда нет движения, когда, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Как знать, может, среди них как раз и найдутся те, кто исполнит твою мечту: будет способен слышать не только Арду, но и звёзды..."

"У них больше от Бомбадила, чем от тебя. Жить на одном месте, растить овощи да цветы, и даже не мечтать о дальних землях. Эллери были не такими. И Фродо не такой."

"Не в том дело, от кого, — Мелькор улыбнулся. — Дело в том, что он сам, живя рядом, самим своим присутствием оказывает на них влияние — исподволь, незаметно. Как ароматы цветов, как погода... только сильнее. На тех, кто жил в Твердыне, я оказывал влияние точно так же, они что-то перенимали — то, что носилось в воздухе. Такова участь айнур, наверное. И видимо, это одна из причин, по которой мои братья и сёстры считают, что Валар не место в Арде. "

"Похоже на то, очень похоже."

Он посмотрел на Фродо.

— А мы ведь о тебе говорим.

Фродо вздрогнул, обернулся. Сразу же перестал видеть тёмный силуэт возле Гортхауэра, — снова их осталось двое... от этого почему-то стало грустно.

— Он ушёл?

— Нет. Мы теперь можем чувствовать друг друга... как ты с ним. Как было когда-то. Здорово, правда? — Гортхауэр улыбнулся как-то совсем по-мальчишески.

— Здорово...

Фродо странно скашивал глаза — видимо, всё пытался снова увидеть Мелькора, но не очень получалось.

— Послушай... наверное, мне надо обратно. Мало ли, вдруг увидит кто.

— Пойдем. Да и холодно здесь, боюсь я все же за тебя.

— Да нет, ты оставайся! — Фродо замахал руками. — Вы же столько не виделись — страшно подумать!

 

Хорошо, что в коридоре они наткнулись на Айсу, которая шла, чтобы прибраться в комнате перед сном — как делала всегда; если бы она застала комнату Фродо пустой, чего доброго, испугалась бы. Дело было даже не в запрете Арагорна — но ведь хоббиту еще явно рано было ходить...

— Мы решили выйти прогуляться, — чуть виновато пояснил Эгленн. — А то Фродо столько дней даже неба толком не видел, да и скучно.

— Скучно — это не причина, — несколько сердито отозвалась Айса. — Когда помрёшь, будет ещё скучнее, но ведь это уже непоправимо.

Она резко помрачнела, меж бровей залегла горестная складка.

— Ладно, идите, поздно уже...

Эгленн проводил Фродо в комнату, помог улечься — после прогулки тот впервые за несколько дней быстро заснул. И уже в коридоре сказал Айсе:

— Ему лучше, по-моему... я проверял, как мог. Что-то вроде чар — от Кольца.

Айса вздрогнула, ссутулилась.

— Лучше — это хорошо, но что Кольцо... вот этого как раз не надо.

— Вроде какого-то остаточного влияния. Что можешь немного владеть чарами. Может, он потом сумеет быть целителем — хорошее было бы дело.

— Перестань, — Айса побледнела. — Замолчи. Бедный парнишка, ему и так досталось, так ещё и это! Мы надеялись, что за Морем ему смогут помочь, исцелить, если эльфы бессильны.

— Он не хотел. Не надо ему за Море... Такое не исцелишь, кроме как разве что — забыть. А бывают вещи, которые лучше помнить всегда. Если хочешь оставаться собой.

— Но... — она никак не могла успокоиться, сжала руки. — Неужели же всё напрасно, и Кольцо оставило на нём чёрную тень навсегда?

— Черную, не черную, а какую-то оставило. Но если из-за этого он быстрее исцелится — значит, хоть какая-то польза во всем этом есть.

— Что-то верится с трудом, — покачала головой Айса. — Если он исцелится, то уж никак не от этого чёрного чародейства, а от какого-то другого. От арагорнова, или Элло поможет. Зря они уехали, ох, зря... Рано.

— Жизнь Фродо уже вне опасности, а с Ордой нужно выяснить как можно скорее. Все правильно, Айса, на то Арагорн и король. Приходится думать обо всех.

— Хорошо, что он сейчас король, — Айса думала явно о чём-то своём. — В прежние времена Наместник думал вовсе не о том и не так.

— Денетор-то? А о чем и как он думал?..

— Больше всего о видениях в палантире, с которого я иногда стирала пыль, — Айса попыталась улыбнуться, но получилось плохо. — Знаю я, что он там видел... сама пару раз заглядывала. Ничего приятного, как говорится, а уж когда он собственным сыном решил на границе дыру затыкать, так многие жалели, что короля у нас нету.

— Ты сама заглядывала в палантир? — удивился Эгленн. — И не испугалась?

— Я с него пыль стирала, — объяснила Айса. — каждый раз. Как и во всех покоях. Ну стоит и стоит, шар как шар, никого не трогает, много места не занимает. Правда, хорошего там ничего не видно...

Она совсем погрустнела.

— А если бы тебя увидел сам Враг?.. Ты смелый человек... И что ты там видела?

Айса отвернулась.

— У меня тогда любимый погиб, — с неохотой призналась она. — В Итилиене. Я не верила, — совсем ума решилась, бросилась к палантиру, думала... Да нет, ничего я не думала. Просто — что он волшебный, что он мне его покажет...

— Погиб? Но как это случилось?..

— Орки сожрали, — Айса подняла на него чёрные глаза. — Ушёл в Итилиен вместе с Фарамиром, ну и... и всё.

— Сожрали? В Итилиене? Его товарищи что — видели остатки его тела?

— Видели. Мне принесли медальон... — голос её дрогнул. — Мой подарок, там был мой локон... цепочка порванная, потемнела от засохшей крови...

Она замолчала, спрятала лицо за рукавом.

— А тело? Если не видели именно мертвого тела, никогда нельзя точно сказать, что человек погиб. Он может быть и ранен, да мало ли что — отчего медальон может залиться кровью... и кровь даже может быть чужая.

— Неужели ты считаешь, что я обо всём этом не думала тогда? — голос Айсы прерывался. — Я всё передумала, я надеялась, я говорила — ищите! Но нет ведь... Он погиб. Его нет больше.

— Значит, тела все же не нашли?.. — уточнил Эгленн.

— Нашли. То, что осталось.

В глазах её была жуть.

— Что именно осталось? Айса, прости, что я тебя так расспрашиваю, но я знаю, что говорю: итилиенские орки обычно не жрут своих врагов.

— Руку нашли, — едва слышно отозвалась Айса. — Окровавленную одежду, вещи... какие-то...

— Руку... Да, это хуже. В такой ситуации шанс умереть высок... у него были какие-то особые приметы, у твоего парня?

— Да какие особые... Высокий, лицо простое... было....

— Родинки какие-то на теле, шрамы... это у всех обычно бывает, воины столько отметин обычно на себе носят!.. Как его имя, кстати?

— Дарил его звали. Да что родинки... Не надо, прошу тебя.

— Орки в той части Итилиена, где сражался Фарамир, никогда не занимаются пожиранием своих врагов. Этим гондорцы мерзки, не жрут они это мясо. Тем более — с голодухи, в Итилиене полно дичи. Но там поблизости проходят пути... ходят иногда караваны из Харада. Они обменивают выживших на разнообразные товары — хорошее оружие, доспехи, все такое. Понимаешь? Я не хочу тебя обнадеживать, но кто знает?.. Всякое может быть. Нужно бы проверить. А если твой Дарил жив и в Хараде?..

Айса смотрела на него — в глазах надежда сменялась неверием.

— Я не верю. Столько времени прошло. Он давно уже умер, давно. Палантир ничего не показал. Не надо так говорить, многие уже пробовали утешать, по-всякому...

— Не так уж много времени. Известно, когда был этот бой; можно узнать, кто тогда был в тех краях из харадских караванщиков; а дальше — если среди проданных был он... это станет ясно. И если не было — тоже.

— Ну, узнавай... — она махнула рукой. — Послушай... ну зачем ты это спросил? не надо было, не надо, не надо...

— Потому что знаю, что это такое — когда хоронят человека прежде времени, и забывают о нем, а может, он жив и ему нужна помощь? Если нет, так узнаем точно, а если да... Самому оттуда не выбраться.

— Самому не выбраться... — эхом повторила Айса. — Послушай. Не береди душу. Прошу. Не надо.

— Я узнаю. Хорошо, что сейчас в городе эти мордорцы... Попробую разузнать. А там посмотрим.

— Да откуда же им знать, они далеко живут, и не воевали никогда. А кто ж будет про гондорца узнавать, он же враг.

— Они могут говорить мысленно со своими, ты не знала? Можно попросить, а там уж дальше разузнают и скажут. Ну... это как получится, конечно.

— Говорить мысленно? — она перепугалась насмерть. — Какой ужас... да как же это?

— Так... Обычно. Ты что, Айса? — он сам испугался за нее, увидев этот ужас. — Это не так уж страшно, поверь! Как говорится, у всех свои недостатки.

— Но они же... они залезут тебе в голову, всё узнают, а потом... потом...

— Зачем? Я-то им расскажу все словами.

— Да они и тебе в голову залезут...

— Не захочу — не залезут. Ладно... Попробую, а там посмотрим, — Эгленн остановился у лестницы, задумавшись.

— Да что ты против них можешь! Им, конечно, король разрешил здесь быть, но, может, он не знал!

— Арагорн? Да что ты... Он все это знает. Ладно, Айса. Мне еще завтра воду таскать, так что я возвращаюсь к Фродо, хорошо?

— Да, возвращайся...

Айса быстро зашагала прочь по коридору, опустив голову, — сдерживала рыдания.

Эгленн вернулся к Фродо не сразу — долго смотрел ей вслед, смотрел и дальше, когда она скрылась на лестнице — как Айса останавливается у стены, как плачет, согнувшись, и острая жалость вновь резала по сердцу.

Одна из множества жизней...

Следующим вечером, освободившись с кухонных работ, он разыскал Айсу. Глаза у той были покрасневшие — видно, много плакала.

— Я узнал, — коротко сказал он.

— Что?! — вскинулась она. Руки сжались, потом бессильно упали. — Только не говори, что... нашли...

Эгленн взял ее за руку, заставил сесть на скамейку.

— Значит, так. Во всяком случае, четыре года назад, тогда — он был жив. Дарил, высокий, светлые волосы по плечи, на груди справа небольшая родинка, похожая на ромбик... верно?

— Да, да, — слабо отозвалась она. — Но как? Где он был?

— И рука. Кисть левой руки отрублена. Повезло, что не истек кровью... Его продали харадцам, вместе со многими другими. Дальше пока не знаю. Он мог погибнуть и после, но это уже совсем не обязательно.

Айса молча плакала. Последние годы измучили её душу, она долго не могла поверить в его гибель, но заставила себя — отвернуться, не думать, жить дальше... И вот — оказалось, что зря, что надо было продолжать ждать и надеяться... Она чувствовала себя предательницей.

— Не плачь...

Эгленн притянул ее к себе, обнял за плечи.

— Не плачь. Разузнаем, надеюсь, шанс есть... Может, все еще будет хорошо. Может, он вернется, поженитесь даже...

— Хорошо, что жив... пусть и не вернётся, пусть просто живёт, далеко, может, он даже и нашёл себе другую...

— Да уж жизнь для гондорца у ханнатцев, — усмехнулся Эгленн. — Искать его нужно. И вытаскивать. Всякое может быть, но в таких ситуациях обычно ничего хорошего не светит.

— Но как? Кто пойдёт туда? Кому это надо... кроме меня?

— Я займусь. У меня есть кое-какие связи... Посмотрим.

— Я пойду с тобой. Куда угодно. Лишь бы узнать.

— Ты? Сама? — удивился Эгленн. — Но это может быть опасно для тебя. Впрочем...

— Меня никто не знает. Я переоденусь в мальчика, обрежу волосы, — она страшно волновалась. — Только бы знать, куда идти.

— Лететь, — сказал Эгленн. — По земле мы туда месяц добираться будем.

— Как лететь? На орлах?

— Нет. На мордорском маленьком дракончике.

Айса растерянно заморгала.

— Но... на них же только назгулы летали! А они же сгинули!

— Так то назгулы сгинули, а не дракошье племя... — он поймал изумленный и испуганный взгляд Айсы и пояснил: — Ты не удивляйся. Знаешь, меня даже однажды прозвали — Колдун. Орлов просто негде взять поблизости.

Айса медленно подняла на него глаза.

— Ты... ты из... из тёмных?!

— Я не их темных воинов, Айса. Да, и вот еще что... Ты на будущее — осторожнее. Вот ты сейчас сама захотела — пойду с тобой. А почем ты знаешь — может, я в тебя влюбился, все это тебе выдумал, а сам хочу тебя куда-нибудь завезти и...

Айса медленно поднялась.

— Уйди. Уходи. Насовсем. И больше не возвращайся. Я не знаю, как так получилось, что Государь тебя пустил к...

— Он не пускал меня. Я свалился с неба, — Эгленн невесело улыбнулся и тоже поднялся. — И мы с Фродо друзья. В общем, еще день я здесь — пока все разузнаю. Если надумаешь, приготовь теплую одежду. Дотуда самое малое часов пять быстрого лета, наверху всегда холод.

Айса, не оборачиваясь, пошла к двери.

 

Миновали сутки. Разузнать о Дариле удалось: не точно, конечно, но хотя бы приблизительную местность, где его видели в последний раз. Доставили в Харад, сдали местным перекупщикам вместе с другими гондорцами... А далее след потерялся. Кто знает, может, потеря руки оказалась и к лучшему — во всяком случае, не отдадут умбарцам на их корабли — какой из калеки гребец...

Из города нужно было уйти, как обычно, позвать дракончика сюда было невозможным: народ бы испугался. Потому Эгленн собирался уходить поутру, и с вечера собрал дорожную сумку — все, что могло пригодиться.

Повариха на кухне, конечно, и не заподозрила, что Эгленн собрался куда-то исчезнуть, вечером весело судачила с подругами о том, о сём. Айсу он не видел весь день, кто-то даже забеспокоился о ней: куда пропала? Но вопрос так и повис в воздухе.

Главное — не вздумала бы уйти в одиночку. Но если и решит... должна будет пройти через главные ворота; остальные выходы закрыты, их строго-настрого запрещено использовать. На всякий случай, ближе к вечеру, он расспросил знакомых Айсы, не видели ли они ее, не собиралась ли она куда.

Никто ничего не слышал и не видел. Беспокоились, кто-то додумался дойти аж до королевы Арвен, — нет, та не отпускала её, да Айса и не просила.

— Боюсь я за нее, — проговорил Эгленн, оставшись наедине с хоббитом. — Фродо, а ты... ты сам — не мог бы попробовать ее разыскать? Ты ведь хорошо ее знаешь, представить легко. Попробуй, а?

— Это как? — удивился Фродо. — Да разве ж у меня получится? Я же просто хоббит, а вовсе не один из вас.

— А исцелить свои раны, да еще такие тяжелые? Ты чувствовал свое единство с Ардой. А Арда — здесь, везде, она видела и знает все, что было с каждым человеком. Нужно лишь уметь ее спрашивать. Вот я сейчас, — Эгленн развел руками, — увы, этого сделать не сумею... Попробуй представить Айсу, вспомнить ее облик, и спросить Арду — где она?.. что с ней?...

— Нет, глупости, — твёрдо сказал Фродо. — Не может быть такой... всеобщей слежки. Неправильно это. Это что же, получается, ты даже чихнуть не можешь без того, чтобы тебя нельзя было отследить? Да лучше сдохнуть, чем в таком мире жить.

— Но это же Арда, Фродо! Мы все — ее часть! Какая же это слежка?.. И потом, это можно, только если хорошо знаешь человека.

— Нет. Это неправильно. Этого не может быть. Не должно быть так.

— Но мне нужно найти Айсу. И в ее комнате ее нет, и все обыскали — нигде...

Фродо закрыл глаза.

— Ты меня тоже так искал? — горько спросил он. — Но ведь не нашёл же...

— Не надо об этом, — попросил Эгленн. — Не стоит — снова... я боюсь за нее, понимаешь?

— Понимаю.

Он мысленно представил себе Айсу. Лёгкая, с ловкими движениями, которыми любуешься, что бы она ни делала — она умудрялась даже пыль стирать красиво... Солнечный лучик, проникавший в его комнату, напоминавший о потерянном — о Минас-Тирите, ставшем почти родным, о людях, которые его любили. Нужно было смириться с тем, что всё это ушло, хоть и оставалось близко, за стенами, до которых можно было дотронуться, и от этого становилось отчаянно больно и тоскливо: всё-таки тот убийца сумел отнять у него жизнь, пусть и не в прямом смысле слова. И что же теперь — тайно бежать в Мордор?..

Где-то вдалеке, на самом краю сознания, что-то дрогнуло, откликнулось, отозвалось, — почему-то всплыло видение поникшего цветка на длинном стебле, лилия, что ли... Нет, не лилия, это человек, где-то глубоко, у подземного колодца, прорубленном на случай осады. Айса решила уйти из города по тайной дороге, о которой мало кто знал.

— Вот же!.. — Эгленн вскочил, схватил свою сумку — благо что она была небольшой. — Все. Знаю я это место. Ну, Фродо, можешь мысленно молиться за меня всем Валар или кому угодно...

Он бросился бежать по коридорам, оставляя за собой удивленные взгляды. Вниз, по лестницам, вниз, вниз, вниз, к первому ярусу, и еще ниже, бегом, быстрее, застать ее там...

К колодцу, расположенному в одном из здешних "погребов", он выскочил через несколько минут сумасшедшего бега. Была кромешная темнота — только впереди горел, слабо рассеивая тьму, одинокий огонек светильника.

— Айса! — крикнул он. — Айса, подожди!

Светильник в далёкой руке дрогнул, сильно качнулся, как от порыва ветра... и погас. Ответом Эгленну была тишина.

Он бросился вперед, к Айсе, мысленно благодаря свое тело, что он видит в темноте, и теперь даже лучше, чем при светильнике...

Эхо разносило звук его шагов, — равнодушное, не привыкшее к работе: здесь никогда никто не бывал. Айса затаилась, — быть может, уже исчезла в одном из боковых ответвлений, в этих подземельях был свой лабиринт, полный выстроенных для врагов ловушек, и если не знать, то можно было дегко свернуть себе шею.

— Айса, подожди же! Глупая, здесь же опасно... Да пойми же, я не хочу ничего плохого, просто боюсь за тебя!

Он замер, прислушиваясь — уловить шорох одежды, звуки дыхания... отчаянно пытаясь пробудить такие привычные, исчезнувшие сейчас качества.

Тишина. Как будто Эгленну почудилось здесь живое существо, да и Фродо тоже — принял желаемое за действительное, просто так захотелось, чтобы она была, хоть где-то...

А потом у Эгленна под ногой что-то неудержимо ушло в пол, вокруг всё заскрежетало, и стали надвигаться стены, и потолок устремился вниз...

Тишина ожила — вздохом ужаса совсем близко, маленькая рука вцепилась в Эгленна, потащила его в сторону, в спасительный кромешный мрак бокового коридора... а через несколько секунд мимо — ощутимо — прокатилось что-то, и громкий удар камня о камень возвестил, что ловушка сомкнулась.

— О небо... — выдохнул он через несколько секунд, едва придя в себя. — Айса, спасибо....

— Зачем ты пошёл за мной? — с упрёком спросила темнота. — Как ты вообще меня нашёл?

— Фродо помог, — честно ответил Эгленн. — А зачем ты сама исчезла?.. О тебе же все волнуются, никто не знает, куда ты пропала... Нельзя в Харад одной идти, пропадешь!

— Не пропаду, — она пожала плечами в темноте. — Не впервой бродить. Я, чай, не во дворце Наместника родилась. А как Фродо умудрился?

— Сам не знаю. Представил — где ты... Айса, если уж хочешь, пошли вдвоем. Я и сумку с собой схватил, для утра собирал, как чувствовал, что уходить придется.

Айса прерывисто вздохнула.

— Я уже не верю тебе. Сначала верила.

— Если бы я хотел тебе зла, разве стал бы говорить такое?

— А кто вас, пришлых, разберёт... Только за то и держимся, что король вам разрешил здесь быть.

— Да ты пойми... Ну вот ты пойдешь, но пока ты даже сотню миль пройдешь, я уже туда-сюда обернусь! А если бы ты даже до Харада добралась — что там? как бы ты Дарила разыскивала? я же разузнал все, а ты и этого не знаешь!

— Расскажи мне всё, что знаешь, — требовательно сказала темнота. — Если это правда.

— Это разузнала Аэлла...

Эгленн коротко изложил Айсе все, что знал сам — о том, где видели в последний раз Дарила, свои соображения о том, где он может быть сейчас. Впрочем, соображать тут не было смысла: нужно было узнавать.

Эгленн не видел её лица, — только томительно долго уносились в темноту секунды.

— Хорошо, — голос Айсы был почти твёрдым. — Я была глупа, что убежала. Я возвращаюсь. Только провожу тебя до поверхности, иначе ты тут будешь плутать вечно.

— Да, это точно... И прости меня, пожалуйста. Я просто привык говорить всегда прямо, ну и... не угадаешь иногда, как отзовется.

Несколько мгновений пролетели в тишине — а затем послышался удар огнива о камень, брызнули искры... и зажёгся светильник. Айса смотрела на Эгленна серьёзно, тревожно, будто спрашивала взглядом: чего же ждать от тебя, тёмный гость короля? Потом, видно, не увидя ответ, — или отставив свой вопрос, — она вздохнула и пошла вперёд.

— Я хотел уходить утром, но теперь уж лучше — сейчас, — сказал Эгленн, когда они наконец вышли к первому ярусу города. — Фродо поймет, ты ему тоже скажи, хорошо? Не знаю, сколько я там провожусь, но не думаю, что очень долго.

— Скажу.

В неясном далёком свете было видно, что Айса очень собрана, даже сурова. Душевный порыв, погнавший её по тайным ходам, она скрутила в кулак и теперь возвращалась к своему долгу.

— Если Дарил жив, я отыщу его. До встречи, Айса.

Эгленн еще раз ободряюще кивнул ей, и пошел прочь.

 

Из города его выпустили беспрепятственно, хотя и посмотрели с удивлением: кто же уходит вот так, пешком, на ночь глядя...

Снаружи царила кромешная темнота. И хорошо. Не нужно отходить так далеко, чтобы позвать к себе дракончика — с тех пор, как двое мордорцев жили в Минас-Тирите, один из драконов, на всякий случай, постоянно ждал в здешних горах.

Миля — уже достаточно. Крылатое существо опустилось сверху неслышной тенью; Эгленн взобрался в седло.

До той области Харада, где пропал Дарил, лететь было часов пять. Как раз добраться к рассвету...

Он тоже чувствовал Арду. Не так, как Фродо, и не так, как Мелькор, но... Арда узнала его. Спящая земля откликнулась — тому, кто пытался дозваться до неё уже много веков, чтобы попросить о помощи, чтобы попросить _силу_... Арда — знала, кто и зачем недавно нарушил её покой, и теперь она безмолвно спрашивала: что будет? Она, будто человек, помнила беды и бури, прокатившиеся по ней, вырывавшие куски её плоти, и теперь — она в страхе ждала будущего.

Странно это было — самому ощущать страх и прятать безверие, которое давным-давно поселилось на задворках сознания. Умершую веру, что что-то изменится. Человека можно успокоить, можно внести покой и в собственную душу — хотя бы на время, хотя бы попытаться. Но как успокоишь живую дущу целого мира?..

Уходить в сиюминутные заботы — проще. И ведь знаешь, что пытаешься спасти одного из тех, кого сам бросил в это горнило; ну хорошо, не бросил — но позволил упасть. И будешь спрашивать снова, вспоминая чужие глаза: можно ли было иначе?.. без жертв? без смертей? свои — или чужие...

На востоке небо светлело. Приближался рассвет, приближалась и чужая, знакомая земля — предстояло миновать безжизненную полосу пустыни, и только дальше, дальше, в глубине — будут земли древнего Харада.

Когда на землю надвинулся рассвет, путь был почти окончен: внизу выросли зубцы и башни пограничных крепостей. Сюда давно не добирались гондорцы, но здесь продолжали зорко следить за всем и вся.

Линию приграничных крепостей он миновал безбоязненно: здесь, в отличие от Гондора, все знали, что на драконах могут летать одни лишь союзники.

Вскоре земля, которая потянулась внизу, приобрела более обжитой вид. Рядом с одним из небольших городов он и опустился.

Сюда четыре года назад должны были доставить захваченных гондорцев; у тех, кто занимался грязным ремеслом — скупкой рабов — всегда велись записи.

В город он вошел, когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом, и настала жара.

Жизнь здесь кипела, — правда, такой бурный ритм был, как обычно, только до полудня, дальше города вымирали до самого момента, когда солнце начнёт склоняться, чтобы снова жить, жить, до глубокой ночи. Рынок рабов тоже бурлил: стояли покупатели, осматривали товар, тут же выставлены были напоказ мужчины, женщины... Детей было мало: неходовой товар, обуза, мороки много, толку мало. Какой-то чересчур шустрый пострелёнок извернулся, укусил торговца за что попалось и припустил бежать, со связанными руками было неудобно, но пятки засверкали. Тут же кто-то подставил ему подножку, тот грозхнулся, воздух огласил хохот. Укушенный торговец, которому вернули товар, отвесил мальчишке несколько ударов плетью, у того брызнули из глаз злые слёзы, но он вытерпел молча. После его пихнули к остальным рабам, торговля пошла дальше.

Хорошо, что здесь сейчас бывает мало людей из Мордора, — подумалось мимолетом, — иначе нашлось бы немало желающих обвинить в _этом_ уже и тебя: и признайся — разве в этом нет доли истины?.. Пока занимались войной, здесь были только рады: могучий союзник, сам временами напоминавший хозяина с плетью, отвернулся от внутренних дел Харада — не до него... Ладно. Это дело серьезнее, здесь не справишься, скупив на рынке весь "товар". Хотя с детьми и женщинами нужно разобраться срочно... Эгленн проводил мальчишку взглядом, запоминая лицо.

Разумеется, хозяин всего заведения не пачкал сам руки. После пары вопросов оказалось, что господин сейчас отдыхает; но, впрочем, пара серебряков могла бы открыть нужные двери...

Хозяин "дела", разумеется, был дома, и дом его представлял собой невзрачное зрелище только снаружи. Здесь не было принято выставлять богатство напоказ: слишком памятен был пример Нуменора, слишком больше было отторжение на всё, что хоть немного напоминало о ныне покойном Благословенном Острове. Впрочем, рабство тоже напоминало о нём, но почему-то никто не обращал на это особого внимания.

Слуги — пожалуй, они тоже были рабами, хотя по их виду сказать было трудно — встретили Эгленна вежливо, но твёрдо: кто такой, что надо?

— Я из Мордора, — коротко сказал майа и помедлил немного. — У меня важное дело к вашему господину. Внакладе он не останется.

Один из слуг, низко поклонившись, тут же исчез в полутёмных коридорах: доложить. Вернулся он вскоре: господин Инсара желает доброго здоровья и приглашает пройти, надеется, что небо Харада благосклонно к гостю...

...Хорошо, что здесь никто не знает его в лицо... Король, высшая знать — те узнали бы. Хорошо, что он ни разу не называл это свое имя — Эгленн... Весть о его возвращении может в одночасье обрушить все в пропасть.

Он вошел и поклонился.

— Здравствовать и процветать тебе желаю, почтенный Инсара.

— Доброго и тебе дня, — певуче прозвучало в ответ. Вежливость и улыбка могли бы обмануть незнакомого человека и заставить принять Инсару за благодушного приятного толстяка... Видимо, в чём-то это было и правдой, — нельзя же всю жизнь притворяться... Но острый взгляд выдавал: перед Эгленном был человек жёсткий и равнодушный, для которого выгода была на первом месте.

— Чем могу служить?

— Я ищу сведения о человеке, который четыре года назад был продан здесь, — Эгленн положил перед Инсарой лист плотной бумаги — такие применяли лишь в Мордоре, здесь предпочитали свитки — на котором было записано все, что удалось узнать о Дариле. — Гондорец, имя Дарил, кисть левой руки отрублена, и прочие приметы. Надеюсь, у тебя, почтенный Инсара, должны сохраниться сведения о том, кто его купил.

— Четыре года, — Инсара взял лист, пробежал глазами. Держал далеко от себя, на вытянутой руке: видно, со зрением были нелады. — Это было давно. Боюсь, найти следы этого человека уже не удастся, я не храню так долго сведений о своих продажах. Год, и то много.

— Постарайся, уважаемый Инсара. Я в долгу не останусь. Может, ты хотя бы помнишь, кто мог купить такого человека? Ведь безрукого кто попало не купит.

— В этом вы правы, господин... — его голос повис на интонации вопроса: Инсара ждал, что гость представится.

— Эгленн. Мое имя Эгленн.

Чернобородый толстяк поблагодарил его улыбкой, сверкнувшей и тут же погасшей. Хлопнул в ладоши, тут же в комнате, как из воздуха, возник слуга, хозяин приказал ему принести самые старые записи. Когда тот снова исчез, Инсара жестом пригласил гостя сесть.

— Прошу прощения. Требуется время.

— Разумеется. Я подожду. И вот еще что: вели, чтобы детей и женщин не выставляли на продажу — я куплю их, а мои люди заберут чуть позже.

Инсара мгновение молчал, — видно, перебирал в уме свои сделки.

— Тех, о ком ещё нет договора, — да, господин Эгленн. Прочих — увы, но первое слово дороже второго. Прошу меня простить, — он развёл руками. — Таков закон.

— Да, конечно, — Эгленн прикрыл глаза. Ладно, это ничего. Сведения есть, разберутся. Не он сам, конечно — везде не успеешь — надежных людей хватает...

Безмолвные слуги доставили хозяину и его гостю традиционное угощение, — горячий терпкий напиток, на удивление легко утоляющий жажду, множество сладостей, разных, соблазнительных, — ясно было, откуда у Инсары такая внушительная комплекция. Относительно покупки женщин и детей Инсара распорядился тут же, и оставалось только дождаться того, чтобы ему доставили "архив".

Наконец в комнате появился прежний слуга с кипой свитков в руках, за которой едва было видно его самого. Инсара взял несколько, едва кидая взгляд, откладывал в сторону: память была прекрасной, он по двум словам сразу вспоминал содержание. Просмотрев всё, со вздохом развёл руками.

— Увы, — голос его звучал искренне. — Только за год. Раньше нет.

— Я буду говорить с вами искренне, — Эгленн поставил на место чашку с напитком. — У этого гондорца осталась жена, она была до недавнего времени убеждена, что Дарил погиб, но я обещал ей, что все сделаю, чтобы разыскать ее мужа. Я буду искать. Пусть нет записей; но кто мог купить его? Случайный человек такого не купит: куда годится калека, который даже работать толком не может?.. А ведь это далеко не первый случай: орки знают, что и на таких есть покупатели. Но их не может быть много.

Инсара сдвинул брови. Было похоже, что его сильно удивила забота мордорца о людях из Гондора, но это он оставил при себе.

— Таких покупателей действительно немного, тем более, что он гондорец. Калека... Попробуйте поискать его следы в столице, в храмах. Быть может, кто-то случайно побывал здесь, захотел купить себе раба, который не сможет сопротивляться. Жрицы весьма изобретательны.

— Жрицы? Мда... — Эгленн усмехнулся, — подозреваю, что в таком случае Дарил сто раз успел пожалеть, что не стал гребцом у умбарцев... Ладно. Завтра от меня придут люди, заберут всех и заплатят. А мне придется отправляться дальше. Что ж, благодарю за помощь, почтенный Инсара. Да, и еще: я хотел бы сейчас увидеть этих людей, купленных.

— Тебя проводят, — Инсара хлопнул в ладоши.

Слуги повели его из прохлады дома в жар улиц. Скоро здесь должна была наступить пора дневного отдыха, а пока было не протолкнуться, и хотелось зажать уши, чтобы не оглохнуть от гама.

Рабов держали в одном из домов, который чуть не весь состоял из двух огромных комнат. Лица людей были мрачны: кто-то смирился со своей участью, кто-то ещё оплакивал былую свободу... Мужчин и женщин держали отдельно, и даже тому, кто не умел слышать чужие чувства, было внятно: это место, где царит уныние.

Он вошел в сопровождении слуг Инсары, и остановился у входа; взгляды женщин и детей устремились на него. Много. Несколько десятков... Эгленн оглянулся на харадцев, и тихо велел:

— Оставьте нас.

Те с поклоном удалились. Бежать тут и вправду было невозможно: снаружи стояла охрана, да и добраться дотуда... пока доберёшься, тебя поймают десяток раз.

— Слушайте, — заговорил он на вестроне. — Я договорился со здешним хозяином, что покупаю вас всех. Детей и женщин. Не в рабство; мы отпустим всех. Но кричать об этом я не хочу. Завтра придут люди, переправят всех отсюда в безопасное место, а там разберутся, кто из вас откуда, и что можно сделать. Если у кого из вас есть здесь среди мужчин родичи, или кто еще — говорите сейчас.

На него как волна обрушилась, — благодарность, неверие в избавление, счастье... Кто-то попытался целовать руки Эгленну, воздух огласили возгласы — имена, просьбы о помощи...

— Подождите, подождите! — он поднял руку и отступил на шаг. — Давайте по очереди, чтобы все можно было разобрать.

О том, что их спасители — из Мордора, он говорить не стал: нет нужды в этом, если потом и поймут — будет проще объяснить, а сейчас — только посеять еще больший страх.

Следующий час он сидел в окружении женщин, выслушивал их — и записывал на плотной бумаге: что можно было сделать сейчас, сразу же, что — передать своим...

— Много из Гондора, — он покачал головой, когда все было записано, и листы бумаги ушли к Инсаре. — Я тут никак не могу найти одного человека, может, кто-нибудь из вас слыхал такое имя — Дарил?

Ответм была тишина: все напряжённо вспоминали, пытались помочь своему спасителю... но — нет. Кто-то назвал другого Дарила, который остался в гондорской деревне, — имя было нередким.

— Он еще был одноруким, без кисти левой руки... Ладно. Придется мне искать дальше, надеюсь, отыщу, — Эгленн поднялся. — Не знаю, увидимся мы еще или нет — надеюсь, завтра для вас этот кошмар кончится, и скоро вы вернетесь домой.

Какая-то женщина ухватила его за рукав.

— Назови своё имя, — хрипло попросила она. — Сама всю остатнюю жизнь буду помнить и детям накажу.

Майа помолчал немного.

— Эгленн, — сказал он. — Чего уж там...

Он опустил голову и, так и не глядя на женщину, выскользнул в коридор.

На душе было погано донельзя.

Следующая пара часов ушла на мысленные переговоры с Аэллой. Забрать людей — нетрудно; а вот что касается храмов... Найти Дарила наудачу, навскидку, шансов было очень мало. Но вот если мордорские посланники попросят жрецов Гневного Солнца найти его — шансы резко повышаются. Хорошо, что благодаря Денне эти связи не прекращались никогда... Сам Эгленн мог говорить мысленно только с Аэллой и Фродо, но вот Аэлла, как член Совета, знала многих. И посланников Мордора в том числе.

А самому — лететь к столице. Хорошо, если за время его пути что-либо прояснится... Хорошо, если Дарила найдут. И дважды удача, если найдут живым — и невредимым.

 

...Такого имени — не было. Как стёрли. Был человек — и исчез. Точнее, может, он и не исчез, может, он где-то и жил, но... Единственное, что удалось узнать, — это кто из храмовых рабов появился примерно в то время, и кто из них был похож на гондорца. Что же до искалеченных рук, то... здесь не жаловали строптивых. Правая рука рабу нужна, а вот без левой, в случае, ежели раб проявлял ненужный норов, можно и обойтись.

Случайность это, или намеренно его скрывали?.. если да, то зачем?.. ничего не стоит — скрыть человека, изменить имя... Если бы вернулись обычные умения, он бы просто прислушался к голосу Арды, если бы Айса открыла ему память о Дариле; Фродо не сумеет это сделать, безнадежно, он ни разу не видел этого человека...

Что ж...

Храмов не так много, в столице — не более десятка. Храмовых рабов из Гондора, калек — вряд ли отыщется более пятидесяти. Проверить их всех. Плохо, что нельзя показываться перед храмовыми жрецами самому. Только через мордорских посланников...

Что остается делать?..

Следующий день, уже в столице, ушел на то, чтобы договориться: этих рабов должны собрать вместе, в одном из малых храмов (это было нужно, чтобы высшие жрецы не увидели Эгленна, которого знали в лицо).

Приказ был странным. Приказ шёпотом обсуждался во всех храмах. Никогда раньше никто не интересовался рабами, — кроме их хозяев, конечно... точнее, хозяек. Особенно — из мордорского совета. Шёпотом говорили, что это связано с Гондором, быть может, обмен, выкуп, — мало ли... Сами рабы молчали, и молча же пришли в стены храма, сопровождаемые стражами.

Эгленн шел мимо стоящих перед ним людей; вглядывался в опущенные лица, заставляя себя забыть о том, что у каждого из них есть, должно быть, невесты или жены, или, может быть, дети...

Он отступил на несколько шагов, так, чтобы видеть всех. И проговорил негромко, зная, что рабы ловят каждое его слово — проговорил, обращаясь к сопровождавшему его мордорцу:

— Да, забыл сказать: имя той женщины — Айса.

Рабы молчали. Какой-то господин разговаривает с теми, кто привёл его сюда... какая разница, про что. Никто не заметил, что у одного из стоявших возле стены закаменело лицо, сжались челюсти... и опустились глаза.

Заметил Эгленн. Он подошел к гондорцу, положил руку ему на плечо. Одним движением надорвал ворот его рубахи...

Родинка в виде ромба на груди справа.

— Можете увести остальных, — велел он.

Дарил взглянул на него в упор. Судя по этому взгляду, волю ему рабство не сломило.

Короткое время спустя они остались втроём: Эгленн, Дарил и мордорец, который ожидал дальнейших распоряжений.

— Благодарю тебя за помощь, — Эгленн поклонился. Мордорский посланник прекрасно знал, кто перед ним — и что говорить об этом никому не стоило. — Я забираю этого человека.

Тот поклонился в ответ.

— Проводить вас до окраины города?

— Не стоит... Думаю, и сам справлюсь, — Эгленн кинул насмешливый взгляд на гондорца. — Пошли, Дарил.

Он впервые назвал его имя.

Дарил только усмехнулся в ответ, — даже и не усмехнулся, дёрнулся уголок рта. Судя по глазам, надеждой на перемену своей участи к лучшему он себя не тешил.

Из помещений храма, из темноты к свету, они вышли вместе, вдвоем. И, как только они сошли со ступеней — Эгленн повернулся к Дарилу.

— Слушай. Я от Айсы. Я уже давно пытался тебя разыскать. Ты что у них, назвался другим именем?

— Не я, — голос у него оказался глубоким и резким. — Когда раб попадает в храм, у него отнимают имя.

— Это мне известно; но они обычно сохраняют имена хотя бы в записях. Мало ли что. Словом, Дарил, она тебя ждет. Мы возвращаемся в Гондор.

Дарил закрыл лицо уцелевшей рукой: удар оказался слишком сильным.

— Ждёт?! Я надеялся, что она меня забыла...

— Она думала, что ты погиб. Я услышал этот рассказ, понял, что шанс есть, и начал искать. И разыскал, как видишь. Пойдем куда-нибудь, уйдем с солнца... Нам вначале на окраину города, у меня там оставлены вещи.

Дарил поднялся, зашагал рядом с ним. На лице его была странная смесь — и радость, и неловкость, как будто от слов Эгленна что-то стало тяготить его душу.

Шли они молча; Эгленн шагал и шагал по улочкам, прячась от палящего солнца, не уставая, послеживая за Дарилом.

Когда они подошли к одному из двухэтажных глиняных домишек, вид у гондорца был совсем уж изможденным. У него сильно слезились глаза — похоже, большую часть времени он проводил в темноте, а тут сразу — дневное яркое солнце...

Внутри все же царила прохлада.

— У них тут вымыться толком негде, — сказал Эгленн, ставя на стол кувшин с водой и хлеб. — Тебе надо будет прийти в себя, прежде чем Айса тебя увидит, а то она и так вся измучилась от предчувствий.

Гондорец осушил кувшин чуть не в момент.

— Как ты сюда добрался? Неужто правда, что Гондор с мордорцами закорешился?

— Ну, закорешился — это слишком громко сказано, но воевать перестали. А добрался обычно — на драконе. Иначе я бы полгода сюда добирался.

— Тёмный, значит, — Дарил кивнул, как будто так и ожидал.

Он крепко задумался, рука стиснула кусок хлеба — тот раскрошился. Дарил смотрел куда-то сквозь пространство, и мысли его были явно не из весёлых. На какой-то миг показалось, что он хочет что-то сказать, но сомневается, стоит ли.

— А ты как будто и не рад, что она о тебе помнит, — заметил Эгленн.

— Верно, — медленно проговорил Дарил. — Не рад. Правду сказать, я потому и с Фарамиром ушёл, что хотел от неё избавиться. Хорошая она девка, да... но уж больно надоела. Куда ни пойди — всё она. И подходит, и какие-то предлоги находит. И следит, с кем я. Сил от неё уж не было никаких.

Эгленн засмеялся.

— Ну, это вы сами разберетесь. Не знаю уж, любит она тебя или просто влюблена, но сомневаюсь, что сбежать из рабства проще, чем от Айсы.

— Это верно, из рабства не сбежишь. Но я тебе ещё как мужик мужику скажу: в ближайшие лет десять я на баб вообще не гляну. А то и поболе.

— Жрицы становятся все больше падки на мужчин? — серьезно спросил Эгленн.

— Да они там как с цепи сорвались, — в голосе Дарила впервые появилось что-то похожее на эмоции. — Видеть их не могу, насмотрелся враскоряку... Это у них служение называется. Вот уж не знаю, какому богу это надо.

Он хотел было продолжить, но только махнул рукой.

— Это не богу, это для заполучения магической силы, — Эгленн вздохнул, — вернее, они так считают. Что ж, небольшая доля истины в этом есть, но таким образом пытаться увеличить свою мощь...

Он засмеялся, представив вдруг, как могли воспринимать Барад-Дур с его формой жрицы этого культа.

— Тебе-то смешно, — с завистью сказал Дарил. — А эти бабы там как помешались, честное слово. Ладно.

— Представил себе Барад-Дур в этом виде, — отсмеявшись, сказал Эгленн. — Впрочем, его ведь больше нет, Барад-Дура...

Дарил усмехнулся.

— Ну, может, они тоже так рассуждали. Может, Саурон их когда-то и надоумил.

— Не было этого, — сказал Эгленн. — В голову бы даже не пришло...

— А ты что, с Сауроном общался? — поинтересовался Дарил. — Кто ж его на самом деле-то знает.

— Общался, представь себе.

— Надо же, — искренне подивился гондорец. — Расскажи, как хоть выглядит-то. А то мы знаем только, что Багровое Око у него да четыре пальца на руке.

— Огромный, черный и Багровое Око на весь лоб, как с перепою, — Эгленн уже откровенно расхохотался, едва не поперхнувшись холодной водой. — И этот... с Барад-Дур размером...

Эгленн почувствовал — где-то далеко, знакомое прикосновение к душе: похоже, Мелькор хотел позвать его, услышал разговор и теперь пытается не подавиться от смеха. Кажется, они с Арагорном и остальными гондорцами как раз обедали.

— У него на самом деле не четыре пальца, и око никакое не багровое... то есть глаза...

Дарил похлопал Эгленна по спине.

— Ты это, поаккуратней ржать-то.

— Да ладно... Ничего. Это ж надо такое представить... Слушай, в остальном — как они в храмах с вами обращаются, с гондорцами? По твоему виду не скажешь, что жизнь у тебя была сытая, и эти руки отрубленные...

— Хреново обращаются, — пожал плечами Дарил. — Как со строптивым зверьём. Укрощают...

Он выругался. Было очень похоже, что он бы с удовольствием своими руками придушил пару сотен харадцев, и очень жалеет, что у него нет такой возможности.

— Во время войны с Гондором и после нее Мордор оставил внутренние дела Харада без внимания, — посерьезнев, сказал Эгленн. — На этом деле расцвело рабство. Теперь придется с этим разбираться.

— А ты, я вижу, много чего знаешь, — заметил Дарил. Помолчал. — Послушай, а ты сам не хочешь... того... ну, Айсу? Честное слово, я её кому угодно подарить готов.

— Не могу, — вздохнув, сказал Эгленн. — Да она себе парня найдет, она девушка красивая и хозяйственная. Просто я, как бы тебе сказать... в общем, я из мордорского Совета; не до жиру, как говорится, быть бы живу.

— Вон чего, — Дарил глянул исподлобья. — Из совета, говоришь. Это что же, у вас теперь страна умных советов? И как же вы с орками управляетесь?

— Это рассказ долгий. В общих чертах — со своими управляться не надо, а с чужими, кто остался жив после войны, тем временем другие управились.

Дарил пожал плечами.

— Ну, это мне не понять. Главное, чтобы они на нас не лезли, орки ваши. Эх... Не особо мне к Айсе охота, а домой таки надо. Едем?

— Да, идем. Выйдем за город, а там на драконе, и вот что: я с тобою не полечу, попрошу другого из наших. Мне нужно еще вернуться — я у работорговца гондорских женщин выкупил, проследить, чтобы все было в порядке. С ними сложнее, чем с тобой: ты один, а их много.

— Ишь ты, — Дарил встал, положил руку Эгленну на плечо. — Я не знаю, зачем ты это делаешь, по приказу, сам ли решил, для того, чтобы у наших доброе отношение завоевать, — а вот от людей этих тебе будет личное спасибо. Хотя, конечно, спасибо — оно не булькает.

— Ладно, пошли... Чего тянуть — раньше доберешься.

Они вышли на порог — и Дарил, изумлённо охнув, согнулся пополам, а в тот же миг и Эгленн почувствовал, что его весьма основательно приложили по затылку. Затем им быстро завязали глаза, связали руки и куда-то потащили, причём нагретая безжалостным солнцем земля быстро сменилась прохладным полом. Обоих аккуратно усадили куда-то, и Эгленну сдёрнули повязку.

— Итак, — ласково поинтересовался какой-то субъект, полностью закутанный в светлую хламиду. — Мне кажется, молодой человек, что у вас слишком много денег. Не соизволите ли вы поделиться ими с нами? в противном случае, увы, нам придётся отправлять вас вашим родным. По частям. И да, кстати... — кончики пальцев соединились, — мне кажется, вы очень не желаете общаться с представителями жрецов. Боюсь, в случае вашего несогласия... ну, надеюсь, мы друг друга поняли.

— Кто вы такой? — резко спросил Эгленн. — Вы что, совсем рехнулись?

Надо было признать перед самим собой: застали врасплох. Въевшаяся в кровь и плоть привычка к безопасности, привычка ощущать все вокруг себя, в том числе и враждебность, улавливать намерения людей... теперь эти способности исчезли, и вот — результат. Винить некого.

— О нет, это мой заработок, — весело отозвался закутанный субъект. — Вы не местный, и имя Маритари вам, конечно, ни о чём не говорит. Но торговля рабами — это моё, с позволения сказать, кормление. Так что не обессудь.

— Ну хорошо, и как прикажете мне с вами делиться? У меня с собою денег почти что и нет — не мешки же с золотом возить!

— А насчёт этого не извольте беспокоиться, — закутанный бандит залихватски свистнул, и в поле зрения Эгленна проявился мальчишка, замызганный, с весёлыми развратными глазёнками. Бандит положил ему руку на плечо.

— Вот этот шустрый юноша отнесёт вашим людям письмо от вас с требованием денег.

— После чего, получив единожды, вы начнете требовать больше и больше, — заключил Эгленн. — Какие гарантии, что вы нас отпустите, когда получите то, что хотите?

— Договор с Солнцем, — Маритари, похоже, даже слегка удивился. — Ах да, ты же не местный.

— Договор с Солнцем — для бандита и работорговца? Извините, господин Маритари, я вам не верю.

— А у вас нет выбора, молодой человек, — в голосе Маритари была ласковая улыбка. — Как вижу, у вашего спутника осталась ещё целая рука и две ноги, а это значит — пятнадцать лишних пальцев. С какого вы предпочитаете начать?

— Вот что, любезный господин. Предлагаю вам свой вариант. Мой спутник уходит... и вы получите все, что требуете. Иначе — я не верю вашему слову; тем более, что вначале у вас "договор с Солнцем", а потом "у вас нет выбора".

Маритари отпустил мальчика — сама рука его приказывала, что надо делать, ему не требовалось слов. Парнишка вытащил из-за пояса большой грязный нож и подсел к Дарилу. То, что тот был по сути таким же рабом, как и он, его нисколько не тревожило.

— Дарил, — Эгленн повернулся к нему, — что будем делать? Лично мне очень хочется плюнуть этому господину в рожу, но он, как видишь, угрожает тебе, а не мне.

Дарил подождал, пока мальчик окажется в пределах досягаемости. Руки были стянуты за спиной так, что верёвки мгновенно врезались в кожу, — не пошевельнуться, но Дарилу это было и не нужно. Едва парнишка с ножом удобно расположился на полу, Дарил, извернувшись, пнул его коленом в лицо. Тот с визгом отлетел в сторону, выронил нож.

Нож оказался за спиной у них — далеко от бандита. В ту же секунду Эгленн вскочил — и ударил Маритари ногой в пах, вложив в этот удар всю силу, а когда тот согнулся — второй раз, метя по горлу, сверху.

На них обоих набросились со всех сторон, — повисли на спине, на руках, повалили на пол. Маритари уже поднялся, отплёвываясь.

— Хорошо, хорошо, — голос его остался таким же ласковым. — Отлично. Значит, ваши шкуры вам дороги. Так куда мне отправить мальчика, молодой человек?

— Я уже сказал, — голос Эгленна был все так же ровен и спокоен, необычно для человека, попавшего в переделку. — Отпускаешь парня, тогда будем об этом говорить. А нет — я тебе не доверяю ни на грош. Мы не юные девицы, чтобы визжать от страха при виде ножа.

— Хорошо, — Маритари щёлкнул пальцами, и двое громил вздёрнули Дарила на ноги. — Убирайся.

— Иди за город по южной дороге, — сказал Эгленн. — Тебя найдут. Только не отходи далеко от этого пути.

Он подождал, пока Дарил кивнул, пока его вывели за дверь...

"Аэлла, — позвал он мысленно. — Я тут в такую переделку попал — ты не поверишь. Передай нашим, чтобы встречали Дарила без меня — он будет на южном пути."

— Продолжаем разговор, — сказал Маритара. – Итак, куда мне послать мальчика?

— Куда послать мальчика, — задумчиво сказал Эгленн. — Мы договаривались о встрече на южном пути из города. Туда можешь и послать.

— Очень хорошо, — промурлыкал Маритара. – Пожалуй, мальчик даже обгонит твоего друга. Он пошустрее будет. А мы подождём, побеседуем.

— Давай, — согласился Эгленн как ни в чем не бывало. — Редко мне приходится беседовать с работорговцами, а тут — второй раз за два дня. Большая удача. Не боишься прогореть?..

— Я не работорговец, — оскорбился Маритара. — Я, скажем так, охранник, мне платят за то, чтобы честных торговцев не тревожили.

— Что, в том числе и Инсара?

— Мы не выдаём наших клиентов, — ласково прозвучало в ответ. — Ежели ты поделишься со мной, чем ты торгуешь, то я. пожалуй, возьмусь охранять и тебя.

— Нужен мне такой охранник, что предаст, лишь только бОльший куш предложи!..

Маритара перебирал кончиками пальцев.

— Ты странный человек. Никто тебя не видел, и ты не знаешь никого из нас. Ты не знаешь наших обычаев. Никто из торговцев не стал бы нести подобной чуши. Быть может, ты и вовсе не торговец?

— Я не торговец. Я из Мордора, а здесь давно уже не бывал сам. Очень давно....

— Из Мордора, — с еле заметной усмешкой повторил Маритара. — Что ж, пусть будет так. Но я хотел бы потребовать с тебя доказательств такого заявления. Мало ли что можно сказать.

— Не буду я тебе ничего доказывать, Маритара. Сам посуди — с какой стати?.. Тебе нужен я, а не ты — мне.

— Пока нужен, — подчеркнул Маритара. — Если ты не торговец — то кто? Откуда у тебя столько денег на ненужных рабов?

— Это тебе они рабы. А для меня — люди. В этом и разница между нами, и причина, почему хочется тебе плюнуть в морду.

Полубессмысленный разговор тянулся и тянулся; наконец Маритара утомился и ушел — оставив Эгленна под охраной.

Время шло. Следить за происходящим приходилось через Аэллу, но и это было большим подарком: он знал, что другие посланники выкупили у Инсары рабов...

И знал, что мальчишка скоро вернется.

Вернется ни с чем. Платить какие-либо деньги Маритаре он запретил; хотя можно было, конечно, заплатить ему — а после, оказавшись в безопасности, убить.

 

— …Господин, — мальчишка ковырял грязной босой ногой землю. — Они сказали, что раз второй этот не пришел, то они ни о чем и говорить не желают.

— Жаль, — секунду помедлив, сказал Маритара. — Я полагал, он богаче. Отвезите этого за город и отрубите голову. Закопать, где обычно, ну, не буду же я вас учить...

Гортхауэр услышал где-то далеко отчаянный мысленный крик Мелькора — нет, нет, только не это!.. Он почувствовал, как тот страшным усилием воли заставляет себя прорваться через невозможность говорить мыслью с другими, с теми, кого не знает, — понимал, что эта вспышка будет стоить ему долгих дней бессилия, но единственная мысль владела им сейчас: спасти, не отпустить обратно в призрачность Незримого, откуда Гортхауэр только что каким-то чудом выбрался, только бы не опоздать, только бы успеть!..

Маритара застыл, глядя широко раскрытыми глазами сквозь пространство, затем медленно, воздев руки, опустился на колени.

— Да, о великий! Да, о Солнце всесожигающее! да, да, да!..

Его люди, державшие Гортхауэра, смотрели на своего господина с недоумением и страхом.

Эгленн понял, что происходит — и замер.

"Мелькор, что ты делаешь! Зачем!.. Я справился бы и сам, напали бы сверху, драконом, я не позволил бы убить себя!.."

По судорожному жесту Маритары с Эгленна сняли верёвки, быстро подтолкнули к выходу... а Маритара так и остался стоять на коленях последи комнаты.

"Извини, — голос Мелькора звучал слабо. — Я выдал себя за Саурона. Подумалось, что так для них будет более впечатляюще."

"Надеюсь, ты не будешь возражать, если я разберусь с этим... существом?" — все это долетело до Мелькора за долю секунды.

"Да нет... нисколько... — для того, чтобы уловить слова, приходилось прислушиваться, хоть и мысленно. — Только тут... не в этом одном бандите дело..."

"Ты что-нибудь сумел узнать еще?.. Разумеется, работорговцы — это дело серьезное!"

"Пока нет... Прости. Пару дней я не смогу даже позвать тебя."

"Я убью его. Ты не против?.."

"Нет. И... будь осторожней. Я боюсь потерять тебя, очень боюсь, пойми."

"Я все же не беспомощен. Береги себя — тебе будет сложнее, если что... Одного дракона — сюда, ко мне, срочно", — быстро кинул он мысль людям, ждавшим его в условленном месте на южной дороге. Для дракона это пара минут...

Эгленн поднял валявшийся на полу нож, выроненный одним из опешивших охранников. Одно неуловимо быстрое движение — и нож вонзился в спину стоявшему на коленях Маритаре. Точно в сердце. Эгленн вырвал его, и человек рухнул лицом вниз на земляной пол.

— Смерть будет настигать каждого, кто осмелится играть в подобные игры с Мордором, — проговорил он. — Вы слишком распоясались в последние годы — но этому будет положен конец.

Он видел суеверный ужас в глазах людей — и вышел из дома, держа в руке окровавленный нож — не было ножен – и не заботясь, что его могут увидеть.

Его не посмели остановить. Оставшиеся без главаря бандиты, разумеется, недолго пробудут без твёрдой руки: прибьются к кому-нибудь, найдут себе хозяина... вряд ли кому-то из них придёт в голову одуматься и взяться за какое-то дело. А смерть привычна, неизбежна, как знать, сколько "хозяев" переменил каждый...

Через пару минут солнце над его головой закрыла большая тень, и на маленькую улочку с трудом опустился дракон — один, без наездника.

"Послушай, помоги мне, — попросил майа дракона. — Они отпустили человека, вот его образ, — он мысленно представил Дарила. — Но я слышал мальчишку, вроде Дарил до вас не добрался. А я сам не могу отыскать, где он — нет сил, я не слышу Арду. Должен был идти по большой дороге к югу. Я боюсь, что его убили. Может, ты сумеешь найти?.. Вы, драконы, всегда были ближе к стихиям..."

Дракон скосил на Гортхауэра умные глаза, подождал, пока тот усядется, и поднялся в воздух. Избавиться от давящих близких стен домов ему явно было в удовольствие.

"Сейчас поглядим. Сверху, как говорится, виднее."

Он распахнул крылья, сделал красивый разворот. Горизонт накренился, выровнялся, земля подёрнулась дымкой, — стояло марево.

На южной дороге в это время дня было очень мало людей: все путники попрятались, пережидая жару. Особенно много народу было у колодцев, в построенных возле них постоялых дворах.

Внезапно дракон пошёл на снижение.

"Вот, — неприязненно сказал он. — Да, его пытались убить, а он спуску не дал, хоть и однорукий. Видишь, валяются трое? Один из них — он."

Эгленн соскочил с дракона, и кинулся к лежащим телам. Двое — из тех, кого они видели в доме Маритары; третий...

Все в душе замирало.

— Дарил!! — Эгленн почти рухнул на колени рядом с его телом. Положил руку на грудь — жив ли?!

Тот валялся на солнцепёке уже пару часов, — несколько ударов ножом он не сумел отбить, рука была сильно порезана тоже, пока вырывал нож у одного из бандитов. Сейчас, заслышав своё имя, Дарил попытался продраться сквозь дурноту и померкшее сознание: заморгал, разлепил веки.

— Живой, слава Небу... ничего, все будет хорошо, это я, Эгленн... "Дракон, быстро — нужно целителя сюда, хоть кто-то, владеющий чарами, там у вас есть несколько человек, скорее!"

Дракон понимающе, по-человечески дернул мордой и взмыл в небо.

Как же тяжело — без привычной поддержки чар. Потеря крови, удары ножом... сердце не задето, иначе он уже был бы мертв. И ведь ничего, ничего нет, даже раны перевязать... Ладно, они обернутся быстро...

— Жалко... — хрипло выговорил Дарил. — Искал, спасал... а всё без толку...

— Нет, нет, ты не умрешь, — Эгленн чувствовал, что на него накатывают волны страха, и приходилось напрягать волю, чтобы не дать чувствам заглушить голос разума. — Все будет хорошо, сейчас...

Он уже видел стремительно несущийся к ним в небе, выраставший на глазах силуэт дракона; тот опустился совсем рядом, с его спины спрыгнул парень в местной одежде — но светловолосый и бледнокожий; уже два лица склонились над Дарилом. Закаменевшее, с искаженными чертами лицо Эгленна — и сосредоточенное — целителя; одежда на Дариле была уже разрезана, открывая раны — человек осторожно вел рукой над ними, и из горящих ран уходила боль...

Черты Дарила смягчились, — он вовсе не верил в то, что выживет. Так уже было, когда он валялся в лесах Итилиена с отрубленной кистью, когда в какой-то момент даже боль ушла. Смерть снова стояла рядом, скрестив руки.

Он почти не почувствовал несколько уколов — Эгленн видел: этих способов в Гондоре не знали, но обойтись одними лишь чарами тут было невозможно. А целитель уже накладывал повязки, пропитанные какими-то составами...

— Его нужно к нам, и скорее, — проговорил парень, повернувшись к Эгленну. — Он слишком долго пробыл на солнце. Сердце тянет, но все остальное... Бери дракона и к ближайшему форту по ту сторону гор. У тебя часа три, не больше.

— Я отвезу его, — быстро проговорил Эгленн. — Если бы я был в полной силе, небо, я бы вытащил его сам...

Дракон смотрел на всё это, склонив голову набок. Подождал, пока Эгленн с Дарилом окажутся на его спине, аккуратно развернулся.

"Люди, — с сожалением проговорил он. — Мало живут... Печально."

"Да. И погибают от всего — от удара ножа, от болезней... Лети ровнее, прошу тебя!.. Холод здесь, наверху... Впрочем, это ладно, даже хорошо..."

Дарил то и дело терял сознание, но видел — как приближаются горы, окаймляющие Мордор, как они остаются позади, и летит внизу земля — где каменистая, где покрытая зеленью...

Как его несли — уже на носилках — он помнил смутно. Пришел в себя — и понял, что лежит на кровати, и на него сверху смотрит Эгленн.

Первым ощущением — странным, почти диким — была прохлада и отсутствие боли. Дурнота исчезла, сознание было кристально-ясным, как горный ручей, и этого не могло быть, никак не могло... А потом пришла жуткая мысль.

— Эгленн? Тебя тоже убили?

— Ты жив, и я тоже, — ответил Эгленн. — Я же говорил, все будет нормально. Мы в безопасности. Только ты ранен, и сильно.

— Надо же, — Дарил был сильно удивлён. — Видать, судьба от меня чего-то хочет. Второй раз от смерти уйти — это не каждому так везёт.

— Может быть. У нас там рядом, к счастью, были владеющие чарами, иначе бы я тебя не вытащил. Я тебя привез сюда быстро, на драконе, а тут тебя немного подлатали. Уже не умрешь.

Дарил тяжело вздохнул.

— Спасибо... Только, знаешь, это всё-таки важно — понять. Почему. Как думаешь?

— Что почему? — удивился Эгленн.

— Почему я так сильно влипаю. И почему Смерть меня не забирает, хотя для этого у неё есть все возможности.

— Смерть бы забрала, да только в этот раз ей помешали. Это уж такое дело у целителей — прогонять смерть прочь.

Дарил чуть поморщился.

— Не догоняешь ты. Я когда ушёл с Фарамиром, у нас много разговоров было о том, что все мы под смертью ходим. И думали, почему и кого она забирает, а кого нет. Вот ты, допустим, сидишь в тепле и покое, и всё хорошо, а вот свалится тебе кирпич на голову, и всё. И — почему? а вот тут-то и собака зарыта. Всё серьёзно.

— Я знаю, что можно было бы тебе сказать. Но не скажу, — лицо Эгленна снова напряглось. — Не хочу.

— А зря, — Дарил поднял глаза. — Всё-таки скажи.

— У меня не так много среди гондорцев... даже не друзей, а хотя бы тех, кто не испытывает ненависти. Не хочу.

— Странный ты какой, — Дарил усмехнулся. — Ладно. Не клещами же из тебя тянуть. Не хочешь — не надо.

— Да, и ты, наверное, понял уже... Мы в Мордоре. В одном из наших внутренних фортов, их много.

— Понял, чего ж тут не понять. И на этой твари привезли, громадной такой, — голос Дарила звучал спокойно.

— Да. Это дракон, у нас таких тоже много. Они разумные, как люди. С ними можно говорить мысленно, и умеют они многое. Он помог мне тебя найти, я сам не разыскал бы. Хорошо ты этих сволочей приложил!..

В глазах Дарила промелькнуло довольство собой.

— Ну, всё-таки я ж не зря на границе служил.

— Это да, — Эгленн улыбнулся. — Еще тебе приятная новость — Маритару я убил. Он велел отпустить меня, нам удалось его обмануть.

— Вот и славно, на земле почище будет, — Дарил удовлетворённо вздохнул. — Жаль, нельзя их побольше порезать, нечисть эту. Вроде и люди, а глядишь — внутри вовсе нет.

— Это бандиты и работорговцы. Мы скоро займемся этим... Выкупить женщин и детей — это единоразово, и с этого много толку не будет. Нужно вернуть свободу всем, кто попал в жернова этой дряни, выросшей на войне. Это моя вина.

Дарил ощупью нашёл руку Эгленна.

— Ты себя лишнего-то не казни. Ты-то тут причём? Ты что, у них главный?

Эгленн усмехнулся и не ответил.

— Знаешь, как мой друг сумел все провернуть? Он себя выдал за Саурона.

В глазах Дарила заплясали смешинки.

— Что, прям представил в виде того, с багровым оком во лбу и...

— Он владеет чарами. А Маритара — обычный человек. Ну, и... устроил ему видение Гневного Солнца. А дальше все было просто. Так что видишь, и "темные чары" могут на пользу пойти.

— Неплохо, — одобрил Дарил. — Только где ж он раньше был-то, друг, когда нас с тобой по башке приложили?

— Я не показывал ему все, что с нами — надеялся справиться сам. Не хотел, чтобы он там с ума сходил. Но я сглупил: нужно было, чтобы ты вначале добрался до наших, а потом уже говорить с этими про деньги.

— Ну, что теперь после драки кулаками махать, — заметил Дарил. — Ты мне вот что расскажи: долго ли мне тут валяться?

— А ты как думаешь? Недели две, и то — с чарами. Будь такое в Гондоре, ты бы точно на тот свет отправился. А что — торопишься?

— На тот свет — точно нет, — усмехнулся Дарил. — А можно хоть взглянуть на ваш Мордор, когда вставать разрешат? Я понимаю, конечно, военные дела, лишнего не покажете. Но всё-таки любопытно. Очень любопытно.

— Можно, отчего же. Правда, на месте бывшего Барад-Дура теперь стоят ваши гарнизоны. С неудовольствием стоят: плохо им там.

— Чего уж хорошего, — Дарил скривился. — А куда деваться. Вот к ним я бы, пожалуй, и отправился, когда выздоровею. Только кому нужен воин без руки...

— Да... Вернуть тебе руку могло бы одно лишь Кольцо. Но оно сгинуло навеки.

— Что? — не понял Дарил. — Какое кольцо? Ты вообще о чём?

— Кольцо Всевластья, — пояснил Эгленн.

Дарил уставился на него во все глаза и растерянно заморгал. Он совершенно очевидно не понимал, с чего Эгленн вдруг приплёл это самое жуткое Кольцо, зачем он вообще вспомнил эту историю... Он вдруг осознал, что как-то резко перестал понимать, что такое и сам Эгленн.

— Оно обладало не только силой власти. Им можно было и исцелять. У нас так делали — не всегда, конечно, Кольцо же только одно — иногда получалось: смертельно раненые, калеки...

— Это когда ж было такое? — недоверчиво спросил Дарил. — Кольцо это сколько тысяч лет в Андуине валялось. Тебя, чай, и на свете не было, это ж одни только...

Он хотел сказать — байки, но смолчал: не хотел обижать.

— Ну я же знаю, что было тогда. Память передается. А тогда были войны с Нуменором: куда похлеще, чем сейчас.

Дарил отвернулся. В россказни о благом Кольце Всевластья он не верил ни на грош, но говорить об этом не хотел: ещё человека обидишь, а это как раз вовсе ни к чему. Разубедить и не думал, — решил: мало ли во что парень верит, его дело, в конце концов, главное, что человек-то хороший.

— Ты, главное, не бойся того, что ты в Мордоре, — Эгленн коснулся его руки, — я знаю, ты и не боишься, но насмотрелся ваших. Тут целителям все равно, гондорец ты или кто. Поправишься — покажу тебе наши земли, многое узнаешь. А ты мне вот что расскажи: может, знаешь что про работорговцев? Нам их прижать нужно будет, и как можно скорее. В таких делах затянешь, а может, тем временем сколько народу загубят.

— Да ничего я особенного не знаю, — вздохнул Дарил. — Почему тогда меня, калеку, вообще кто-то купил — не представляю. Видно, какая-то воля судьбы в этом была. Нормальный работорговец просто не взял бы у орков такой "товар".

— Так видать, знали, что жрицам можно сбыть. Ладно. Не один я сбором всех этих сведений заниматься буду... больше всего хочется не платить этим... с позволения сказать, существам, а силой отнять у них людей. Когда-то Нуменор этим промышлял на ханнатцах, а теперь, видишь, местами поменялись. Конечно, масштабы не те, но вашим-то не легче...

— Что верно, то верно. А вот всё спросить тебя хочу, да как-то к слову не приходится. Ты вот про меня, считай, что всё знаешь, а я о тебе — ничего. Может, расскажешь? А то как-то оно... перекос в одну сторону.

— Я вхожу в совет, который управляет делами Мордора. А уж чем приходится заниматься — по-разному: и войной приходилось, и хозяйством, и чародейством тоже. Вот, собственно, и все.

— Занятой человек, ясно, — Дарил помолчал. — В Гондоре будешь — с Айсой встретишься?

— Встречусь. Скажу, что ты ранен, что тебя долго нельзя беспокоить... — Эгленн ухмыльнулся, — в общем, устрою, чтобы она успокоилась, но начала смотреть на кого-нибудь другого. Но я сейчас буду заниматься теми вашими, кого из рабства спасли. Будем через них разузнавать, где что. Через короля харадского тоже выйдем, чтобы прижал торговцев.

 

…Никакой другой жизни никогда не было.

Только палящее солнце, выжигающее глаза, только голод, и почти постоянная боль. Отчего — он уже сам переставал понимать. Сознание сузилось до узкого участка вокруг себя: ломать камни, тащить их наверх, потом снова — и так по кругу, пока резкий гортанный окрик не возвестит, что можно упасть на щебень и передохнуть — хотя бы немного, дотянуть до ночи, когда можно будет лечь и _перестать быть_ на короткое время забытья, — чтобы наутро все началось снова. Бежать шансов не было: надсмотрщики зорко следили за ними, видно, знали все возможные способы бегства... и пресекали их.

Им, похоже, нравилось то, что здесь происходило: месть. Иные здесь не держались.

Торнар ждал смерти, молил о ней. Сколько прошло здесь времени?.. он не мог бы сказать: здесь всегда стояла одинаковая жара, словно времен года и не было. Всегда палящее солнце, всегда боль, всегда тяжесть цепей на руках — их не снимали никогда, они мешали работать, стирали запястья в голое мясо, но зато делали гондорцев беспомощными.

Воля к жизни пробудилась лишь недавно. На каменоломне появились новички — и рядом с ним оказался почти мальчишка — рыжеволосый, худющий, с яркими зелеными глазами, в которых горела жизнь. Пробудилась жалость. За что его — сюда?.. Ведь слабый же, не протянет долго. Торнар стал отдавать ему часть своей доли хлеба и воды — есть не хотелось; они почти не разговаривали, но гондорец видел благодарность в чужих глазах — и это возвращало желание жить.

И мстить.

Однажды утром привычный ритм был разрушен. Торнар не понял, что происходит, зачем, почему... Кто и почему отобрал нескольких людей, понять было трудно, куда их ведут — тоже, но привычная жара сменилась прохладой, а перед почти ничего не видящими глазами возникли несколько фигур.

Людей подводили к этим фигурам по одному, заставляли что-то выпить... а затем...

Да. Было больше всего похоже на то, что их то ли клеймили, то ли что-то вроде этого...

Сопротивляться он не мог. Может, вот она, наконец — смерть?.. Хорошо бы... Это было странно — стоять просто так: когда нет в руках тяжести, когда не хочется опустить наконец кирку, выпустить камень...

Видно было, как людей оттаскивают в сторону, а в воздухе возник и не желал развеиваться жуткий запах палёной плоти.

Наконец дошла и его очередь, его подтолкнули к людям.

Напиток оказался несусветно горьким, одурманивающим, он увидел перед глазами небо, поразился — откуда оно здесь, под сводами, среди людей...

А потом ему в грудь впилось раскалённое железо.

Как кричат другие — он слышал, а собственный крик, который не сумел сдержать — да и не пытался, знал уже, что бесполезно — услыхал словно издалека, и так же, как другие — инстинктивно рванулся в руках конвоиров.

Все расплылось, и голова закружилась так, что, казалось, каждую долю секунды своды меняются со стенами и полом местами.

Он понимал, что висит на чужих руках, а остальное было — словно в дурном сне. Наверное, яд, ну что же, что же так долго, когда же наконец все исчезнет...

...и внезапно сознание прояснилось. Боль была, но где-то далеко, отстранённо, он увидел мир — странно, как будто не только глазами.

— Иди, — прозвучал голос, и не повиноваться ему было невозможно. — Иди к своим братьям по мощи.

Он шагнул вперед. Показалось, что ему внезапно стало снова лет пятнадцать — таким легким все было. Он видел на руках цепь — но не чувствовал ее веса. Видел других... и ошеломление на их лицах.

Что происходит... что они делают с нами?.. это и есть — смерть?..

Нет, не может быть... вот же — тело...

Они вышли наружу, оказалось — их ждали. Несколько повозок, в которые погрузили таких же, как он, и начался путь прочь от рудников — впервые.

Самым странным было то, что с них сняли цепи. Охрану, впрочем, не забыли. Торнар уже не помнил, что такое — ощущать эту легкость; он смотрел на свои темные, покрытые вьевшейся пылью руки, на запястья, изъеденные язвами — и не ощущал боли. Это неправильно, не может быть...

Что сказал этот человек? "Братья по мощи"?..

Они сошли с ума. Какая мощь... Сон наяву.

Хороший сон. Сон, в котором есть давно забытый простор...

Путь в повозке длился несколько дней, и на первом же привале он обнаружил того парнишку — тоже ошалевшего, не верящего в звёзды над головой... А потом рядом обнаружились те же люди, которые забирали их.

— Итак, — сказал над головой резкий голос. — Вы будете служить Хараду силою разума и магии.

Торнар смотрел на человека снизу вверх. Вот что странно: за прошедшие дни он ни разу не заснул. Не хотелось. Он ощущал свое тело, как будто оно стало куклой-марионеткой, а он, Торнар, был где-то то ли извне, то ли внутри — но он не был — телом; он лишь управлял им...

— Что вы с нами сделали?..

— Отныне вы сможете быть больше, чем людьми.

— Как это?..

— Это возможность быть невидимым среди толпы, быть сильнее и быстрее людей, быть — над ними. Но лишь до того момента, пока вы не выходите из повиновения. Мысль о сопротивлении пробуждает яд в вашей крови.

Торнар закрыл глаза — и улыбнулся.

— Это хорошо, — сказал он. — Можно умереть.

— Можно, — согласился резкий голос. — Но ты умрёшь не первым. Первым умрёт — он.

Рука коснулась плеча того мальчишки.

— Мы узнаем о твоём неповиновении в тот же миг. Мы — слышим.

Рыжеволосый мальчишка, больше похожий на маленький живой скелет, резко вскочил. Судя по его пылающему взгляду, непохоже было, чтобы его поили зельем: а как же яд при сопротивлении?..

— Ну и пусть! Пусть я умру, подумаешь! Нашли, чем испугать! Пусть убивают!..

Торнар молчал. Ему казалось, что он поднимается по течению реки — туда, назад, в прошлое, где он был воином, командиром...

Человеком. А не безвольным жалким рабом. И вместе с этим в душе поднимался гнев.

— Я не знаю, что вы с нами сделали, — проговорил он наконец, — но нам не нужны ваши подачки — сильнее, быстрее. Мы не боимся смерти. Никто. Мы уже умирали. Вы хотите убить наши души. А это хуже, чем тела. Пусть — яд. Пока у нас есть хоть капля воли, мы предпочтем умереть, чем служить таким сволочам, как вы.

По знаку харадца мальчишку скрутили, блеснуло лезвие широкого ножа.

Его убивали не сразу, — сдирали кожу с рук, со спины, медленно, чтобы Торнар видел каждое движение... чтобы успел — остановить.

Гондорец бросился вперед — и тут же оказался скрученным; охрана была наготове. Крик рыжеволосого мальчишки, молчания которого хватило лишь на несколько секунд, слился с криком Торнара:

— Прекратите!..

Тот харадец, что держал в руках нож, — развернулся, — окровавленное лезвие оказалось совсем близко от глаз Торнара.

— Уточняю: ты согласен? — спросил тот же резкий голос над головой.

— Да, да! — Торнар вдруг ощутил, что по его лицу текут злые слезы. — Отпустите его, сволочи!.. Твари, ублюдки...

Мальчишку отпустили, — тот грохнулся на ещё не остывшие со дня камни.

— Он будет жить у нас, в храме, — сообщил резкий голос. — Остался один день пути. А после — ты уйдёшь на задание, как и прочие. Он же останется у нас. И мы — почувствуем, ежели ты замыслишь неповиновение. Знай.

— Неповиновение у меня в крови и плоти, — со злостью проговорил Торнар. — Я не собака. Вы можете заставить вашими подлостями... но не ждите, что я буду добровольно лизать вам руки.

— Главное, чтобы ты делал то, что нужно, — холодно отозвался харадец. — А без лизания рук мы обойдёмся, поверь.

Торнар промолчал. Внутри кипела бессильная ненависть; и он знал, что та же ненависть, совсем не детская, горит в душе рыжеволосого мальчишки, заглушая даже боль от содранной кожи.

Через день перед ними, как мираж, издалека засияли стены, — город, в котором совсем недавно Эгленн говори с Инсарой, где выкупал рабов. Их отвели в храм, и — почти чудо – тут была вода, вдоволь еды... и покой.

Только чувствовалось шкурой — пристальное внимание издалека, внимание, голос которого в реальности был резким и совсем недавно звучал над головой Торнара.

Они боялись говорить вслух. Торнар вспоминал, что вроде бы темные колдуны умеют говорить мыслью — и впервые понимал, как бы это пригодилось.

Можно было только ловить взгляды друг друга. Рыжеволосый не жаловался, но Торнар видел, что ему больно, видел несколько воспаленных ран у него на спине — и ничем не мог помочь, кроме как промыть хотя бы водой — и то спасибо: воды вдосталь, это казалось невероятным. Когда он мылся в последний раз?..

Не помнил.

Один выход все же оставался.

Но не здесь, не сейчас.

Выход туда, откуда не возвращаются. Если он умрет... если его убьют... Он станет свободен.

Освободить рыжеволосого — это казалось невозможным. Умереть вместе... да. Было бы самым лучшим.

Комнаты были мирными. Было очень странно ощущать это — после того, что случилось. Светлые стены, узорчатый прохладный камень пола, лёгкие шторы на окнах... мирная жизнь.

А ещё Торнар начинал не то чтобы чувствовать своё тело, но... он понимал, что восприятие обостряется.

Что журчание небольшого фонтана достигает его слуха не из соседней комнаты, а из соседнего дома.

Что он ярко и ясно чувствует прилив сил, когда восходит солнце, и что его настигает слабость, когда оно уходит.

Он чувствовал притаившуюся в теле смерть — и она не торопилась. Она не хотела просыпаться. Но она — была.

Все это пугало гораздо сильнее, чем обычные угрозы.

Что с ним будет?.. Что сделали с его душой? Это — искажение?.. Быть может, Враг так создавал своих тварей?..

А когда он умрет — что будет с ним? Примет ли Намо, примет ли Эру такую душу?.. Или он навсегда останется проклят?

От этих мыслей порой хотелось кричать.

А потом его — одного — вывели из светлых тихих комнат, провели по пустым коридорам до большого зала, где вдоль стен были низенькие сиденья, а по полу раскиданы подушки.

На подушках сидели двое, они вполголоса совещались.

— Ты пойдёшь в Минас-Тирит, — сказал один из них. — Там ты будешь смотреть и слушать, а потом — передашь нам то, что услышал. Ты пойдёшь в королевский дворец и будешь искать там женщину — её имя Айса. Ты передашь ей письмо, и она впустит тебя в покои короля. И там — ты будешь смотреть и слушать.

— Как передам?.. — спросил Торнар.

— За тобой будут следить те, кому нет входа за пределы базарной площади. Ты будешь там под надзором.

В Минас-Тирит. Домой. Кончится все это — не будет больше рабства, он снова станет свободным...

Рыжеволосый.

— А потом? — спросил он.

— Потом ты вернёшься сюда.

— Зачем?.. — Торнар понимал, как глупо звучат его слова... Пусть.

— Затем, что твой друг останется здесь, — сказал один из этих двоих. — И если ты не вернёшься, то ты почувствуешь, что будет происходить с ним. Быстрой смерти ему — не жди.

— Но если меня не отпустят?..

— Тебя будут считать своим. Ты гондорец. На тебя указала одна из женщин, которых выкупили недавно из рабства, — второй из двоих усмехнулся, — потому что их спрашивали, есть ли у них родственники среди рабов.

— Кто?! — Торнар замер. Прошлая жизнь пронеслась перед ним так, словно он был за миг до собственной смерти: кто-то из близких попал в рабство?.. как?...

— Её имя Низа.

Торнар до боли закусил успевшие уже поджить губы.

— Где она? Кто ее выкупил?

— Выкупили мордорцы, — лениво отозвался харадец таким тоном, что было ясно: эту историю он знает не понаслышке. — А через кого — какая разница. Это всё политика.

— Мордорцы? — на худом лице Торнара отчетливо нарисовалось изумление. — Зачем?.. Где сейчас Низа? где все они?..

Двое харадцев переглянулись.

— Мордор сейчас пытается подлизаться к Гондору и уверить его в том, что между ними возможен союз. Недавно король Арагорн ездил к озеру Нурнен и встречался с тёмными. Сейчас в Минас-Тирите живут люди из Мордора. Сейчас были выкуплены рабы — надо полагать, не без умысла. Именно это тебе и предстоит разведать.

— Я не верю им, — Торнар понял, что они попросту не знают, где его сестра. — Ни на грош не верю. Так же, как и вам. Все вы одного поля сволочи...

Двое почти одновременно кивнули.

— Очень хорошо. Завтра ты покинешь этот дом и этот город.

Молиться Валар, чтобы свои поняли, что он шпион. Только так...

Торнар опустил голову, чтобы харадцы не увидели его глаз.

 

...Письмо к Айсе он получил уже в стенах белого Города, — подскочил какой-то парнишка на базарной площади, сунул в руку свиток и был таков. Только по ощущению, по обострившимся чувствам можно было понять: его выслеживали, его ждали и наконец дождались.

Он был один в чужом городе, — раньше-то жил не здесь, а в Лебеннине, оттуда и ушёл воевать, чтобы не вернуться. Тут всё было ясно и просто: народ, дворец... непривычная толчея и везде — родной язык. И лица — не измождённые. И женщины.

Непривычно...

На него смотрели. Обращали внимание.

Торнар знал, что это из-за его лица — худобу тела можно скрыть одеждой, но лицо, похожее на обтянутый кожей череп, попросту пугало.

Айсу он нашел на дворцовой кухне — указали. От запахов еды кружилась голова — тем более, что восприятие было обостренным.

По его просьбе её позвали, она вышла из жаркого помещения, — как их жерла вулкана. Вытирала руки о передник, улыбалась кому-то, но в глазах сидела чёрная точка, как будто фоном её жизни были мысли совсем о другом и совсем не здесь.

— Тебе письмо, — проговорил Торнар и подал ей свиток, который сам так ни разу и не разворачивал: свиток был запечатан.

Айса медленно сломала печать, поднесла листок к глазам. Чего она ждала, чего боялась? Торнар мог только догадываться об этом. Томительно летели секунды...

Когда Айса подняла голову, чёрная точка не исчезла из глаз, лицо не прояснилось, — наоборот: отсутствие известий только больше ссутулило плечи.

— Хорошо, — кивнула она. — Будешь убираться в покоях Государя, я провожу тебя туда, где будешь жить.

— А что там было написано? — спросил он.

Айса слегка удивилась, пожала плечами.

— А, ты ж неграмотный... Написали мне, чтобы я тебе подыскала место среди прислуги.

— Я грамотный. Я не читал — чужое... От кого это?..

— Да друг мой, давно знакомы. Пишет всякое, ещё и про тебя написал, что тебе надо бы куда-то пристроиться. А что?

Эру, как же ей объяснить, как дать понять... Тот человек сказал — их людей не пускают дальше площади. Здесь их не должно было быть...

— Айса, — проговорил он, чувствуя, как растекается по телу живущий в нем яд. — Помоги мне. Прошу. Пожалуйста...

— Да я бы рада, — Айса с недоумением посмотрела на него. — Что случилось-то? чем могу... Только давай я тебя провожу до покоев, чтобы тебе дело дали, у нас не принято бездельничать. Меня вот сейчас-то отпустили, но всё равно особо долго болтать — так криво посмотрят.

— Ты не понимаешь... — он говорил все тише. — Мне нельзя туда. Нельзя...

Он чувствовал где-то далеко — тот мальчишка, рыженький, он опустился сейчас на пол, прямо там, где стоял, в светлой комнате, и его сердце терзала змеистая боль, то сжимала огненным кольцом, то отпускала, не давала ни упасть в смерть, ни вернуться в жизнь...

Айса смотрела на Торнара ничего не понимающими глазами, взяла за руку, повела куда-то в коридоры.

— Да перестань же! Как может быть нельзя, когда тебе разрешено.

Торнар замолчал.

Бесполезно. Так — бесполезно. Не поймет... и эта проклятая связь... боль... платит — другой...

Нужно иначе. Они сами должны понять...

Он молчал, и женщина вела его по коридорам.

Айса остановилась возле двери в комнату, где чуть не половину её занимал грузный добродушный человек в просторных штанах и рубахе. При виде Торнара он потянулся к куртке королевских цветов, но потом почему-то решил махнуть рукой на церемонии. На то, чтобы приставить Торнара к делу, при наличии письма и слов Айсы понадобилось несколько минут.

Следующие два дня Торнар практически не выходил из дворцовых покоев: работы хватало. Он слышал чужие голоса, он мог бы пересказать все слышанные разговоры — и это приводило его в отчаяние. Он искал способ, как изобличить себя в воровстве — проникнуть в запретные комнаты, попытаться взломать запертые сундуки, обронить что-то из своих вещей...

От раздумий его оторвало другое.

Резкая боль в груди, такая сильная, что он охнул и осел на пол.

Чужая.

И сразу же он понял, ЧТО это — там, далеко, рыжеволосый умудрился стащить у одного из охранников нож... откуда только умение взялось, наверное, был воришкой... И всадил его себе в сердце — с недетской, опытной силой. Удивиться этому умению — ладно бы воин, но этот! почти ребенок! — Торнар не успел: сознание меркло. Похоже, они были связаны с рыжеволосым какой-то нитью, что с ним — то и тут... И также он понял, для чего это все.

Рыжеволосый решил убить себя, чтобы он, Торнар, стал свободен.

Он был один среди каменных стен, на дворе был вечер. И вдруг — совсем рядом он почувствовал чей-то страх, в момент принятое решение... Хлопнула дверь, раздались лёгкие шаги, — обычный человек не услышал бы, — и на грудь легла маленькая рука. Меркнущим взглядом Торнар успел увидеть, что на этой руке не хватает среднего пальца... а затем боль стала уходить.

В сознании пронеслось вспышкой — странно... средний палец, как это можно потерять... как будто в древней легенде... У Саурона не было среднего пальца!..

Удивление было столь сильным, что сознание на миг даже прояснилось, и сквозь боль, пульсирующую в груди, Торнар увидел лицо.

Тоже мальчишка, как тот... кажется. Мальчишка?..

Глаза слишком глубокие, взгляд... Кто он?..

Вдалеке — рыжеволосого подхватила ледяная волна чар. Уйти не дадут, полу-жизнь, полу-смерть, всё сознавать, и отныне — скорее всего, до конца дней лежать. Ухмылка харадцев: действует, даже лучше, чем ожидалось. Очень хорошо...

Этот, близко, напряжённо вглядывался в глаза Торнара, словно не смел спросить: получается? помогает? есть от меня толк?

— Они не дали ему умереть... — едва слышно проговорил Торнар. — Он хотел уйти.

Малыш непонимающе смотрел на Торнара. Вздохнул.

— Ты... ты меня не знаешь. Ты меня не видел. Никому не говори обо мне.

— Кто ты?.. Ты... владеешь чарами?!

Малыш отшатнулся, приложил палец к губам. Он явно боролся с желанием исчезнуть, но сомневался, удалось ли ему хоть что-то сделать для Торнара.

— Тебе лучше?

— Да, — Торнар непроизвольно оглянулся, и дернул ворот рубахи. Приложил руку к большому ожогу на груди, взглянул вопросительно: понимаешь ли?.. пойми, прошу тебя!..

Тот вздохнул.

— Я ничего не умею толком, — признался он. — Только вот если что-то случается, тогда оно как-то... выскакивает. А так-то я лечить не умею.

— Чувствуешь? — он показал глазами на ожог.

Малыш взглянул — и глаза его стали большими-большими, он как будто нечаянно заглянул в пропасть.

— Смерть, — бледнея, прошептал он. — Но...

— Да, — проговорил Торнар. — Из Харада. Я был рабом... меня послали... — он запнулся. — Я шпион. А там — другой... заложник... он хотел убить себя...

— Вон оно как, — голос малыша был странно-спокойным... почти потусторонним. — А я вот тоже... тайна. Так что взаимно.

— Я должен шпионить. Иначе они убьют его... Медленно. Я был воином Фарамира, — Торнар прикрыл глаза, вслушиваясь в далекую землю: нет, этого они услышать не могли. — Был в рабстве... Долго. Нас напоили чем-то... мы стали иными. И послали сюда. А чтобы были покорны... — его лицо исказила судорога. — Почему они просто меня не убили!!

Малыш, похоже, был потрясён.

— Шпионить?! Но зачем? Они же и так... — он осёкся и замолчал. Торнар чувствовал: ему было беспредельно стыдно за что-то, как будто он чуть ли не сам виноват в том, что случилось, как будто... нет, хуже: как будто он поверил кому-то, пошёл на поводу, сделал что-то большое и серьёзное... а его подло обманули.

— Мне нельзя быть здесь, — тихо и быстро заговорил Торнар. — Пусть — что я вор, пусть сами поймут, что я шпион... Сами. Чтобы со стороны — не узнать... Помоги мне! Я пытался дать им понять — они не понимают... не заподозрили... я не знаю, от кого было письмо, чтобы меня взяли сюда. Они даже не спросили, кто я, откуда, почему не знаю того, кто меня сюда посылает...

Малыш вскочил, оглянулся по сторонам. Торнар тоже услышал шаги, мимолётно удивился: как это так, он же "искажённый", и слышит, а этот-то почему...

А в следующий миг уже рядом никого не было. Как будто видение промелькнуло, или приснилось что-то.

— Помоги мне, — едва слышно, шепотом сказал Торнар. — Закричи, скажи Айсе, что я напал на тебя... и меня спугнули. Прошу тебя.

— Мне нельзя, — донелсось, как шелест ветра. — Меня считают мёртвым, меня вообще здесь не должно быть...

— Но кто-то же знает о тебе! Носит пищу...

Шаги приближались. Маленький человечек был где-то поблизости, — как будто прямо в тенях схоронился. Торнар знал, где он, протяни руку — и схватишь, и как раз нарушишь... что-то, из-за чего малыша здесь "не должно быть", и тебя тут же тоже схватят, ты добьёшься желаемого... наверное...

Он приподнялся на локте — и замер, боясь пошевелиться.

Ждал и напряженно вслушивался.

Кто это?.. Чьи шаги?.. Пройдет мимо?.. явится сюда?..

Стража. Вечерний обход.

Он слышал, как колотится сердце у маленького незнакомца. Если действительно напасть на него, то... А ведь он даже и не пытается уйти из комнаты.

Торнар неслышно поднялся — и замер у стены. Ждал.

Шли секунды. И вот, наконец, в дверях появились люди — в черной с серебром форме стражей Минас-Тирита.

И в то же мгновение Торнар бросился на одного из них — ударить, оглушить, выхватить его меч из ножен.

Всё произошло в одно мгновение. Новые способности сильно помогли Торнару, и воин успел только в последний момент увидеть возникшую угрозу, когда было уже, собственно говоря, поздно, удержать руку с мечом тоже было невозможно. Торнар чувствовал, что проснувшееся тело действует как-то без него, повинуясь отданному приказу нападать, и Фродо не удержался — вскрикнул: гондорский страж валялся на полу, текла кровь, а остальные воины пытались обезоружить врага. Может, Торнар и хотел остановитья, но сейчас он уже не мог управлять собой, он превратился в убийцу...

Нет, воля оставалась: этого было достаточно, чтобы удержать руку, чтобы нанесенные ранения не были смертельными. На крик прибежали новые воины, бой продлился несколько минут — и когда все закончилось, Торнар сам был ранен, и не мог более сражаться; двое воинов валялись на полу, остальные — скрутили его.

Он чувствовал, как из теней на него смотрят расширенные от ужаса глаза того, маленького: свой превратился во врага, напал на своих... да что же это делается, и виноват — только он, больше никто, это он притащил сюда...

Торнара рывком вздёрнули на ноги, повели к начальнику стражи — разбираться.

Пусть. Все так, как он и задумывал: они поступят, как всегда поступали в таких случаях. Нападение на стражей Цитадели Гондора... Измена...

Он перестанет быть невольным врагом своим же людям. Харадские мрази останутся ни с чем, и, быть может, прекратят издеваться над тем, рыжеволосым...

 

Начальник стражи, выслушав доклад своих людей, взглянул на Торнара пристально и хмуро. Что-то не складывалось. Зачем нападать на стражу? О новом слуге он знал, конечно, рекомендательное письмо видел, ничего подозрительного в этом не было...

— Ну и как всё это понимать? — поинтересовался он у Торнара.

— Не ваше дело, — процедил Торнар, вложив в эту короткую фразу все ненависть, на которую был способен.

Тени в углу шевельнулись, но этого никто, кроме Торнара, не мог заметить. У начальника стражи брови сошлись на переносице.

— Ты собираешь умереть, ничего не сказав?

— Я скажу, — Торнар недобро улыбнулся — как оскалился. — Скажу. Что недолго вам, гондорским псам, жить спокойно. Мордор возьмет свое, можете не сомневаться. Ваш Белый Город превратится в руины, и все вы сгорите в огне. Я — слуга Саурона Великого, и такие, как я, не будут давать вам покоя ни днем, ни ночью. Властелин Тьмы скоро вернется, и вознаградит нас за верность.

Рядом, близко, — он чувствовал вихрь чувств и мыслей. Что же это, что происходит, где правда-то? Получается, Гортхауэр подсылает таких, как этот Торнар, делает их своими рабами, своими орудиями? И он, сам, своими руками вернул в Средиземье этот кошмар?! И что теперь делать? Он действительно предатель, его правильно убивали, и жалко, что не добили, ох как жалко, хотя всё равно слишком поздно...

— Я понял, — спокойно отозвался начальник стражи и кивнул своим. — Увести.

— Стойте! — тени метнулись, и перед изумлёнными людьми возник Фродо. — Это я виноват, я пустил сюда... всё это... Меня правильно хотели убить, я предатель, а эти... они меня спасали, только действительно не надо было!

— Что? Фродо?! Живой!..

— Да, — он стоял перед ними, прямой, решительный и мрачный. — Я признаю свою вину. Стан был прав.

Начальник стражи встал.

— В чём? Ты действительно вернул Моргота? перестань, ты просто не в себе. Такого быть не может.

— Может, — у Фродо ком стоял в горле. — И то, что этот шпион здесь, — это тоже я виноват.

Торнар смотрел на хоббита расширившимися глазами. Он знал лишь — что Фродо считают убитым; рассказов об этом наслушаться он уже успел, и только сейчас понял — вот же, он, оказывается, жив...

— Он сошел с ума, — громко произнес он. — Если бы вернулся из-за Грани Властитель Мрака, вас всех здесь уже бы не было.

Его никто не слушал, — заломили руки за спину, повели прочь. Он только успел увидеть в оставленной комнате маленькую фигурку в окружении рослых воинов и долго, мучительно долго продолжал слышать разговор: нет, я не сошёл с ума, я изменился из-за Кольца. Жаль, нет здесь Гэндальфа, он бы подтвердил, я виноват...

Что он говорит?.. Нет, но это ведь и вправду бред. Если бы вернулся Моргот — разве здесь бы они были? Весь мир бы превратился в кошмар, весь мир бы поглотил огонь... Похоже, этот Фродо и вправду не в себе. Он был носителем Вражьего Кольца — мудрено ли...

Торнар был ранен, и, хотя он почти не ощущал боли — ему становилось все хуже. Но вместе с тем — легче на душе: скоро все это закончится, а умереть от рук своих, не быть настоящим предателем — это большое счастье, он и мечтать о подобном не смел тогда, в эти годы отчаянья... Предстают ли души людей перед Намо?..

Он скоро это узнает.

К нему всё же прислали целителя: будет ли суд, или уже всё решено, а без помощи оставлять человека, пусть и врага, не годится. Торнар не знал, что в тот же час начальник стражи явился к королеве Арвен, что к ней тут же вызвали тёмных, и начальник стражи настаивал, чтобы их немедленно выдворили за пределы Минас-Тирита...

Эгленн примчался спустя пару часов. Он уже знал о случившемся — и первым делом явился к Фродо. Весть о том, что хоббит жив, разнеслась по городу с быстротой лавины, и город радовался этому чудесному спасению. А сам хоббит оставался в той самой комнате... хотя сейчас уже ничто, кроме слабости ранения, не мешало ему выйти наружу.

Майа скинул еще в комнатке-прихожей дорожную пыльную куртку, и с порога сказал:

— Я уже все знаю. Аэлла передала мне.

Фродо обернулся, — и Эгленну на миг показалось, что перед ним другое существо. Мир рухнул, всё, что казалось правильным, оказалось ложью, а правы были те, от кого он, Фродо, сам же и отвернулся, кого — предал.

— Фродо, я не посылал этого человека, — Эгленн в один миг оказался рядом с ним. — Ну посмотри сам — это же бред! Зачем мне посылать каких-то шпионов, если я сам здесь был с утра до ночи? Послушай, ты говорил с ним? видел его? Мне нужно встретиться с этим человеком, и с леди Арвен...

— Его изувечили какой-то магической дрянью, я чувствовал! — в голосе Фродо было обвинение. — А Харад — это твои! Я не знаю, зачем посылать, тебя как раз сейчас-то и не было здесь, и я не знаю, когда ты собирался вернуться, и...

— Харад — страна большая, и они самостоятельны, а вовсе не мои. Фродо, расскажи мне, покажи мне все, что ты знаешь, это может быть важно, пойми!

За дверью раздались шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла Айса, а за нею виднелись рослые стражи в чёрной форме с Белым Древом.

— Это он? — спросили Айсу.

Та только кивнула. По глазам было видно: она ждала Эгленна, ждала вестей из Харада, но теперь всё перевернулось, и она боится сказать лишнее слово.

— Эгленн, выходи, — один из воинов выступил вперёд. — Вас велено выпроводить из города. Всех.

Эгленн оглянулся на Фродо, помедлил немного и сказал:

— Я должен поговорить с леди Арвен. Обязательно. Это важно. Потом я уйду, если она прикажет.

— Это как раз приказ королевы и есть. Всех мордорских — прочь.

— Она не знает обо мне, а у меня есть важные сведения. Прошу вас все же, отведите меня к ней.

Воины переглянулись, заподозрив умысел. Айса смотрела напряжённо — и надеялась, что будет возможность переброситься хотя бы словом, и уже не ждала ничего хорошего. Фродо молчал. Наконец один из стражей отправился к Арвен — доложить о просьбе Эгленна, а самому ему предложили подождать здесь же, в комнате.

— Айса, я нашел его, Дарил жив, но ранен, — быстро проговорил Эгленн. — Его жизнь вне опасности, он поправится.

Айса только кивнула и отвернулась. Фродо было тяжко и безумно тесно, будто сами стены навалились, стали давить, он не знал, с чего вдруг так, — жизнь в одно мгновение перестала быть жизнью, он очутился под гнётом предательства, вины, он не верил больше словам Гортхауэра, душа металась, а ничего уже не вернёшь назад...

— Королева примет тебя, Эгленн, — прозвучало в комнате почти громом. — Разумеется, мы не оставим тебя с нею наедине.

— Разумеется, — он вновь посмотрел на Фродо.

"Я не лгал тебе. Этому всему должно быть объяснение, и нам придется его искать. Но я не лгал тебе!"

— Идемте.

Эхо разнесло по коридорам шум шагов, — казалось, идёт целый отряд. Впрочем, почти так оно и было. Айса осталась с Фродо: не могла видеть лица тех, кто знал о её беде, но и не могла быть одна.

Арвен ждала с тревогой. Всех, кто прибыл с Арагорном и Мелькором из Мордора, она знала, и никто не предупреждал её о том, что к этим людям должен кто-то присоединиться, появление Эгленна было более чем странным: получается, тёмные что-то устраивают тут, в Минас-Тирите, уже считают его своим, дескать, раз у них есть возможность прилетать, так они и будут делать что угодно... а тут ещё и этот человек, который невесть зачем напал на стражей... Вопросов и подозрений было больше, чем ответов.

Эгленна ввели в её покои.

— Здравствуй, госпожа, — Эгленн поклонился, прижав руку к груди, как велел здешний этикет. — Ты пока еще не знаешь меня, и я прошу прощения, что не поставил тебя в известность сразу. Меня зовут Эгленн... в Гондоре меня знали под именем Голос Саурона.

Это не было ложью. Но о том, что под личиной Голоса скрывается сам Гортхауэр, не знал почти никто...

— Хорошо, — глаза Арвен чуть прищурились, но голос остался ровным. — Ты передавал, что у тебя есть важные сведения. Я слушаю тебя.

— У меня пока нет доказательств того, что этот человек не имеет отношения к Мордору, но, думаю, это вскроется, если вы проведете расследование. Я этого человека не знаю лично, но успел узнать, что он был в Хараде — и Фродо упоминал, что чувствовал на нем чары: мне это не нравится, потому что может означать, что Харад начал свою игру, независимо от мнения Мордора. Быть может, у этого человека была задача скомпрометировать нас. Быть может, он искренне верит в свою правоту. Может быть, ему внушили проникнуть во дворец и напасть на стражей — вот так, нелепо, чтобы вина пала на нас. Но шпионить для Мордора — бессмысленно: как ты видишь, я сам мог проникнуть в тайные покои, а все остальное могли узнать наши посланники.

— Я приму к сведению твои слова, — отозвалась Арвен. — Надо надеяться, что мы дознаемся до истины. Однако я вынуждена настаивать на своём приказе: для Минас-Тирита нет разницы, харадский шпион или мордорский. Перед тем, как ты покинешь город, я всё же задам тебе тот же вопрос, который задавала и остальным посланникам Мордора. Признание Фродо. Что вы думаете о его словах?

Эгленн покачал головой.

— Возвращение Мелькора было бы для нас величайшим счастьем. И Гондору это не принесло бы вреда. Но я должен сказать тебе еще об одном важном деле, которым занимался последние дни, когда меня не было в городе. Я разыскивал пропавшего друга Айсы — она считала его погибшим, его имя Дарил; оказалось, он не погиб — его продали в рабство в Харад, и он эти годы пробыл в одном из тамошних храмов. Мы выкупили женщин и детей, на которых мне повезло наткнуться... их несколько десятков, среди них большинство — гондорцы, и наши люди сейчас занимаются ими, чтобы помочь им вернуться домой. В ближайшее время мы займемся торговцами всерьез. Я ставлю тебя, леди Арвен, об этом в известность.

— Благодарю, — Арвен наклонила голову.

Он словно вслушивалась в музыку его фэа, — видимо, уловила какие-то странные ноты и проверяла то ли его, то ли себя... Он не мог закрыться от этого _внимания_, — и сил не было, да и возможностей тоже.

— И вот еще что... Понимаю, что прошу уже о слишком многом. Ты ведь будешь говорить с этим человеком. Позволь мне присутствовать при этом. Я хочу разобраться, кто за этим стоит. Некогда в Нуменоре возникали темные культы — культы силы, власти и покорности; не приведи Небо, если снова поднялось что-то вроде этого. Этот Торнар, к тому же, бывший гондорский воин...

— Я вынуждена отказать в этой просьбе, — Арвен покачала головой. Глаза её странно блеснули, но тут же стали прежними. — Харад — вассал Мордора, человек, служащий харадцам, напал на нас. После случившегося Минас-Тирит не потерпит мордорцев в своих стенах, особенно — возле нас, власть имущих.

— Вы будете судить этого человека?

— Да, разумеется.

— Можно ли будет нам присутствовать хотя бы на суде?

Арвен невесело усмехнулась.

— После того, как ты появился здесь без всяких вопросов и разрешений, ты спрашиваешь об этом?

— Я... — он оглянулся на стражей. — Леди Арвен, я не просто появился: я воплотился в новое тело. Я погиб тогда... вместе с падением Барад-Дура. Фродо невольно послужил таким проводником, сам я не сумел бы сделать это еще очень долго. Я не хотел, чтобы обо мне знали, потому что был слишком слаб. И сразу же я познакомился с Айсой — вскоре узнал о ее друге и, придя в себя, улетел в Харад.

У Арвен расширились зрачки: она поняла.

Головоломка сложилась.

Ощущение, _услышанное_ сейчас, соединилось с тем, что она знала раньше.

Ничего не заподозрившие стражи по-прежнему зорко следили за движениями Эгленна. Ну, глашатай Саурона, слышали о нём, что он вроде как бессмертный, что поделать теперь, не голову же рубить.

— Фродо тоже требует суда над собой, — вдруг сказала Арвен. — И боюсь, он сам осудит себя суровее, чем мы.

— Он ни в чем не виноват, — сказал Эгленн. — Он просто боится и никому уже не верит. Он не готов к тому, чтобы войти в этот водоворот. Да и кто был бы готов — вот так, сразу?.. Но Кольцо избрало его, а сила Арды не может ошибаться...

— Сила Арды, — медленно повторила Арвен. — Ещё вчера я поговорила бы с тобой наедине, Эгленн, но всё изменилось, и ты должен покинуть Минас-Тирит. Кто-то из вас может прийти на суд, о том, когда он состоится, мы сообщим.

— Мы остановимся в Осгилиате, поодаль от вашего гарнизона. Надеюсь, вы не станете возражать. Я не хочу уходить в Мордор — мало ли что...

Арвен кивнула, жестом дала понять, что разговор окончен. Пока Эгленна уводили, эхом донеслись отголоски её чувств: она осталась одна из эльдар, нет ни Элронда, ни Галадриэль, да и Гэндальф ушёл... Найти бы хоть тех, кого люди называли "синими магами", но их пропал и след. Что поделать...

 

"…Он все загубит. Раз в кои-то веки появился шанс к примирению, и он все снова разрушит!.."

Эта мысль долетела до Фродо четко — наверное, потому, что была о нем. Эгленн не мог не думать о Фродо.

"Ты слышишь?.."

Фродо вздрогнул. Утром ему сказали — суд над Торнаром послезавтра, когда соберут тех, кто имеет в Минас-Тирите право решать чужие судьбы, его же вызовут как свидетеля, город бурлит...

Он не хотел слышать этот голос. Не хотел, потом что успел — поверить, раскрыться, довериться, а сейчас... У него было чувство, что под ногами, как тогда, на Ородруине, рушится земля, и теперь уже нет орлов, которые могли бы вытащить из бездны.

Не хотел — но слышал.

"Ты ничему уже не веришь. Ты расскажешь им о нас, убедишь, они поверят, что мы здесь, что мы не сильнее обычных людей, и тогда — быть может, снова начнется война. По твоей воле, по твоим словам, Фродо!"

"А вы прислали сюда этого человека — и сделали его таким — ради мира, да? — голос Фродо был усталым и почти бесцветным. — Я поверил тебе, поверил ему, а вы?"

"Мы не присылали его! Никто из моих людей с этим не связан!"

"Угу. И Харад не подчиняется тебе. И они не отдали Дарила и других по первому твоему слову."

"Я выкупил их. Выкупил за деньги, как покупают рабов. Торговцы не знали, кто я. Харад — большая страна, и их вассалитет не означает, что там не может быть самостоятельных течений. Быть может, все это и было направлено на то, чтобы снова стравить нас с Гондором, чтобы мы не обращали внимания на то, что творится на юге!"

Гортхауэр почувствовал — волна протеста, отчаяния, ощущение, как будто ты тонешь в бурном море, ты потерял опору, и неоткуда её взять...

"Я не верю тебе."

"Не хочешь верить. Не хочешь узнавать. И разбираться тоже не хочешь. Я не прошу — верить, но чего ты добиваешься, Фродо? Чтобы все узнали о нашем возвращении?"

"А ты хочешь, чтобы я спокойно смотрел на последствия своих действий? Я помог вам вернуться — и в Гондоре появляется этот Торнар! Чего мне дальше от вас ждать? Того, что по Минас-Тириту начнут ходить орки и в одну прекрасную ночь всех вырежут? А вы опять будете ни при чём?"

"После — не всегда означает "вследствие". Ты отдаешь себе отчет в возможных последствиях, если ты сумеешь их убедить?"

"И что ты теперь меня допрашиваешь?"

"Да не допрашиваю я. Я не знаю, как убедить тебя, как доказать — при том, что ты не хочешь верить никаким словам, а увидеть реальность и подавно не можешь, сидя в Минас-Тирите."

"А теперь послушайте оба, — ворвался вдруг голос Мелькора, резкий, напряжённый. — Фродо. Послушай меня. Не отворачивайся. Да, Гортхауэр виноват в том, что распустил харадцев. Да, последние сотни лет он только и занимался, что поисками Кольца, он был одержим этим — спасти меня. И то — даже при том, что он ни о чём другом не мог думать, ты умудрился обмануть его, разрушить его планы. Может, как раз потому, что он больше думал тогда уже не головой, а чувствами... не знаю. Нет, слушай. Прошу. Я не оправдываю его. Он виноват, на нём — и расцветшее рабство, и то, что Харад стал искать какие-то свои пути к власти над душами. Но это началось не сейчас. Не от _твоих_ действий. Не оттого, что ты помог ему воплотиться. Неужели ты думаешь, что за какие-то жалкие два дня, да ещё и с его помощью, когда он почти как человек, можно сотворить такое сильное снадобье, как то, что досталось Торнару? Ну подумай, прошу."

Фродо молчал, мысли его метались.

"Мелькор, что ты меня... как мальчишку. Боюсь, ты его все равно не убедишь. Одна надежда, что Арагорн окажется разумным..."

"Что Арагорн... мы здесь застряли надолго. Как раз для того, — он грустно усмехнулся, — чтобы орки не начали расхаживать по Минас-Тириту. Фродо, или ты считаешь, что это всё тоже ложь?"

"Нет," — быстро отозвался Фродо.

"Спасибо хотя бы на этом. Мелькор, что ты думаешь об этом "шпионе"? Боюсь, как бы не было это намеренно, и боюсь, не один он такой есть и будет. У подобных дел одно надежное следствие — если вражда вновь перейдет в активную форму, нам станет не до Харада."

"Я думаю много чего, но не это главное. Главное — если ты, Фродо, убедишь Минас-Тирит в том, что Элло — это вернувшийся Моргот, то я потяну за собой не только Гортхауэра, но и Арагорна, и всех, кто успел... найти со мной общий язык. Я, понимаешь ли, прОклятый, — снова резкая усмешка. — Так уже было, много раз. Я как будто ускоряю что-то, способствую раскрытию — хорошего ли, плохого, но то, что тлело, враз начинает пылать. Поэтому я часто и думал, чтобы мне бросить всё, забиться в какой-нибудь угол, никому не вредить и ничего не делать... Но это же невозможно. Это лучше вообще не жить, но — как?"

"Я не знаю, — тихо отозвался Фродо. — Я... я..."

"Не веришь?"

"Насчёт Арагорна? — Фродо помолчал. — Почему же... видно, он не зря стал скрывать то, что я живой."

"То-то и оно. Прости. Меня зовут."

Ощущение _присутствия_ исчезло. Фродо вздрогнул и часто-часто заморгал. Приснилось, что ли...

"То-то и оно. Всех утянешь: и Арагорна, и Арвен, которая знала об Элло... Подумай, Фродо. Десять раз подумай, прежде чем выносить это на люди."

Гортхауэр не видел Фродо, но почувствовал — тот беззвучно плачет: в памяти безжалостно всплыла и Заверть, и яблоня возле Торбы-на-Круче, и Йарвен, склонившийся над израненным Мелькором... и разрыв с Гэндальфом. Арагорн и Арвен не оттолкнули, они — приняли... почему-то. Не знали о том, что творится? Или наоборот, знали, но что-то решили для себя? Или — вовсе закрыли глаза?

Эгленн молчал. Слова бесполезны; утешать?.. но как?.. они снова стали врагами — почти.

И если Фродо можно хотя бы в чем-то убедить, предостеречь, то до "шпиона", Торнара, не докричишься...

 

...к Торнару пришли — почти в то же самое время. Начальних стражи, с ним двое воинов.

— Суд над тобой будет послезавтра, — сообщил он. — Если у тебя есть родные, то можешь через меня передать им письмо. Если хочешь, разумеется.

Торнар резко поднялся.

— Суд? — переспросил он. — Зачем?

Начальник стражи удивлённо взглянул на него.

— Ты что, совсем уже отвык от наших порядков? Мы ж не тёмные и не орки, чтобы без суда человека сказнить. Разберёмся, как так получилось, свидетелей выслушаем — и Айсу, и Фродо. И того человека найдём, чьим именем рекомендательное письмо было подписано. Собственно, его уже нашли, он сюда едет сейчас. Потому и суд послезавтра.

Торнар сжал кулаки, отвернулся.

— Что, уже все про это знают? В город вышло?

— А ты как думал? Конечно.

Он тихо застонал и прислонился лбом к холодной каменной стене. Они убьют рыжеволосого. Как только до них дойдет — а до них дойдет, если все это вышло в город — они устроят все, что обещали.

— Что же вы наделали... какой я болван, что не дал убить себя сразу! — прошептал он.

— Мы наделали?!

Начальник стражи, прищурившись, рассматривал Торнара несколько мгновений... а затем велел своим воинам выйти в коридор и закрыть дверь.

— Ну-ка, говори, — попросил он. В голосе его было совершенно очевидное участие и сочувствие. — Но сначала я тебе скажу. Ты влип, парень. Крепко влип, и я это вижу, и не очевидно это только слепому, потому что ты — гондорец. И я сильно подозреваю, что не всё так просто. Так что выкладывай. Может, и придумаем что.

— Что?! — во взгляде Торнара был бессильный гнев. — У них мой друг. Как только до них дойдет, что я провалил их задачу — они убьют его. И убьют не просто так... Долго. Мы связаны. И я буду чувствовать все это. Он пытался покончить с собой... Не дали. Я не знаю, где он. Он тоже отравлен этой дрянью... не жизнь, не смерть. Рабство надежнее любых цепей...

— Ну ты и дурак, — спокойно сказал начальник стражи. — Ты что, не соображал, что делал, когда набросился на моих людей? Ты думал, это всё вот так, натихаря прокатит? Надо было сразу прийти ко мне и рассказать, что к чему, тогда бы не было этого шума. Теперь-то уже куда деваться, всё закрутилось. Есть, конечно, этот Эгленн, который говорит, что имеет какие-то выходы на харадцев и вроде бы даже кого-то выкупил, но сейчас королева всех их выставила, поскольку что Мордор, что Харад — как говорится, хрен редьки не слаще. Ты сейчас-то чувствуешь, что с этим парнем там, далеко?

— Он ранен. Ранен серьезно — человек не выжил бы с таким ранением. Так убивают наверняка — было разорвано сердце. Это какая-то их магия, чары... Они держат его, не дают ни умереть, ни жить. И он чувствует все, сильнее любого. У них есть шпионы в городе. Не такие, как я, не измененные. Просто их люди. Я не знаю, кто — они это скрывают…

В глазах начальника стражи мелькнуло странное выражение — как будто ему пришла в голову идея, неожиданная, смелая, дикая даже для него самого.

— Вот что. Я поговорю с королевой. Жди.

Торнар кивнул — без особой, впрочем, надежды.

Поздно. Сведения уже ушли — и сейчас какой-нибудь из их гонцов приносит жрецам новую весть. И скоро спасать будет некого...

 

...Через короткое время Гортхауэр услышал, что его зовут. Арвен, — и она была очень взволнованна, — звала его, называла Эгленном... и очень боялась, что он не ответит.

"Я слышу тебя, леди Арвен, — откликнулся тот. — Хорошо, что мы можем говорить мыслями..."

"Послушай, Эгленн, — она будто намеренно подчёркивала это имя. — Есть дело к тебе, и дело это не терпит отлагательств. Ко мне пришёл начальник королевской стражи, Аркис, он изложил всё мне, но я всё же убедила его, чтобы он сам поговорил с тобой. Я только помогу ему быть услышанным."

"О чем именно? Впрочем, если ты можешь ему помочь — попробуй."

"Доброго дня, — Аркис явно переступал очень серьёзный барьер в душе, чтобы начать этот разговор. — Для начала я изложу факты. Хорошо?"

"Я слушаю."

"Первое. С тех пор, как закончилась Война Кольца, в отношениях с Харадом всё было относительно тихо. За исключением того, что порой они воровали наших людей и продавали их в рабство. Ну, пограничные стычки там. По сравнению с войной это, в общем, мелочи. Второе. Некоторое время тому назад в Минас-Тирит принесли недвусмысленное послание от орков насчёт возвращения Моргота. Третье. К нам приехали посланники из дальнего Мордора, со словами о мире. Четвёртое — к нам свалился ты и тут же помчался в Харад. Пятое — появился этот Торнар и развёл бучу."

Аркис помолчал, собираясь с мыслями.

"Из всего этого я делаю вывод, ты сам скажешь, насколько он правильный. Я не беру сейчас орков, это отдельная песня, и они слишком далеко, чтобы иметь отношение к нашим нынешним делам. Главное — это то, что слова мордорцев о мире противоречат подосланному из Харада человеку. Что-то тут не так. Если у вас, так сказать, единое правление, то получается, у вас страна об двух головах, и одна голова не знает, чего хочет другая. Если же нет — а мы-то, здесь, думаем, что да, — то получается, что Хараду эти мордорские мирные переговоры поперёк горла, и они делают всё, для того, чтобы их сорвать. А ты — лично ты — своим визитом в Харад растревожил этот муравейник."

"У нас не единое правление. У Харада свой король, своя знать, свои наместники их государя в провинциях, и одно из условий нашего союза — то, что мы не вмешиваемся в их внутренние дела. Несомненно, работорговцев я потревожил, ибо им нетрудно было догадаться, что Мордор обратил на них свое внимание вновь. Но я не мог бросить тех, кто иначе почти безнадежно погиб бы или остался в рабстве на всю жизнь!"

"Тихо, тихо, — Аркис попытался его успокоить. — Я вовсе не вешаю на тебя все беды. Ты не обязан отвечать за то, что творится в Арде со времён Музыки Айнур. Так вот. Это всё дела большие, а страдают из-за них простые люди. У этого парня, Торнара, харадримы держат друга заложником. Связали их какой-то магией, хрен поймёшь как, но связали, и теперь шантажировать парня проще пареной репы. Он боится, что то, что он тут натворил, дойдёт до харадцев, и что они его друга пришьют. Хотя это как раз вряд ли: нечем тогда будет его на привязи держать. Но это я всё к чему: у меня к тебе есть предложение. Раз ты хочешь, чтобы наши на вас не крысились — сделай доброе дело: разберись и с этими друзьями, и вообще с Харадом. И побыстрее, пока харадримы не измыслили ещё какую гадость и не повесили её на вас."

"На привязи держать можно кем угодно. Поймают беспризорного пацана — что, нормальному человеку легче смотреть будет, как такого режут?.. Разобраться мы попробуем. Но нам нужно все, что Торнар знает об этих людях. Он ведь наверняка хотя бы видел кого-то; леди Арвен! Если ты сумеешь, чтобы он передал мне эти сведения — будет легче. И не раздувайте шум еще больше!.."

Места, которые видел Торнар в дни своего превращения, Эгленну были известны. И то, что здесь оказались замешаны знакомые люди — не удивило. Если бы были прежние возможности! Насколько бы легче все было... Две задачи. Выяснить планы харадцев — и спасти тех, кто находился сейчас в их руках. Дом, в котором держали рыжеволосого мальчишку тогда, при отъезде Торнара, Эгленн найти бы сумел. Но никакой гарантии, что он и сейчас там... Но Торнар может ощущать его. Это уже многое. Если он дозовется до парнишки, если поймет, где тот сейчас — задача упростится.

Снова нужна будет помощь леди Арвен...

 

...На следующий день он почувствовал — нет, даже и не зов, просто как буто кто-то коснулся мысленно его души — и испуганно отпрянул, сам испугавшись того, что сделал. Понять, кто это, было нетрудно: Фродо...

Он мысленно пожал его руку — как приветствовал бы любого из своих друзей.

"Что там, Фродо?.."

Фродо отшатнулся, почти исчез.

"Да так... Арвен попросила. Сказала — надо кого-то найти. Сказала, чтобы я тебя позвал. Хотя найти надо того, кого знает Торнар. Я не знаю, зачем ей это надо, чтобы я с тобой говорил."

"Надо найти тех, кого видел Торнар, да. Если бы мы могли просто увидеть его память — нам было бы легче понять, что там происходит. А так — приходится просить кого-то из вас: Арвен, может быть, тебя... Иначе нам придется действовать вслепую."

"Она отложила суд, — тихо сказал Фродо. — Ты что, ей... представился?"

"Я назвался Голосом Саурона... это правда. Но, по-моему, она сама все поняла."

На этот раз Фродо не слышал никаких чувств Эгленна, даже отголосков — словно тот закрылся от него. Мысленный голос... и все. Словно тот говорил, стоя у Фродо за спиной...

"Она поняла, да. И... она могла бы вовсе обойтись без этого... без того, чтобы уговорить меня позвать тебя. Это вовсе не нужно, на самом деле, я мог бы всё узнать про мальчика и так, и чтобы она тебе передала. Она просто... она не хочет, чтобы мы вновь оказались по разные стороны. Она не говорила, но я чувствую. Ты вот сейчас молчишь... молчишь, и сделал так, чтобы я тебя не слышал, — Фродо не удержался, вздохнул. — А я не могу вот так. Знаешь, я очень хочу, чтобы доказали, что ты ни при чём, что... что Мелькор прав, и это всё только харадское самоуправство!"

"Никто не докажет, Фродо... если кто-то хочет верить во врага, то так и станет. Это как с верой в то, что от Эру — только благо и добро. Нуменор вон утопил, сотни тысяч жизней погубил — все во благо, а то бы они стали моими рабами. Добрый Эру... а от нас — все, что мы делаем, зло. Людей вытащили — чтобы заронить в их души семена тьмы, изощренная хитрость... С Ордой помогли — а может, мы сами ее и взрастили..."

"Не прячься от меня, — попросил Фродо. В горле стоял ком. — Я не могу так..."

"Я боялся."

Фродо почувствовал его прикосновение снова — уже не просто голосом, а так, словно Эгленн, обнаженной душой, стоял рядом.

Да. Тревоги, планы, задачи, а через все это — страх.

Страх потерять то, что открылось. Доверие Фродо, взгляд Айсы, полный надежды, благодарность в глазах спасенных гондорских женщин... все, что могло в одночасье растаять — и обернуться другой стороной.

Фродо долго молчал — ошеломлённый, растерянный, он чувствовал себя отчаянно виноватым за то, что отвернулся, за то, что не поверил — даже не Гортхауэру: себе самому, своему внутреннему голосу, который чуть не кричал о том, что Гортхауэр не лгал...

"Пожалуйста, не бойся меня... больше. Не надо."

"Я все равно буду бояться. И тебя, и за тебя. Чем больше ты будешь о нас узнавать — тем больше буду готов, что ты отвернешься. Сейчас тебя пугают надуманные страхи — но придут и реальные. А рассчитывать на сознательную дружбу, когда ты будешь знать по-настоящему все... Я всегда готов к тому, что человек может уйти. Чтобы не пачкаться, будучи рядом со мной. Так уже было."

"А... кто-то оставался, узнав всё? Такое было?"

"Люди разные. Всякое бывало. Те же улаири..."

Фродо невольно вздохнул. Чтобы спросить про _это_, у него не хватало духу.

"Они были разными. И воины, и те, кто не любил сражаться — как Маг, Еретик и Элвир. Но они знали все. Мне жаль, что теперь они ушли — и, наверное, уже навсегда. Три тысячи лет мы были вместе."

Фродо не знал, что сказать. Утешать? тем, что они всё-таки люди, а людям положена смерть? что сам он не выдержал бы столько времени жизни? И жгло, как огнём, — несправедливо, не так, неправильно... не должно было так сложиться.

"Почему всё так плохо... — это не было вопросом, просто эхо мысли в пространство. — Почему никто не нашёл с тобой общий язык, ведь я же вижу, что это вовсе не невозможно... Или ты отказался бы с ними говорить? Или шанса не было? А тогда, когда был Исилдур? Нет, не отвечай, я не спрашиваю, это всё так... то, что вертится в голове и не находит ни ответа, ни выхода."

"Почему — никто. Находили. Но наследники древних врагов... Не смеши, Фродо. Они живут этой враждой. Это их героизм, ценность их рода, их память. Что же — признать, что их предки сражались впустую? что прославленные герои ошибались? пересмотреть всю историю? Ну что ты..."

"А как же быть? просто ждать, пока пройдёт время, и пока потомки врагов не будут вместе сидеть у костра и с улыбками говорить о том, что — мол, ну то наши предки, мир их праху, а мы-то живём сейчас? Да?"

"Я не знаю, будет ли такое время. Я не могу лишить "светлые" народы их истории, и не могу заставить их переосмыслить ее. Как?.. Они не хотят связей с нами — никаких. А нас и без того — мало."

Фродо — чтуь не впервые за всё это время — попробовал мысленно дотянуться до него, взять за руку.

"Леди Арвен замяла суд. Суда не будет. Она не хочет, чтобы я... в общем... Послушай. Я должен что-то сделать. Я не могу больше сидеть там взаперти, да и повода нет..."

Голос его вдруг стал странно меняться: то громче, то тише, то как будто стал отдаваться эхом в пространстве... он страшно волновался, и от этого что-то происходило, что-то — с ним, там, далеко, в Минас-Тирите, как будто волны _силы_ сотрясали тело, его словно тянуло куда-то — и душа рвалась, и это каким-то образом сказывалось и на живой плоти...

"Ты хочешь быть с нами?.. Я скоро отправлюсь снова в Харад, но это опасно. И вдвойне опасно, что я сейчас — почти как простой человек. Меня можно убить... И тебя — тем более."

"Я знаю, — голос Фродо неожиданно стал твёрдым, но на короткое время. — Эти способности... Подожди. Пожалуйста. Не исчезай. Мне плохо..."

"Я не исчезну. Что ты хочешь сделать, Фродо?.."

"Подожди... я должен... должен справиться."

Он замолчал. Было полное впечатление, что от страшного эмоционального перехлёста он теряет контроль над собой, что _сила_, которую он теперь ощущал — сила Арды — как огромная волна, захлёстывает его, а он пытается выплыть, удержаться на поверхности...

Эгленн не ответил — но издалека протянулась незримая рука, как будто кто-то подхватил, поддержал, не дал погружаться дальше в глубину новых, чужих пока ощущений; стало легче, надежнее. Незнакомая, пугающе огромная сила была по-прежнему рядом, но теперь Фродо уже не тонул в ней — он словно плавал на ее волнах.

"Куда уж мне с тобой в Харад... — донёсся отголосок мысли. — А если меня там вот так унесёт в самый ответственный момент, и что?"

"Надо научиться не тонуть в этой силе, а плавать в ее потоках. Не как пловец в океане, что может захлебнуться и пойти ко дну, а как рыба в воде, понимаешь? Я пока не знаю, сможешь ли ты это... Если сможешь — это будет нечто новое. Раньше это могли только майар. Не только пользоваться, не просто чувствовать; быть частью Незримого, оставаясь в физическом мире."

"Я должен, — отозвался Фродо и нашёл в себе силы улыбнуться. — А иначе мне не жить."

"Пытайся. Я постараюсь поддержать. Хотя я сейчас сам мало что могу."

Гортхауэр чувствовал, — Фродо набрался духу и... и куда-то унырнул. И, как пловец под водой, впервые — открыл глаза.

Там было удивительно и странно, — потоки цветов, которые не в состоянии уловить глаз, которым не было названий в языке, причудливые, рождающиеся и тут же растворяющиеся силуэты, сплетения чужих чувств, стрелы-молнии, прочерчивающие всю эту безбрежную толщу — приход и уход душ... всё это — жило, колыхалось, изменялось... и пело.

Музыка пронизывала Незримое, она была его сутью, заветной тайной и основой. Фродо слышал её, впитывал в себя музыку бытия, тихо изумлялся — и не хотел, чтобы эта недостижимая ранее полнота ощущения уходила.

Где-то здесь были тени всех сказок, которые Фродо слыхал в своей жизни. Отголоски песен — приблизься, и они запоют снова, такими же, как звучали когда-то. Здесь были тени Мелькора, Эгленна, и леди Галадриэль, и Элронда, и многих, многих и многих — почти незнакомых, знакомых по древним легендам и вовсе чужих.

Океан, бесконечно далекий, без берегов и без дна...

А потом — этот океан стремительно отхлынул, как будто находиться долее Фродо здесь было нельзя... или как будто он сам того захотел.

Захотел вернуться в реальную жизнь.

"Не знаю, прав ли я — но, кажется, у тебя получилось."

Голос Эгленна теперь прозвучал так, что Фродо невольно оглянулся — не очутился ли майа рядом?

Нет. Но теперь казалось, что он совсем близко.

"Я... — Фродо встряхнулся. — Мне надо будет придумать какой-нибудь убедительный предлог, чтобы уйти из Минас-Тирита. Меня ведь ещё кое-кто просил, чтобы я поговорил с тобой... наверное, знал, что оно вот так вывернется. Он умный..."

"Кто?"

"Он просил не выдавать. Сказал — ты на него обидишься..."

"Кто же может обо мне так сказать?" — невольно улыбнулся Эгленн.

Фродо не успел закрыться — или ещё не научился, и Эгленн уловил всплеснувшееся воспоминание: страшно встревоженный голос Мелькора, почти умоляющий, его страх — за то, что Гортхауэр потеряет друга, отчаяние, что он ничего не может сделать, потому что самое тяжкое и сложное — это тонкие нити, тянущиеся от души к душе, те, которые так трудно найти и так легко разрушить... и разрушение это хлёстко бьёт, оставляя глубокие шрамы...

"Обиделся, надо же так подумать!.. Разве я могу обижаться — на него? Да, он, конечно, прав. Он же знает меня, видит насквозь."

Фродо досадливо мотнул головой: всё-таки выдал.

"Ну... я не знаю. Это же ваши отношения... В общем, я что-нибудь придумаю и тихо уйду из города. Только так, чтобы потом вернуться! я без Минас-Тирита не могу. Он ведь почему просил-то... он знает, что у меня реакция... ну, что эта _сила_ пробуждается, если я сильно разволнуюсь. Ну и... хотел, чтобы я её освоил — и помог тебе. Вот и всё. Но это он мне не говорил, это я как-то сам... знаю. Он боится, что ты пойдёшь в Харад, влезешь во что-нибудь, как тогда, и тебя убьют."

"Других убить могут тоже. А опыта у меня больше, чем у остальных. Я буду не один: меня будут поддерживать наши. К тому же, если меня убьют... Я смогу вернуться снова. А другие — не смогут."

 

...Рыжий парнишка больше не мог подняться с кровати. Раненое сердце болело, не переставая, и от боли спасали только настои — жизнь превратилась в ожидание, когда же наконец ему принесут этот одурманивающий напиток, тогда боль отступит, превратится в тягучую, ноющую, но уже не сводящую с ума...

Из дурмана порой появлялась странная белая фигура, она сходила с небес, и за нею шёл шлейф покоя — покоя смерти. Он не мог сказать точно, была ли эта песня в реальности, или это только чудилось: волны, набегающие на берег, замедляющаяся жизнь, останавливающиеся облака в небе... и спускающиеся с неба, рука-об-руку, луна с солнцем. Они двое, неразлучные, вели землю к блаженной смерти, в которой рядом будут вечно жить люди и животные, эльфыи боги, и никогда более не будет ни войн... ни тягот... ни зла... ни боли...

Сколько еще оставалось жить безвестному рыжему мальчишке — сказать было трудно. С такими ранами не живут, но мальчик жил уже несколько дней. Это были чары, не столько сильные, сколько хитрые: срастить разорванное сердце они были не в состоянии, но чужая сила снова и снова гнала кровь по сосудам, не давала ране воспаляться.

Знакомо. Все это явно исходило от одного из людей, неотлучно бывших в доме: он не носил огненно-желтых цветов Гневного Солнца, но и не думал скрывать талисманы, висевшие на шее на золоченых цепочках. Символ свернувшейся змеи, символ Солнца... Символы тайного знания и власти.

Этого нужно было убить так, чтобы он не успел ничего увидеть: он мог быть мысленно связан с другими жрецами.

Их в доме семеро, считая охрану, не считая мальчишки. Жрец, двое торговцев-слуг — эти с наступлением ночи будут спать, всё просто. Четверо охранников. Напьются пьяными почти наверняка... Что-то шевельнулось в душе майа: не любил убивать так, не на поле боя, а почти безоружных, тайно. Пусть они сами — убийцы, пусть мерзость их дел очевидна...

Над кривыми улочками наступала ночь.

...Под светом масляных ламп в коридоре растекавшаяся по полу кровь казалась черной. Два тела — у лестницы, ведущей наверх, вглубь здания. Пахло скисшим вином. Наверху слышался смех — как всегда, похвальбы о девках, о чем же еще говорить доблестным воинам...

Эгленн бесшумно поднялся наверх, и распахнул дверь. Точно: кувшин с вином, пьют из горла.

Маленький метательный кинжал вонзился в горло одному из пьяных харадцев. Через долю секунду рухнул на пол со вспоротой шеей его товарищ, не успев толком понять, что произошло.

Не смотреть в застывающие глаза — Фродо потом может это увидеть, не нужно...

Пять секунд, из них две — на то, чтобы забрать кинжалы. Только всколыхнулось пламя на скрученных в связки свечах. Тишина.

Дальше, через темные коридоры. Большие, богато обставленные смежные комнаты-спальни. Хорошо идут дела у работорговцев, чтобы нажиться на этом деле, не нужно быть главным...

...Быстрее.

Не прошло и двадцати секунд, как Эгленн вышел из второй комнаты. Двое торговцев умерли в своих постелях, так и не проснувшись.

Мальчишка — внизу, в каморке на первом этаже, снова спускаться по лестнице, уже другой; там же, рядом — и маг, вернее, человек с талисманами. В комнате неподалеку, где хранят смеси для дурманных напитков.

Высоко в небе, затмевая звезды раскинутыми крыльями, парил дракон — чтобы ринуться вниз по мысленному зову.

Тот дёрнулся в дурманном сне, — смерть, смерть, та самая, которая стояла рядом, оскалилась, начала забирать жизни, она всё ближе, ближе... Он хотел закричать ей, — да забери же и меня, скорее! — только не было голоса, не было сил, он задыхался от безмолвного крика, но всё равно его никто не слышал.

Эгленн впервые увидел его. У мальчишки были ярко-рыжие нечесаные патлы; на вид он был — лет четырнадцати, не старше. Такой худой, что кажется — кожа да кости. Мальчишка лежал на старом топчане, прикрытый какой-то старой тряпкой, сейчас почти съехавшей с его тела, напряженные пальцы впиваются в топчан...

...Вспышка.

Другое лицо — сильное, красивое, искаженное ненавистью и бессильной злостью, в обрамлении тех же ярко-рыжих волос, алый порванный плащ бьется на ветру, а над головой у них — черное небо, вокруг — черные скалы, их взгляды скрещиваются, утопают друг в друге. Они враги, этот, рыжеволосый — побежден, но не сломлен...

Старший сын Феанаро, Майтимо. Да нет, что за бред, как такое может быть... Нет, вздор. Вздор.

— Не бойся, — вслух проговорил он, зная, что маг его услышит, и готовясь отразить удар.

Пол под ногами вдруг исчез, как не было, разверзлась бездно... и Эгленн полетел в подвал. Жрец надёжно охраняли свои тайны — не подобраться без ведома, не пройти.

Светлый квадрат наверху, метнулась фигура "жреца", который не был жрецом... Правильно. К мальчишке не подойти иначе, чем по краю разверзшегося люка.

Напрасно.

Подвальный этаж здесь был глубоким, человек вполне мог бы свернуть при падении шею или сломать себе ноги. Не вина здешних обитателей, что к ним в гости заявился майа, хоть и лишенный своих чар. Хорошо хоть днище не уставлено кольями — верно, попавшего в западню человека убить всегда успеется, живой всегда ценнее мертвого.

Метательный кинжал вонзился человеку под ребро — снизу вверх, "жрец" закричал от боли, и его тело мешком рухнуло вниз; Эгленн шагнул в сторону. Человек, пока живой, застонал, и Эгленн ударил снова — добить, иначе смерть его будет тяжелой. Бедняга, он верил в силу Гневного Солнца...

Сорвал амулеты с его шеи. Верно, чары... Нить сейчас начнет ослабевать и рваться...

А ты болван, Эгленн. Давние воспоминания выбрасывают из реальности; а если перед тобою будет не человек, а кто поопаснее?..

Времени мало.

Наверху было отчаянно тихо. Сам воздух наполнился смертью, — ощущение уходящих душ было таким сильным, что казалось, — их можно увидеть обычным глазом, даже не в Незримом. Душа мальчишки, чувствуя слабеющую связь, заметалась: дурманящие чары ослабевали, боль возвращалась, а молодое тело не хотело умирать...

Как же плохо, когда не можешь летать!..

Выбираться пришлось обычным способом — подтягиваясь, цепляясь на руках. Эгленн быстро надел амулеты на шею мальчишке — надолго их не хватит, но хоть сколько-нибудь, хоть как-то поможет продержаться. Дракон уже опустился во внутреннем дворике, где ему было отчаянно тесно, Эгленн слышал его шумное дыхание.

..Мальчишка и вправду похож на Маэдроса, это не иллюзия.

— Все хорошо, — проговорил Эгленн, склоняясь над ним, — все хорошо. Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда. Потерпи немного...

Тот задыхался, дышал судорожно, мелко, хватал ртом воздух. Разглядеть своего спасителя сумел не сразу, но когда увидел, — глаза его стали огромными, в них была жгучая, хлещущая, как плеть, ненависть — и страх.

Узнал?.. Это и вправду — он, и он — узнал?.. Бред. Невозможно.

Быстрее же...

Эгленн осторожно поднял мальчишку на руки — Небо, какой же он легкий! — и вышел во внутренний двор, благо что один из проходов туда был рядом, прыгать через окна уже не было смысла. Дракон услужливо протянул свое крыло, помогая взобраться; поддержал крылом мальчишку, пока Эгленн уселся в седло и застегнул пару ремней, чтобы надежнее удержаться во время полета. Потом он снова поднял мальчика на руки, и мысленно велел дракону: "Летим. Только осторожнее."

Их ждали. Временный лагерь был раскинут здесь, на нагорье, уже давно. Добраться сюда можно было только на драконах — лучшая защита от нежеланного явления местных. Перевалочный лагерь, шатры, целители...

Эгленн молча смотрел, как они колдуют над рыжеволосым мальчишкой — допустили, позволили присутствовать... По выражению их лиц видел — дела плохи. Сердце — не шутки. Что он там умудрился себе распороть кинжалом?.. Столько дней был без малейшей помощи!.. Заражение крови, органы должны отказывать... Было бы Кольцо!.. Были бы силы, он вытащил бы мальчишку; а так оставалось лишь наблюдать, ждать...

Целительница выпрямилась — и повернулась к Эгленну.

— Мы сделали все, что могли. Он скоро придет в себя, но... Я не могу ручаться, что он выживет. Главное — хотеть жить, а ты говоришь — он испугался тебя. Может, тебе лучше все же уйти? Не быть рядом с ним?..

Майа медленно покачал головой.

— Он чуял "тьму". Поймет, где он. От незнания еще больше страха.

Рыжеволосый мальчишка был теперь коротко острижен — дикий колтун его волос было невозможно расчесать. Загорелое лицо казалось желтоватым из-за бледности. И лицо его было теперь чистым, и волосы стали яркими — как будто огонь. И ресницы тоже рыжие, длинные...

Эгленн молча сидел рядом с мальчиком. Держал его за руку — слушал пульс.

...Сознание плавало. Он будто видел сквозь веки, — сумел ещё осознать, что странно, не может такого быть, не бывает... Сквозь всё он видел совсем близко Смерть: она стояла рядом, за спинами всех. Смотрела на него — и ждала. Так близко, что до неё можно было, протянув руку, дотронуться. И когда он вдруг распахнул глаза — то продолжал её видеть.

— Ты меня слышишь? — тихо спросил Эгленн.

Дрогнули веки, мальчик моргнул. Его рука сжалась.

Тот инстинктивно вздрогнул — сквозь пелену звенящей тишины вклинился этот голос, он знал — _чей_, хотел сбежать, хотя бы отодвинуться... было невозможно пошевельнуться.

Кивнул. Тебя не услышишь, как же...

— Не бойся. Ты не у ханнатцев, мы в лагере на полпути к Гондору. Ты будешь свободен. Я друг Торнара — того человека, с которым вас связали. Ты ведь помнишь его?..

Губы мальчишки шевельнулись, — хотел ответить, но голос не слушался, совсем, он как будто разучился разговаривать... и в глазах тут же вспыхнул дикий страх.

— Не бойся. Все будет хорошо, все пройдет... Ты распорол себе сердце, понимаешь? Мы сейчас собирали тебя заново. Это опасное ранение, но мы успели вовремя. Главное, чтобы ты сам хотел жить. Торнар за тебя боится. Ты можешь говорить? Попробуй, только тихо. Мы усыпили тебя, пока зашивали рану, чтобы ты не чувствовал боли. После этих снадобий бывает, что не сразу начинаешь чувствовать тело.

— Зачем... — он не узнал свой собственный голос. — Зачем говоришь... так... ты не можешь быть другом... ему... это неправда...

— Мы почти незнакомы. Я просто исполнил поручение. Откуда ты знаешь меня? — Эгленн всматривался в это лицо, все еще не в силах до конца поверить, не находя объяснения.

От одной только попытки говорить парнишка вдруг закашлялся, судорожно схватился за грудь, отвернулся, — никак не мог остановиться. Стоявшая рядом Смерть наблюдала спокойно — и улыбнулась.

Эгленн мигом положил ему руку на грудь, надавил слегка, придержал. Мальчик не видел тонких трубок, выходящих у него из груди, скрытых под повязкой — специально спрятали, не хотели пугать.

— Тише, тише... сейчас пройдет. Говори шепотом и старайся как можно меньше шевелиться, хорошо? Не тревожь рану. Больно?..

— Она рядом стоит, — донёсся срывающийся шёпот. — Она не уйдёт. Только вместе со мной...

— Я рядом с тобой, — серьезно сказал Эгленн. — Это мое занятие — быть смертью, а я не люблю соперников.

— Ей... всё равно... она и тебя забирала... я знаю...

— Но я же вернулся. Откуда ты все это знаешь? Ты похож на... одного моего давнего знакомого. Только я никогда не видел его в детстве...

Парнишка не ответил. Смотрел куда-то прямо перед собой и видел — то, что нельзя было увидеть глазами... да и никак иначе тоже. Лицо его странно изменялось, буквально на глазах становилось симметричным, застывало.

— Не надо! — страх взметнулся волной; Эгленн по-прежнему сжимал руку мальчика, и чувствовал, как рвется его пульс. — Не уходи... Майтимо! — он впервые вслух назвал имя, которое билось у него внутри; от бессилия захотелось взывыть. Мысль заметалась — и вдруг Эгленн _понял_.

"Фродо!!! Быстрее! Только ты сможешь его удержать!!"

"Что? — того, похоже, зов Эгленна вырвал то ли из дремоты, то ли вовсе из сна. — Куда? Кого?"

"Он умирает!! Зови дракона, он знает, куда лететь! Фродо, быстрее же, каждая секунда!.."

Эгленн сжимал руки мальчишки, впившись взглядом куда-то в пространство, весь превратившись в желание передать ему силу, и вместо этого ощущая, как жизнь вытекает из его тела.

Фродо заметался, вскочил, — не особо понял, что случилось, кто умирает, но разбираться не стал: некогда. Мимолётно успел подумать, как это будет, когда дракон снизится над Минас-Тиритом, заберёт его на глазах... да какая разница, хотя бы и стражей, этого хватит...

А затем — мысли исчезли: он весь превратился в действие. Позвать дракона, выбраться на верх ближайшей из башен, ждать, всматриваясь вдаль... не думать. Постараться услышать тот задыхающийся ритм чужой жизни, который не угас ещё рядом с Эгленном, который... далеко, очень далеко.

Крылатое существо метнулось откуда-то сверху, в ночной темноте Фродо не разобрал — откуда. Дракон уцепился когтями за парапет башни, на которую опуститься не мог — не хватало места; протянул крыло, давая Фродо забраться — и взмыл в черное небо.

Фродо слышал — внизу закричали.

Он как-то отстранённо понял, что отрезал себе теперь уже все пути. Продавшийся Врагу, стакнувшийся с тёмными, — да, тот воин был прав, это действительно так, и нечего было городу радоваться его чудесному спасению... Пути назад нет. Он не удержался от вздоха: хотел сам сдаться, всё открыть, рассказать... теперь — не будет этого. А что будет?

Дракон несся над спящей землей, рассекая воздух, от грохота ветра вокруг ничего не было слышно, от холода Фродо мигом задубел. Поток ветра был столь силен, что норовил сбросить его с седла.

Далеко. Рубежи Харада. Две недели пути по земле, самое малое. Невозможно представить — как же быстро способны летать эти крылатые твари?..

Фродо слышал, как бьется чужое сердце. Нет, два сердца — Эгленн пытался удержать умирающего... друга?.. и связующая их нить становилась все тоньше, тоньше...

Далеко внизу, впереди, показались огни. Словно звездная россыпь...

Фродо тоже чувствовал — рядом с этими двумя кто-то есть, и это не призрак, не _живой_ — каким бы он ни был, это... что-то холодное и неумолимое, как Вечность.

Он вдруг каким-то шестым чувством понял: он тоже бессилен. Он может только просить, умолять, говорить с _этим_... и тогда, быть может...

Он собрался.

"Здравствуй, Смерть."

Безмолвная усмешка. Приветствие.

"Я хочу попросить тебя. За живого. Ты знаешь, за кого. Пожалуйста, отпусти его."

Безразличие. Сейчас ли, позже, — вы все умрёте.

"Он ещё совсем молод, — в душу Фродо стало закрадываться отчаяние, но он не отступал. — Подожди. Если тебе всё равно... он же всё равно никуда не денется от тебя. Прошу."

Слабое удивление. Уйти — с пустыми руками?

Фродо чувствовал, что отчаянно кружится голова, что решимость ослабевает, что он теряет последние остатки уверенности в том, что хоть что-то получится.

"Я... я готов отдать за него... что-то, что тебе надо. Что тебе надо? Жизнь? Всё равно чья? Может... может, я отдам тебе часть своей — для него? Поделюсь? Можно?"

Удивление. Сила, ударяющая в грудь — так, что он почти свалился с крылатой твари. Удар, леденящим холодом пронизывающий насквозь, забирающий что-то... Фродо на миг задохнулся, забыл, как это — дышать, в сердце закололо, как засела тупая игла... всё это продолжалось несколько долгих жутких мгновений...

...а потом он распахнул глаза и понял, что лежит на земле, что где-то неподалёку на земле сидит дракон, а ещё дальше — шатры, и что под щекой — песок, так и не остывший до конца со вчерашнего жаркого дня.

Лежавший в шатре "Маэдрос" вдруг втянул в себя воздух, судорожно напрягся — Эгленн в ужасе застыл, первой мыслью было — всё, конец, — и вдруг расслабился, снова замерев на ложе.

Дыхание его стало ровным, пульс выравнивался на глазах. Майа смотрел на рыжие ресницы, на бледное лицо мальчика, покрытое потом... И вдруг почувствовал, что и сам мокрый от пота, словно человек.

"Фродо, — позвал он. — Фродо, ты где..."

Тот не сразу понял, что его зовут, и — кто зовёт... Просто лежал на песке и приходил в себя. Чувствовал — если раньше он впереди видел... какие-то годы, вёсны, напоённые ароматами цветов и трав, то теперь — как будто половину их обрубили, и на их месте осталась чёрная пелена, перекрывшая всё. Были суждены — и не стало. Отдал. Другому. Медленно прошла мысль: сколько ему оставалось, если ему сейчас пятьдесят один? примерно столько же? Значит, теперь половина... двадцать пять лет.

По спине пробежали мурашки. Надо же. Точно знать, когда ты умрёшь.

Он закрыл глаза.

"Гортхауэр... сколько ему лет?"

"Я не знаю точно. Примерно пятнадцать, или шестнадцать... Ты как там?.."

Фродо перевернулся на спину. Пятнадцать и двадцать пять... До сорока доживёт. Тоже, в общем, неплохо. С таким-то сердцем...

Над Фродо вдруг засветился свет, зеленоватый, призрачный, и он увидел над собою лицо — женское, симпатичное... свет исходил от камня, что был на лбу, в чем-то вроде обруча. Сильмарилл...

— Фродо? — ее голос был тревожен. — Ты цел? Эгленн ждет тебя.

Фродо как-то машинально пошевелил пальцами. Успел когда-то с дракона брякнуться, надо же... Мир как будто отделяла тонкая чёрная пелена, сквозь неё было видно, но она не уходила.

— Вроде бы цел, — не слишком уверенно сказал он.

— Пойдем... — она помогла ему встать. — Там этот мальчик из Харада. Мы так боялись за его жизнь... Они вон там, видишь? — она показала рукой, и Фродо увидел свет над пологом одного из шатров.

Полог отодвинулся в сторону... и Фродо увидел Эгленна, стоящего на пороге. Майа выглядел совершенно вымотанным — не лучше самого Фродо.

— Я знаю, — ровно сказал Фродо. — Я говорил со Смертью, и она отдала ему половину моей оставшейся жизни. Маловато оно, конечно, но всё-таки лучше, чем всё — одному мне, а ему умирать. Ей-то всё равно. Это нам — нет.

У Эгленна расширились глаза. Он взял Фродо за локоть — и втянул внутрь.

И хоббит наконец увидел того, с кем поделился жизнью.

Мальчик спал. Спал, и впервые его лицо было спокойным.

— Ты что... Ты серьезно?..

Фродо кивнул. Поднял руку, повернул ладонью к себе... не вздрогнул, но в лице изменился.

— Ты помнишь, какая у меня была линия жизни? — голос его звучал всё так же ровно. — Взгляни...

— Тут нет прямой связи... — возразил Эгленн, но ладонь все-таки взял. Линия жизни и вправду оказалась короче. Значительно. — Мда... Ладно, слушай, тебе нужно согреться. Я скажу, чтобы заварили трав, принесли.

— Подожди, — попросил Фродо.

Он опустился прямо на пол. Очень хотелось зажмуриться, спрятаться — от всего: и от того, что он, как подлинный "тёмный", улетел сейчас из Минас-Тирита на драконе, и назад ему теперь дороги нет, и от того, что он теперь точно знает, когда умрёт, и... оттого, что видел Смерть в лицо, что знает, с кем ему предстоит встретиться... с кем встречаются все, от кого нет спасения — будь ты человек или хоббит, эльф или айну... всё равно. Холодное безразличие Смерти.

Эгленн сел на пол рядом. Фродо заметил вдруг, что майа тоже дрожит, и даже не замечает этого.

— Ты как Мелькор. Отдавать свою жизнь...

— Нет, — Фродо даже не удивился. — Не надо про Мелькора. У него жизнь бесконечная, а я...

Он как-то вдруг ссутулился, как будто до него только сейчас дошло, что он сделал, как будто расставание с землёй встало перед ним во весь рост, во всей своей неотвратимости... Отвернулся, закрыл лицо руками. Плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

Эгленн обнял его, прижал к себе.

Молчал долго, не зная, что сказать, как утешить — и нужно ли утешать... Потом все-таки проговорил:

— Жизнь вообще бесконечная. Просто — здесь или там, за Гранью... Что поделать.

— Я не хочу уходить, понимаешь? Я хочу быть здесь. Не нужны мне эти пустые чёрные просторы, не нужно ничего... здесь я дома.

Эгленн кивнул. Фродо вдруг ощутил, что на него смотрят, повернул заплаканное лицо — и увидел взгляд рыжеволосого мальчишки. Глубокий, кажется, видящий насквозь — потому что только что они оба, и он и Фродо, были рядом там, по другую сторону...

— Спасибо, — шепотом проговорил мальчик.

Фродо вытер глаза. Так и продолжал держаться за Эгленна, — какая-то опора, что ли...

— Послушай, — голос его прозвучал неожиданно твёрдо. — Эта жизнь, которая у тебя теперь есть... я не знаю, как ты ею распорядишься, но я тебя прошу: как-нибудь... по-умному, хорошо? По-человечески. Чтобы не зря. Чтобы не впустую. Не на... не на ненависть и не на месть, а на что-нибудь полезное и хорошее. Обещай. Мне кажется, я имею право на то, чтобы хотя бы попросить.

— Да, — мальчишка сглотнул, снова закрыл глаза. Фродо чувствовал, что тот мог бы сказать многое, многое... Если бы знал, как все это выразить словами. А пока он просто не понимал, почему должен — на ненависть, на месть... и почему — НЕ мстить... харадримам... за то, что они делают...

Но все это растворялось в набегающем сне, и тот, дикий, безумный страх сменялся обычным, к которому уже давно привык, притерпелся, без которого не мыслил жизнь...

— Пусть спит, — тихо сказал Эгленн. — Пойдем наружу, там тебе уже попить, наверное, травы заварили.

— Всё равно будет и мстить, и ненавидеть, — Фродо неловко поднялся. — И ничего я с этим не сделаю. Бесполезно.

Они вышли наружу; было прохладно, впрочем, Эгленн почти сразу завел Фродо в другой шатер, где на столе уже исходила паром глиняная кружка, от которой вкусно пахло мятой.

— Харадримам я и сам бы мстил, если бы отпустил себя. Они зарвались в последние годы... Пусть это и моя вина, но никто же не заставляет людей превращаться в подлецов! Ты пей... я попросил, чтобы для тебя сделали. Согревайся.

— Спасибо...

Фродо не замечал вкуса, не чувствовал ни тепла, ни холода, просто не хотел обижать. Всё как будто застыло внутри, только сидело это, постоянной занозой, и надо было привыкать как-то с _этим_ жить... но — как? Разве к такому можно привыкнуть? к тому, что ты что-то потерял, и навсегда?

— Ты думаешь, он — не Маэдрос?.. — Эгленн внимательно смотрел на хоббита, по своему обыкновению сев напротив, чтобы хотя бы казаться — не настолько выше.

— Никак я не думаю, — Фродо машинально подносил кружку к губам, даже не замечал, что вовсе не пьёт ничего. — Понимаешь... есть только одно: что что-то случилось. Плохое. Навсегда. И ничего ты уже сделать не можешь. Если кто-то и может, то не ты. А сидеть и ждать, пока вдруг появится кто-то, кто сможет... а может, и не появится. А может, так и будет всегда. Понимаешь?

— Пей, — сказал Эгленн. — Пей, а не мимо рта подноси. Понимаю. Как Кольцо растворилось в лаве, так в очередной раз и понял. Всем, как говорится, существом...

Фродо улыбнулся одними губами.

— Вот теперь за тебя, можно сказать, и воздалось. Мне. Полностью. Видимо, на свете есть такая вещь, как справедливость...

Эгленн, тоже наливший себе трав, чуть не поперхнулся. Осторожно поставил кружку.

— Ты скажешь!.. Ты вернул Мелькора. И меня самого.

— Наверное, есть какая-то штука... я не знаю, как назвать. Но она требует справедливости. Вот такой.

— Это не справедливость. Это твоя доброта, Фродо. Ты вначале отдаешь, потом думаешь — кому, зачем, почему, что будет. Вы в этом похожи с Мелькором.

— Может быть... какая теперь разница.

— Я сегодня убил семь человек, — сказал вдруг Эгленн. — Это только начало.

— А ей всё равно, — Фродо почему-то и не удивился вовсе. — Понимаешь? ей всё равно. Потому что мы все — её. Вопрос только — когда.

— Ты не привык жить на грани. На пограничье. Сознавая, насколько жизнь зыбка. Тебя втянули в то, что и нам-то едва по плечу... Ты вытащил этот груз, а внутри — все тот же, прежний. Мы привыкали веками, на тебя все обрушилось — разом. Фродо, я не знаю, что будет с тобой, но если эта справедливость и вправду есть, и если тебе суждено уйти из Арды... Ты найдешь то, что хочешь. Я это знаю.

Фродо медленно опустил глаза и обнаружил, что кружка как была полной, так и остаётся.

— Понимаешь... Я ненавижу, когда что-то плохое происходит навсегда. А со мной оно происходит то и дело. Как проклятье какое-то.

— Навсегда — слишком длинное слово. Мелькора тоже хотели — навсегда, а ты ведь его вернул. Вопреки всем Валар. Вопреки самому Эру. Вопреки невозможному. Тебе ли отчаиваться?

— Вопреки законам логики, — Фродо наконец нашёл в себе силы чуть улыбнуться. — Было такое уже, было... И как думаешь — сейчас оно тоже сработает?

— Будущее никому не известно наверняка. Ну так что же теперь — опустить руки и вовсе не жить?

— Вот тогда точно ничего хорошего уже не будет, да...

— Ты останешься здесь? Или вернешься в Минас-Тирит?

— Я не могу вернуться в Минас-Тирит, — объяснил Фродо. — Там видели, как я улетел на драконе, как самая что ни на есть тёмная тварь. Подтвердил, что называется, даже для слепых очевидно. Так что... Я как-то вовсе ни о чём не подумал, послушался — и ломанулся. А подумал только теперь.

Эгленн помолчал.

— Может быть, Арвен поймет. Но я не знал, что делать. Он умирал...

— Всё правильно... всё так, как должно быть. Может, меня надо было подтолкнуть, чтобы я наконец решился... хоть на что-то. Вот и... — голос его прервался, но он овладел собой. — Так что всё правильно. А то я бы там, наверное, ещё долго сидел. Метался.

— Ты как будто ходячее чудо, — серьезно сказал Эгленн. — Посмотри. Раз за разом. То, что невозможно. Так и хочется — иметь тебя под рукой, чтобы, если что... Позвать — и Фродо все чудесным образом исправит.

— Скорей бы что-нибудь не получилось, что ли. Так на этой, с позволения сказать, "работе" то одно потеряешь, то другое, то третье.

 

— ...так что теперь, Тэннар, я вынужден тебя казнить.

В зале королевского дворца столицы Харада внезапно стало очень тихо. Всё это было закономерно, — после того, как внезапно, в одну ночь, исчезли все посланники Мордора, жившие при дворе десятилетиями, после того, как очень скоро после этого погибли несколько высших сановников...

Король был очень спокоен.

— Мордор захотел войны с нами — он её получит. Мне жаль, что я обманулся в вас, мне жаль мою дочь и моего внука — вашего с ней сына.

Человек, одетый в темные цвета Мордора, молчал долго, безмолвно стоя под взглядами харадской знати.

— Мы много лет знаем друг друга, государь. Ты знаешь, что все эти годы я верно служил не только своей родине, но и Хараду. Я мог улететь сейчас так же, как и другие, но это было бы бесчестным.

Он шагнул вперед, склонил голову.

— Моя жизнь — в твоих руках.

Король незаметно для Тэннара сжал кулаки.

— Вы стали вести себя в моей стране — в стране, которая была всегда вам верным вассалом! — как во вражеском лагере. Видно, без Саурона и улаири вы решили расстелиться перед победителями и вместе с ними растоптать Харад?

Тэннар поднял голову, и их взгляды встретились. Вот уж чего не было в этом человеке — так это умения изворачиваться; потому они в свое время и нашли общий язык...

— Я предупреждал тебя о подобной возможности, государь. Мне неизвестно, что замышляет против Харада Мордор, но боюсь, что сейчас именно так все и обстоит.

— Им придётся пожалеть об этом, — сообщил король. — На свою беду, они сделали моих предков Изменёнными, и я тоже умею разговаривать мыслями. Возможно, следующим, кого они убьют, буду я... но я хотя бы не увижу этого позора — как Мордор приводит войну на земли тех, кто был всегда верен.

— Тебя они не убьют.

Тэннар помолчал.

— Мне жаль, что летит в пропасть все, чего мы добивались веками. И жаль, что моя смерть ничего не изменит. Сколько времени ты мне оставляешь, государь?

— До завтрашнего утра.

На лице короля — смуглом, словно выточенном из тёмного дерева, — отражалось мучительное сомнение: казнить того, кто не бежал, того, кому доверял годами... чего оно теперь стоит, это доверие? На кого можно теперь полагаться, кроме себя самого? Как жить — когда те, кому ты верил, в чьей помощи и защите не сомневался, отворачиваются без единого слова, как будто этих веков и тысячелетий не было, или как будто они ничего не значат? И какое проклятие привело его на трон именно в это время? Малодушие — считать, что если бы на твоём месте был кто-то другой, он решил бы иначе и лучше... Никуда не деться: надо решать и действовать.

— Тогда позволь мне сейчас уйти. Уладить дела. Ты знаешь — нет нужды брать меня под стражу, я не побегу.

"И мне есть, что сказать тебе... напоследок. Наедине."

Король колебался только мгновение.

— Хорошо. Я буду ждать тебя.

Тэннар низко поклонился — и вышел.

...В королевских покоях он вновь появился только к вечеру. Его пропустили беспрепятственно — король ждал.

Мордорец остановился у дверей. Сказал тихо:

— Хорошо, что наш с Дэларис сын еще слишком мал и мало меня видел. Он ничего не поймет. Я чувствовал, что может к этому прийти...

Король смотрел прямо и резко.

— Плохо, что ваши согласились на путь войны. Остальное — только следствия. Я не хочу убивать тебя, но у меня нет выбора.

— Я знаю. Жаль, конечно... Дэларис будет трудно.

Он прошел внутрь, уселся на узкую скамью, отделанную драгоценной красно-золотой тканью. По лицу Тэннара трудно было понять, что он испытывает, но король чувствовал — страха в этом человеке нет. Зато — все те чувства, что сейчас обуревали его самого.

— Послушай. Я догадывался, теперь я уверен. Это связано с твоими советниками, с теми, что призывают народ к войне против Гондора, к беспощадности, к отделению от влияния Мордора. Жрецы Гневного Солнца, связанные с ними торговцы... Ты обратил внимание, где было больше всего смертей? У работорговцев. Там была перебита вся охрана, все, так или иначе связанные с хозяевами. В других местах убийцы действовали куда избирательней. Жаль, что у меня мало подлинных сведений: вижу теперь, меня сознательно их лишали. Мордор считает, что независимый Харад превратится в Харад жестокий и непримиримый.

— Всё это только слова, Тэннар. Был бы жив Гортхауэр — этого не произошло бы. Он бы не пошёл на поклон к гондорцам, не стал в угоду им убивать союзников. Времена меняются, страдать по этому поводу — только зряшная трата времени и души. Я предпочитаю действовать. От этого, по крайней мере, что-то происходит, а не сидишь в углу и лезешь на стенку.

— Работорговцы не союзники Мордору и плохие слуги тебе самому, и гибель их не превращает в святых, — возразил Тэннар. — Больше чем уверен, что именно они подвели Харад под то, что случилось. Я хорошо знаю наших. Знаю, что может заставить их вот так поступать — быстро и жестоко. И еще — мне очень интересно, кто именно совершил эти убийства. Слишком уж чисто. Словно один из улаири.

— Словно, — вздохнул король. — Нет. Если бы это был кто-то из них, то они бы не стали поступать, как тараканы в чужой кухне. У них, по крайней мере, я это видел сам, было уважение к нам. А эти зарвавшиеся мелкие сошки, которые дождались, пока Саурона не станет, и вообразили себя всемогущими...

— Что ты станешь делать, государь? — спросил Тэннар. — Объявишь о разрыве союза и о войне?

— Разумеется. Быть верным тем, кто нас убивает, — это, согласись, как-то несуразно. По меньшей мере.

Король вздохнул. Разговаривать с тем, кого ты собираешься казнить, было почти невозможно, он не мог считать Тэннара врагом...

— Разрыв союза — ладно; а война? Одно не непременно вытекает из другого. А если они именно этого и добивались? Если им нужен был повод для войны? Посмотри, что они сделали. Лучшие военачальники. Жрецы Солнца, маги. Торговцы — армии нужно что-то есть, это должен кто-то поставлять. Все на то, чтобы ослабить армию. Лишить головы — умных военачальников. Лишить сильных магов. Лишить снабжения, чтобы воинам пришлось в походе чуть не голодать. Я не удивлюсь, если сейчас все колодцы на порубежных путях окажутся уничтожены.

— Прости, но докладывать тебе о своих действиях я не стану. Слишком резко и быстро всё изменилось.

— Они могут бросить на вас тех орков, что обитали у озера Нурнен. Государь, пойми... Я не отговариваю тебя. Но эта война может стать для Харада очень тяжелым бременем. Вы не сможете напасть внезапно. Они будут отслеживать передвижение армии с большой высоты, с драконов. Возможно, уничтожат колодцы и оазисы в пограничных землях. Если вы пойдете по западному пути — там вас встретит Гондор. Если по восточному, с тыла — они не пойдут в бой сами: они бросят на вас орков Орды, причем сверху. Драконы малоуязвимы для стрел...

— И что теперь? — резко спросил король. — Сложить лапки и умереть?

— Узнать хотя бы, что им нужно. Напасть не поздно никогда. Но если начать... это будет бойня. У них есть слабые места, сейчас, без Гортхауэра и улаири, они открылись куда сильней, чем обычно. Но и Мордор знает об этих слабостях, и теперь у них в союзниках может быть Гондор. Теперь обе стороны стали — наравне. Куда все уйдет — никто не предскажет. Я знаю, твои воины не боятся смерти. Но война — это всегда кровь, это всегда боль, горе, поборы для народа, нищета. Харад успел стать мне вторым домом, и я не хочу ему этого.

— Они не хотят говорить с нами. Они предпочли язык убийств. Как можно тут что-то узнать?

— Кое-что говорили, — возразил Тэннар. — О том, чтобы вы сами приструнили торговцев, чтобы вернули в Гондор их людей, в том числе и из рабства. Но разумеется, все это оказалось невозможным, ибо как можно возвращать врагу его воинов, которые встанут в строй, как можно по всей стране разыскать и выкупить всех рабов из Гондора? Как можно заставить магов отказаться от их обрядов и ритуалов? Твои люди гордятся тем, что Харад мстит потомкам людей из Заморья за прошлое.

— Я не понимаю другого, — король прошёлся по залу, отвернулся к окну. — Почему, с какой стати Мордор вдруг встал на сторону Гондора? На протяжении четырёх лет — не было этого, не было даже попытки. И вдруг — как с цепи сорвались. Что произошло такого, что столкнуло всё в пропасть? Такого, о чём я не знаю?

— Мы никогда не хотели войны на уничтожение с Гондором. Никогда. Мы вообще не хотим войн — никаких, понимаешь, государь? В этом разница между нами. У вас война считается доблестью, делом настоящих мужчин. У нас — дикостью. Сейчас на престоле Арагорн и Арвен, те, с кем можно договориться. Были переговоры — впервые. Нашим людям позволили жить в Гондоре. Но Харад — наш вассал, а Харад жаждет мести!

— Вы предали нас, — негромко сказал король. — И более не имеете права называть нас своими вассалами. Убивают — врагов, а не союзников.

— Ты одобряешь то, что делают твои маги? Ты одобряешь, что пограничные стычки превратились в набеги за рабами? Что в этом участвуют твои воины?

— Я одобряю всё, что делает мою страну сильнее. Если маги достигли того, чтобы сделать оружие, которого не было раньше, — я буду рад поставить их себе на службу. Если Гондор-победитель теряет своих воинов — я буду рад этому также.

— Воинов. Сойдут и женщины, и дети — из детей вырастут воины, женщины их будут кормить... к тому же, можно не просто убить, а еще и заставить работать. Нуменорцы некогда делали так с вами — помнишь?

— А лучше пройти по их землям огнём и мечом? Так от них есть хоть какой-то толк. Впрочем, скоро так и будет.

— Лучше — не воевать вовсе. Они уже не пойдут сюда, Мордор сдержит их от этого.

— Правильно, — король не удержался от презрительной усмешки. — Вы возьмёте исполнение их желаний на себя.

— Потому что в Мордоре уверены, что Харад нападет. И это так. Так бы случилось и без этих убийств. Разве не так, государь? — Тэннар прищурился.

— Свои планы я раскрываю только союзникам, — обрезал его король.

— Это не тайна. Я не слепой, и не первый год живу при дворе. На всех площадях кричат о войне... Вот наши и решили: Харад нападет так или иначе, нужно его ослабить, убрать тех, кто будет важен в этой войне. Я не говорю, что одобряю их. Я объясняю.

— Спасибо, — иронично отозвался король.

Он вдруг замер: кто-то позвал его мысленно. Этим искусством в Хараде владели немногие, и нетрудно было догадаться — кто это был.

На лице короля отобразилось удивление, затем он кивнул и чуть развёл руками.

— Любопытно, — проговорил он. — Похоже, нашим, как вы называете, магам удалось призвать сюда, в столицу, одного из ваших. Очень странное существо.

— Кого? — слабо удивился Тэннар. — У нас нет "странных существ", у нас люди, драконы, оборотни, иногда эльфы...

— Жрецы научились делать так называемую связь душ, — неохотно признался король. — Этот, ваш, — он, похоже, каким-то магическим способом сумел прикоснуться к одному из таких людей и получил эту связь тоже. Сейчас они потянули за ниточку, и вместо одного человека отозвались двое.

— И это не входит в число сведений, которые можно открыть лишь союзникам? — с грустной иронией спросил Тэннар.

— Нет. Не входит.

— И чем он особенный, этот... который странное существо?

Король прикрыл глаза.

— Когда Кольцо упало в лаву, все мы _почувствовали_ всплеск силы и — её характер, что ли. Такое ощущение, что это существо... что оно сродни Кольцу. Не знаю, как вы это сделали, никогда и никто не доносил мне о таком. Возможно, это ваше оружие. Живое оружие.

— Так они не могут его увидеть? Распознать? Тогда бы точно сказали, кто это. Как это может быть — сродни Кольцу? Сродни Кольцу был только сам Гортхауэр, быть может, отпечаток остался бы на этом... Голлум его прозвище; был носитель Кольца, периан...

— Они притягивают его сюда, медленно, незаметно, — король говорил всё это словно против воли, негромко, но очень чётко. — Он сам захочет прийти сюда, он найдёт способ и придёт. А дальше — дальше он попадёт в наши руки, и мы разберёмся во всём: кто это, как вы его сотворили таким, зачем. И если нам помешают... я буду знать, благодаря кому это произойдёт.

Его взгляд стал острым.

— Благодаря тебе.

— Причем здесь я?

— Ты умеешь говорить мыслями, и только ты сейчас знаешь о реальной картине происходящего.

— Я знаю не все. От меня самого многое скрывают. Но я все равно не понимаю твоего плана.

Король резко придвинулся к нему, чёрные глаза были совсем близко.

— Я пытаюсь дать тебе возможность оправдать себя. Я пытаюсь тебя спасти. Одна ночь, одна только ночь — не сообщай никому о том существе, о планах жрецов... и я сумею убедить их в том, что ты на нашей стороне.

— Но кто это существо? Они хоть что-то узнали? Можно же понять хотя бы самую малость!

— Они удивлены сами. Вариантов немного, и ты сам высказал их: сам Гортхауэр, его улаири — но все они мертвы, затем та тварь, Горлум... он тоже мёртв. Остаётся только один из тех, кто прикасался к Кольцу и остался жив.

— Периан? Фродо?

— Мы этого не знаем, но похоже, что это он.

— Но твои жрецы убьют его, или постараются лишить воли!

— О нет. Живое Кольцо — это оружие, а оружие следует обращать себе на пользу.

— Знаю я, как они обращают себе на пользу... Что же у тебя выходит, Фродо, который погубил и Кольцо, и Саурона — на стороне Тьмы? Несуразно.

— А Мордор на стороне Гондора — это в порядке вещей?

— Там политика, — Тэннар усмехнулся. — А этого — этого обрабатывал сам Олорин, эльдар... Тьма наступает, всемирное зло, и все такое... Небо должно рухнуть на землю, чтобы этот периан стал на сторону Врага.

— Он может действовать по приказу тех, кто ведёт эту самую политику, — с какой стати нет?

— Я не буду передавать это нашим. Но при одном условии, государь. Я знаю, до чего доходят твои жрецы в своем рвении. Если это окажется Фродо — обещай, что вы не причините ему вреда. Ни телу, ни душе.

Король вздохнул.

— Почему ты просишь за него? Он ведь убил Гортхауэра.

— Они использовали его. Они... обращали его в свою веру. Он был для них живым инструментом. Жертвой, принесенной на алтарь победы. Я знаю этот народ: в них нет зла и вражды, они чисты и наивны. Чем мы лучше адептов Запада, если сами станем действовать так же?

— Посмотрим, — коротко отозвался король. — До завтрашнего утра.

— Так ты даешь мне отсрочку, или я могу готовиться к встрече с Единым? — напомнил Тэннар.

— Пока — за тобой будут наблюдать до утра, — спокойно сказал король. — На рассвете, ежели планы жрецов не будут нарушены, и ежели это существо продолжит путь в столицу, — я буду говорить об отсрочке.

— А ведь ты, возможно, заставляешь меня стать подлецом. Ладно... Я никому не сообщу.

 

…Фродо шёл в вечерних лучах, от которых тень ложилась наискосок и была странно-длинной. Мимолётно вспомнилось детство: как когда-то — чуть не в другой жизни — они с друзьями меряли шагами тень...

Его тянуло куда-то — без мыслей, без слов. Просто ощущение: надо, он нужен... где-то далеко, и он должен туда прийти скрытно от всех. Это чувство пришло в тот момент, когда он после спасения рыжего мальчишки наконец-то сумел задремать... и разбудило. Точнее, он как будто так до конца и не проснулся. Накинул на себя одежду, тайно выскользнул из шатра — и скрылся. Может, кто-то и звал его, но это всё разбивалось о стену полу-сна.

В небе реяло что-то... не птица, от птицы он не ощутил бы настороженного внимания... Он хоронился, почти машинально, по старой памяти, дожидался, пока крылатая тварь пролетит мимо, снова выбирался из-под камней и продолжал путь.

Он почти не ощущал, что хочет есть или пить, хотя, наверное, и хотелось. Им владело только одно желание: вперёд, вперёд, на неслышный зов.

Его искали. Один дракон, второй, третий... Прочесывали весь путь. Внимательно, тщательно. Драконы летели без всадников.

Бесполезно. Словно в воду канул. О способности перианов скрываться в тенях знали все — и оставалось лишь надеяться, и гадать, что могло вот так сбросить Фродо с места и погнать прочь — видели, как он отходил от лагеря, только не подумали, что — не вернется...

И на мысленный зов он не отзывался.

К вечеру его встретили люди — трое всадников, закутанных по харадскому обычаю. Он без единого слова дал усадить себя в седло впереди одного из них, прикрыть широким плащом, — не догадаешься, кого везут, да и везут ли вообще... и кони прянули, поднимая сухую пыль.

Только тогда он услышал мысленный голос. Голос был незнакомым — никогда раньше Фродо не видел его обладателя, и не слышал тоже.

"Фродо! это действительно ты!.."

Он ещё сумел слабо удивиться: надо же, кто бы это мог быть... Сидеть на коне было не слишком удобно, но держали его крепко.

"Да..."

"Они все же сумели тебя приманить... Зачем ты послушал их? Или не понимаешь, что они могут с тобой сделать?.."

"Приманить... сделать... — Фродо словно вовсе не понимал значения этих слов. — Я где-то нужен..."

"Вот же сволочи, честное слово..." — звучавший издалека голос затих и исчез.

Тэннар резко отвернулся от окна и закрыл глаза снова. Действительно — полурослик. Действительно — Фродо. Что за вздор эти слова: он — оружие?!

Нужно присмотреться. А сообщить о нем... Это никогда будет не поздно. Государь обещал, что ему не причинят вреда... правда, эти обещания могут немногого стоить.

…Поздней ночью Фродо привезли в город. Он не понимал, что с ним происходит, только слышал: иди туда, повернись, представь себе, найди, скажи...

И он — шёл, представлял... и находил.

Его привозили в дома, где у него сжималось сердце от следов недавно прошедшей Смерти. От того, что он видел в Незримом. И он — мёртвым голосом рассказывал о том, что видел.

О странном человеке — человеке ли? — который приходил в эти дома, убивал моментально, без единой лишней мысли, и уходил снова прежде, чем кто-то успевал поднять тревогу. О человеке, который — и только тут что-то шевельнулось в обмершей душе — приходил за прикованным к постели рыжеволосым мальчишкой, убивая по дороге стражей.

И он — рассказывал. Описывал его внешность, манеры, повадки. От ощущения прошедшей Смерти захлёстывала горькая жуткая волна, в душе возникало — да, справедливо, надо найти убийцу, они правы, эти люди, что позвали... а потом снова набегала та же пелена полу-сна.

Тэннар слушал рассказ одного из проводивших дознание жрецов, стоя чуть поодаль, в тени, за креслом короля.

Сомнений у него не оставалось.

Гортхауэр. Он сумел возвратиться. Он был тем, кто убивал. Похоже на него: это дело было опасным, пойти самому, чтобы не рисковали другие. Но почему — кинжалы?.. Он ведь мог сделать то же самое чисто, незаметно, без всяких следов вовсе. Периан не ощущал присутствия магии. Странно. Или пребывание за Гранью лишило майа сил?..

Король резко повернулся к Тэннару.

— Тебе знаком этот человек?

— Я не могу говорить точно, не видя его воочию или в памяти. Бледнокожих и черноволосых у нас много. Это не приметы.

Жрец неожиданно вынул из складок одежды свёрнутый лист, расправил его, — там был рисунок.

— Мы постарались запечатлеть портрет убийцы, — нараспев сообщил он. — Периан согласился, что это действительно он. Взгляни.

Тэннар бросил взгляд на рисунок — и отвернулся. Потер рукой подбородок.

Да... Похоже, майа не ожидал, что они сумеют дознаться — вот так.

Король взглянул на Тэннара в упор. Жрец не сводил глаз с обоих.

— Ты знаешь этого человека, — с нажимом сказал король. — Ты уверял меня в том, что ты на стороне Харада. Я дал тебе отсрочку, — и эта отсрочка уже даровала тебе несколько дней жизни. Кто это?

— Ты сам не слепой, государь.

— Говори, — в голосе короля была едва заметная угроза.

В глазах стояло — ты что, не понимаешь? я хочу, чтобы ты жил...

— Это Гортхауэр, — произнес Тэннар. Покачал головой. Все же новость была, мягко говоря, неожиданной.

Жрец ошеломлённо отступил на шаг, нервно сжал лист.

— Этого не может быть, — быстро проговорил король. — Чтобы он, вернувшись, предал Харад? стакнулся с нашими врагами? Нет, я не поверю в это.

Тэннар пожал плечами.

— Я говорю, что вижу. Но, может быть, ваш... удивительный помощник видит не то, что было на самом деле?

— Мы проверяли на известных нам событиях, — возразил жрец. — У него действительно дар видеть _следы_.

— Тогда — я не знаю, как это объяснить. Если он жив, если он вернулся — вы можете открыть это всем... Или скрывать, сколько захотите.

— Мы решим, — в голосе короля была властность. — Но если он вернулся и предал — горе ему.

— Сказала мышь горе, — тихо произнес Тэннар. — Он майа. Он погибал уже несколько раз... И обретал силу.

— Значит, придётся ему погибнуть ещё раз, и окончательно, — неожиданно вмешался жрец. — И раз он использует кинжал, а не силу, — значит, он слаб. А его живое Кольцо — у нас.

Тэннар промолчал. Но мысленно сказал королю:

"Ты обещал, государь, что периану не причинят вреда. Позволишь ли мне повидать его?"

"Он в руках жрецов, а ты — из Мордора. И хоть ты заслужил сейчас жизнь, навряд ли тебе позволят эту встречу."

"Ты государь. Ты можешь им приказать. И они не посмеют ослушаться. Король, его делали своим инструментом эльфы, теперь и мы будем поступать так же, как они?! Используем его, словно вещь, а когда в нем отпадет надобность, или когда он утратит свои способности — уничтожим на всякий случай или выбросим вон, как истрепанную тряпку? Неужели ты не понимаешь, что это — против всякой чести?!"

"Если это Гортхауэр, то почему он убивает за моей спиной? Почему он не явился ко мне? Он перввым нарушил законы чести."

"У жрецов сейчас не Гортхауэр. А периан, Фродо. Он-то чем виноват?"

"Он сейчас — единственное средство, чтобы остановить эту волну, которая разрушает мою страну. Ты хочешь, чтобы я отказался от этого?"

"Я хочу, чтобы с ним обращались, как с человеком. Только и всего."

"Насколько мне известно, ничего плохого с ним не происходит."

"Вот я и хочу убедиться."

Король некоторое время молчал.

"Ты тоже стал подозрителен к моим людям и моей стране?"

"Я знаю жрецов. И как они обращаются с людьми. И какие способы используют."

Король поднял глаза.

— Жрец. Ты проводишь Тэннара к периану. Их встреча будет происходить в присутствии тех, о ком ты сочтёшь нужным: тех, кто умеет слышать чужие мысли. Я запрещаю тебе, Тэннар, как и ранее, сообщать кому бы то ни было о периане, если ты действительно верен Хараду.

— Я знаю. Благодарю.

Жрец взглядом испросил позволения удалиться и, низко поклонившись, повёл Тэннара прочь.

Путь их лежал прочь из дворца, и в какой-то момент Тэннару завязали глаза, усадили на лошадь и повезли куда-то: долго, долго, под копытами коня то звонко постукивали камни, то глухо отзывался песок... Он так и не понял, где оказался: его заставили спешиться, провели где-то и сняли повязку только тогда, когда рядом повеяло прохладой, а слуха коснулось журчание воды.

Вокруг был большой квадратный зал, в центре которого бил изящный фонтан, а по стенам располагались мягкие подушки и низкие столики, где-то почти под потолком сквозь цветные стёкла проникали лучи солнца.

Периана он обнаружил не сразу, — тот сидел в углу, в тени, и почти сливался с нею. Вид у него был странный: глаза остановились, взгляд подёрнут дымкой и устремлён на воду — сквозь воду — вдаль... Журчание струй полностью поглощало его внимание.

Тэннар оглянулся на жреца — и подошел к хоббиту.

— Фродо. Ты меня слышишь?

Тот медленно, очень медленно перевёл взгляд на пришедшего. Смотреть в эти глаза был жутковато: как проваливаешься в бездну.

— Слышу...

— Ты спишь, Фродо?

Тот как будто долго обдумывал смысл услышанного, — а может, переводил на какой-то другой, понятный ему одному язык.

— Нет... я не сплю. Зачем? солнце ведь.

— Ты был у людей Тьмы, верно?

Снова долгое молчание.

— Нет... я живу в городе... далеко. За рекой. Большой.

— Но ты был у людей Тьмы. Ты ушел от них, когда тебя позвали. Они держали тебя там силой?

— Нет... Силой — давно только было... до того, как я умирал. В походе, — лицо его вдруг исказилось. — У орков.

— Но как же ты у них оказался? Ты же был в лагере людей Тьмы. У тебя ободраны ноги, руки... я знаю это нагорье, удивительно, как ты сумел спуститься оттуда.

— Я прилетел... позвали. На помощь.

Глаза Фродо вдруг наполнились слезами, он ссутулился.

— Он позвал... я отдал часть своей жизни... спасти...

— Он? Кто позвал тебя? Кому ты отдал часть жизни?

— Ему сложно говорить длинные фразы, — негромко пояснил жрец. — Всё, что ты хочешь выспросить, мы знаем и так, не стоит мучить его. Эта история была нами вычислена без особого труда.

— Чем вы одурманили его? Быть в таком состоянии долго — слишком вредно. Он может не выдержать.

— Ничем. Всё проще — и сложнее.

Жрец опустился на одну из множества подушек, пригласил Тэннара последовать его примеру.

— Тот, кого ты видел на рисунке, позвал его помочь человеку, который был связан душой с другим. Периан помог, но при этом они как бы обменялись, — этот отдал часть своей жизни, а получил часть чужой. И этой частью была та самая связь. И когда мы потянули за эту нить, пытаясь выяснить, где сейчас тот парень, — тут-то оно и стало отзываться в его душе.

— Думаете, это кто-то важный, раз сам майа боялся о нем?

— Я не знаю, что для него важно, — в голосе жреца промелькнуло раздражение. — Важно ли — Харад, бывший ему союзником несколько тысяч лет? Он сейчас доказывает, что нет.

Тэннар пересел — опустился рядом с Фродо, взял его за руку.

— Ты сам хотел помочь Гортхауэру, или он заставил тебя?

— Помочь...

Что-то всколыхнулось в душе Фродо, — воспоминания о чём-то страшном, невыносимо тяжком, отчего рушится мир и хочется повернуть время вспять...

— Я... виноват... перед ним...

— Виноват? — Тэннар вдруг догадался. — В том, что уничтожил Кольцо? Но ведь он же — твой враг!

— Он... — Фродо откинулся на подушки. — Он враг... и друг... и убийца... надо найти... я должен...

— Друг? Он друг тебе? — это слово изумило Тэннара.

Фродо закрыл глаза.

— Я его спас...

— Ты — его? Это невозможно, он был развоплощен, его Кольцо навсегда погибло!

Фродо, не открывая глаз, кивнул.

— Ага...

Жрец тронул Тэннара за плечо.

— Он устал. Скоро заснёт часа на два. У него такое происходит часто. Когда он... работает, то теряет сознание уже через час, потом приходит в себя.

Тэннар промолчал.

— Хорошо... Благодарю. Я увидел, что хотел. Теперь я должен идти.

В душе у него крепла убежденность — нужно вызволять периана отсюда.

 

…Три дня. Три дня Тэннар не покидал стен дворца, оставаясь под неусыпным надзором. Ему более не доверяли — и правильно делали. О том, что в эти дни успела пережить Дэларис, он старался не думать, потому что при одной мысли об этом его наполнял мучительный страх. Можно было быть уверенным лишь в том, что она знает то же, что и король: тот не стал бы мучить свою дочь неведением.

Дом их был рядом, но возможность наконец ступить под его своды появилась только сейчас, вечером третьего дня.

Скоро, наверное, придется покинуть эти стены навсегда... А Дэларис, наверное, сидит во внутреннем дворе, у водоема, и ждет, ждет, ждет, глядя на спадающую и текущую прочь воду...

Едва он прошёл несколько шагов, заметил: метнулась в коридоре тень. Слуги? Наверное...

Дом будто вымер. Казалось, тень смерти, которая нависла над ним, тень отчуждения, павшая на того, кто родился в Мордоре, заставила исчезнуть здесь все звуки.

Только где-то очень далеко журчал фонтан.

Дэларис появилась внезапно, как будто сама за эти дни стала тенью. Глаза были обведены тёмными кругами: не спала эти две ночи вовсе. Без слов обняла его, спрятала лицо на груди, и он почувствовал только одну её мысль, одно чувство, заполонившее всё: живой!..

"Живой, — он чуть отстранил Дэларис, вгляделся в ее лицо. — Не давали позвать тебя, не получалось... Все будет хорошо. Надеюсь. Тебе бы хоть сейчас поспать. Я буду рядом..."

— Я не засну, — она подняла на него чёрные большие глаза. — Не время сейчас спать. Мне пришла мысль: как бы этот убийца не взялся и за тебя тоже.

"Нет, он не тронет меня. Никого из нас. Это точно. Пойдем, ты все-таки ляжешь — тебе будет легче, и я расскажу все, что узнал..."

Он потянул ее за собой, в глубину дома, в спальню, заставил лечь на постель — пышную, застеленную дорогими тканями. Поправил Дэларис подушки, сам сел рядом.

"Мы узнали, кто это. Там такое... Впрочем, я все это подозревал. Догадывался."

"Расскажи. Но... единственное, чего я хочу сейчас, — это обнять тебя и понять, что ты не примерещился мне от бессонницы и отчаянья..."

Тэннар лег рядом и обнял ее. Лицо Дэларис было совсем близко, и он поцеловал ее в лоб.

"Это был Гортхауэр."

Дэларис даже приподнялась, несмотря на усталость.

"Как?! Он убивает наших людей?! Он вернулся — и не открылся даже королю? Да что же это творится-то на свете..."

— Лежи... — вслух сказал Тэннар.

"Я теперь понимаю, почему еще они держали меня в неведении уже столь долгое время. Ты — наследница, я твой муж. Если король погибнет, ты станешь королевой, мое влияние возрастет... но только если я буду чист."

"Это грязная игра, — медленно проговорила Дэларис. — Никогда раньше Мордор не опускался до такого. Что ж... Если Гортхауэр не хочет говорить с нами — придётся мне вызвать его на разговор самой."

"Я подумал — а если он убьет короля?.. Но нет. Это немыслимо. Дэларис, они убрали тех, кто... Кого я и сам бы не пожалел. Работорговцы, жрецы. Военачальники... ну, тут особая стать — таких не жалеют. Короля они не тронут. Из-за тебя. Положение сейчас — не приведи Солнце. Дэларис, жрецы держат того периана — помнишь? Фродо. Держат против воли. Одурманили, он им — как живое оружие."

"Подозреваю, он бы и сам не возражал воевать против Гортхауэра. Так что, наверное, не так уж и против воли."

Дэларис долго слушала — обо всём, что удалось узнать мужу. Внешне спокойно, без лишних слов, с точными и чёткими вопросами. Лицо её мрачнело.

"Что ж. Я могу сказать только одно: подлинно на все эти загадки может ответить лишь Гортхауэр, и делать этого он не будет. Мы брошены Мордором, Мордор ведёт какую-то игру, и доверять никому нельзя. Если бы всё было как раньше, я позвала бы его, или попросила тебя сделать это, или... словом, был бы открытый и по возможности честный разговор, но так! Мы более не можем чувствовать себя в безопасности. Я не буду говорить с ним, прошу и тебя — не делай этого."

"Если я еще сумею дозваться... в чем сомневаюсь. Чего они хотят — я и так вполне четко представляю. Гондор сейчас Мордору стал дороже, чем Харад. Но вот насчет периана — не знаю. Я боюсь, что жрецы всем этим только навлекут на себя еще больший гнев. Я не хочу нашей вражды. Но знаю, что Гортхауэр может быть безжалостен к тем, кого считает врагами. И его понятия о чести и доблести — нечто совершенно иное, чем здесь. Он может устроить все, что угодно. Вот так пройти по домам — и вырезать вообще всех, кто ему неугоден. И будет считать себя в своем праве. Пусть он пока, похоже, лишен способностей... он не человек. А его влияние в Мордоре огромно."

"Он, видимо, совсем ума решился, пока был мёртв! И что теперь делать?"

"По-моему — идти на переговоры. По мнению короля — собрать силы и ударить, пока Мордор слаб, и Саурон не вернул силы, и у нас в руках этот периан."

"Одно другому не мешает. Если над Мордором будет реальная угроза, быть может, Саурон и образумится. "

"На что образумится-то, Дэларис? На какие уступки он может пойти?"

"Не знаю. Но то, что он вытворяет сейчас, не лезет ни в какие ворота... даже в Чёрные."

"Ладно... Давай ты все же поспишь. Ты видишь — я с тобой. Я отнюдь не хочу погибать, и главное — ради тебя... Отдохнешь. Да и я тоже."

Он накрыл Дэларис легким, почти невесомым одеялом.

— Давай спать.

— Я не засну, — отозвалась она. — Слишком много пришлось ждать...

— Заснешь. Я помогу... И сам тоже...

Он начал медленно гладить Дэларис по волосам, едва слышно напевая плавную мелодию. В этом почти не было чар... Почти. Отголоски. Успокоить, снять напряжение, подарить покой... они с Дэларис давно уже были единым целым. Спи...

Она засыпала. Сама не верила в это, слабо удивилась на пороге сна... а затем довлеющие мысли стали всё сильнее и сильнее, дневные чувства нахлынули, как шторм, и то, что она узнала, заставило во весь рост встать отчаяние и обиду: вот так теперь... отрезаны, преданы, и — кем?! тем, кого страна несколько тысяч лет почитала своим главным союзником и защитником...

Чужие взгляды были над нею. Чужие взгляды пронизывали столицу, силясь что-то отыскать... или — кого-то?.. Словно лучи в темноте. Вглядывались в каждое здание, в каждую тень от светильника, в каждую душу, ловили отголоски мыслей, всматривались в сны...

Сны.

Луч чужого внимания вздрогнул — и остановился, вперившись в Дэларис.

Она рванулась — проснуться, выбраться из этой западни, из жизни, которая превратилась в сплошную ловушку.

"Стой! — это была не рука, это было что-то вроде нити, протянутой к ней, попытки зацепиться за ее сознание. — Дэларис?!" — и снова: это не было словом, просто ее, похоже, узнали, не ожидая увидеть.

Она стряхнула чужую волю, — как стряхивают руку, которую положили тебе на плечо, чтобы задержать. Ощущение было странно-знакомым, но она не могла вспомнить, откуда.

А тот, далеко, в незримом и несуществующем мире — словно вздохнул с облегчением, как будто неожиданно встретил друга.

"Дэларис, как хорошо, что это именно ты... Мы чувствуем, что Тэннар жив, но ничего больше не знаем."

Понять, кто это — не получалось как будто этот, говоривший, раньше был хорошо знаком, но что-то случилось, как будто он потерял что-то важное... Ясно было только одно: Мордор, и от этого на душе становилось мерзко.

"Вы предали нас. Зачем ты ищешь меня? Кто ты?"

"Ты не узнала меня? Это я, Гортхауэр. Я надеялся, что Тэннар поймет сам, что я сумел возвратиться."

"Ты?!" — возмущение всколыхнуло её так, что она почти проснулась. Почудилось: она стремительно теряет этот нереальный контакт, ещё мгновение — и всё оборвётся...

"Да подожди же ты, стой! Я искал Фродо... Мы ищем его. Понимаем, что это жрецы; что его заставили уйти. Он многое сделал для нас: если бы не он, не сумел бы вернуться и я, он умеет спасать жизни..." — перед Дэларис вспыхнула память прошлого, пронесшись одной быстрой волной образов: рыжеволосый умирающий мальчишка, отчаянный зов майа, Фродо, отдавший половину собственной жизни... Перед лицом Дэларис вспыхнуло и еще одно лицо, красивое, молодое — вернее, без возраста; в обрамлении волос с проседью, и следы от шрамов на лице. Осознание-вспышка пролетело так же быстро: Мелькор — его вернул Фродо...

"Мелькор здесь?! — ошеломлённо переспросила Дэларис. — Но ты... ты предал нас! Ты за спиной короля убиваешь наших людей! кого ты убьёшь следующим? Его — чтобы посадить на трон кого-то, угодного Гондору? Как ты мог? ты в угоду Фродо стал воевать за Гондор? это плата за то, что он перешёл на твою сторону? я не понимаю!"

"О войне кричали веками. С тех пор, как ясно поняли, что мы не собираемся уничтожать Гондор, хотя могли бы это сделать, и не позволим Хараду вцепиться в глотку слабеющему Гондору. И рады были бы избавиться от нашей руки, да не хватало сил. А тут такая надежда — Мордор пал, орочья армия в разброде, Саурон развоплощен, улаири тоже: долгожданный единственный шанс, скорее, пока Черный Властелин не вернулся!. Мы сожжем ненавистных врагов, мы наконец превратимся в хозяев земли, мы отомстим за века унижений... А Нуменора нет — уже века и века. Ты знаешь, кем были люди, убитые мною? Знаешь, чем они занимались? Некогда люди Запада обращали в рабство твоих дальних предков; теперь харадцы занялись тем же. Перерождение..."

"Это не оправдание! Что — мой отец переродился? его советники? что, от всего этого — можно бить из-за угла, в спину? Ты восстановил сейчас против Мордора и тех, кто относился к вам, как к союзнику! ты считаешь, — мне нравится то, что ты делаешь? считаешь, я одобрю? Или знаешь — и тебе наплевать?"

"Твой отец на стороне тех, кто ратует за войну с Гондором. Нам нужны не разговоры и не одобрение, Дэларис. Нам нужно, чтобы Харад перестал тысячами губить жизни и судьбы, и нужно свести к минимуму возможность, что Харад и вправду пройдется огнем по гондорским землям. Потому что если это случится — виновен будет не Харад! Обвинят в этом меня — что я сделал это чужими руками; и снова, снова все покатится по прежней колее! Не говорю уже о том, что Гондор — не одни их воины; почему нуменорцы были захватчиками, когда угоняли ваших людей в рабство, а Харад считает себя вправе совершать то же самое."

"Ну что же, — холодно сказала Дэларис. — Раз мы стали разменной монетой в расплате с Гондором, раз мы не достойны того, чтобы с нами даже говорили, — продолжай в том же духе. Убивай. Но не удивляйся тому, что ты создашь себе из друга — врага, причём собственными руками."

"И пока мы будем говорить — новые и новые люди сотнями будут попадать в мясорубку, превращающую их из людей — в живой товар. Ты всю жизнь прожила в чести и богатстве. Сходи на один из рынков, которые устроены с благословления жрецов и знати — и представь себя на месте тех людей, кого там продают, словно скотину! Может быть, тогда ты поймешь, что есть вещи, которые нельзя прощать никому."

"Что-то раньше я не видела у тебя такого рвения к борьбе за справедливость. Тебя устраивало, что мы уменьшаем число вражеских воинов, а как это происходило, каким путём, — было неважно. Руками Харада ты вёл войну, теперь оружие стало ненужным — неважно, почему, и ты хочешь его уничтожить. Это и есть твоё истинное отношение к нам?"

"Я хочу, чтобы внешние дела Харада не провоцировали Гондор на вражду ни с Харадом, ни со мною. Почему так трудно принимать единственное условие, которого мы держались всегда? Живите, но давайте жить другим!"

"Ты перешёл границу, — резко сказала Дэларис. — Мы враги тебе, — что ж, мы это как-нибудь переживём... не твоё дело, как, превращай Харад в _своих_ рабов, живущих в страхе перед тобой, трясущихся при мысли о том, что стоит сделать шаг, как ночью появится смерть. И оставь меня в покое. Я буду с моим народом, что бы ни ждало его."

"Ты всегда была гордой и сильной, Дэларис... иначе Тэннар не полюбил бы тебя. Беда в том, что у нас с Харадом разные представления о "границах". У нас нет такого — неважно, что подлец, зато _наш_ подлец. У вас — своим прощается то, что нельзя чужакам. Приходят чужие с мечом на нашу землю, чтобы поработить наш народ — они мерзавцы, захватчики и убийцы. Приходим на чужие земли мы сами, жжем чужие дома, угоняем в рабство тех, кто ни сном, ни духом ни в чем не виноваты — мы благородные храбрые воины, мстящие за предков. Не бойся, Дэларис. _Свою_ границу мы не переступим."

Она не ответила, — просто попыталась _уйти_. Проснуться даже не надеялась.

Присутствие майа исчезло — ушел и он; осталось только ощущение чужой жалости... грусти непонимания...

Рядом был Тэннар. Теплая, надежная, ласковая рука, которая поддерживала Дэларис на волнах сна и защищала от всего внешнего мира.

 

…В том, что Фродо находится где-то в пределах столицы, Гортхауэр даже не сомневался. Так же, как и в том, что периана держат в одном из мест, ничем не выделяющихся среди прочих — ибо жрецам известно, что об их обычных "тайных" убежищах в Мордоре прекрасно осведомлены.

Отслеживать нужно было жрецов из тех, кто владел чарами в достаточной мере; их визиты, их общение, их речи.

Сам Фродо не отвечал по-прежнему, но майа чувствовал, что тот, вдобавок, одурманен туманящими разум средствами, каких в Хараде хватало. Но держать Фродо на этом дурмане слишком долго не будут — это опасно для жизни; а значит — звать, звать его, быть может, очнувшись, он даст зацепку...

Кроме Гортхауэра, слежкой этой занималось еще восемь человек; но те были в Мордоре.

Майа оставался в столице. И сейчас он сидел в одном из скрытых тенью закутков близ рыночной площади, накинув на голову капюшон ветхого плаща. Посмотреть со стороны — обычный человек, один из множества простолюдинов, таких тысячи: может, ремесленник, а может, и вор, кто его знает... Казалось — дремал.

То, что он замечен, понять было трудно. Просто как будто что-то прикоснулось к душе, проскользнуло, прошло мимо... может, почудилось. Будь он в силах, то почувствовал и понял бы... наверное.

А потом что-то всколыхнулось вокруг. Вроде бы ничего не произошло, но... драка. Основательная, от души, охватившая базарную площадь в несколько секунд, как будто кто-то кинул спичку в стог сена. Дерущиеся приближались, и те, кто не ввязался ещё в этот водоворот, спешно пытались убраться.

Майа пробрался к ближайшей из ведущих прочь улочек; встревать в происходящее он был не намерен, приблизятся — проще уйти.

Толпа приближалась, как волна, откуда-то сбоку выскочили ещё люди, мешали уйти.

Он проскользнул между телами, отшвырнул кого-то, отбросил прочь подвернувшихся под руку... Может, его подстроено, его обнаружили?.. или враги начинают мерещиться везде и повсюду?..

Ладно — прочь отсюда...

Выходов было немного: с площади вели несколько узких извилистых улочек, и большая часть их была перекрыта толпой.

Когда он оказался в одном из переулков, где-то впереди мелькнули фигуры — остановились — исчезли...

Эгленн посмотрел наверх — пара драконов была относительно вблизи, но спускаться сюда, в город, можно было лишь в самом крайнем случае. Он присмотрелся, прислушался — нет, позади оставался шум толпы, впереди вроде бы все было как обычно. Осталось лишь чувство настороженности, готовности к нападению, к чему угодно...

Он пошел вперед.

Через некоторое время понял: его куда-то вели. Целенаправленно, уверенно, зная каждый его шаг. Кто, как — думать об этом было уже почти некогда. Ловушка?..

Может быть. Ладно, посмотрим.

Один из драконов спустился пониже — так, чтобы почти не было шансов, что его увидят с земли, и принялся следить за происходящим.

Над головой почти сошлись крыши домой. Из ближайших дверей вдруг появились люди — не враз, и вроде бы не обращали они на Эгленна внимания...

И вдруг он — почувствовал.

Как будто кто-то, кто стоял за всем этим, заколебался. На мгновение разорвалась мутная туманная пелена, и стало ясно: Фродо, это он — ищет, это по его указанию идут люди... и что-то вдруг остановило его.

"Ты узнал меня... — Эгленн стоял у стены дома, понимая, что сейчас в любой момент может случиться все, что угодно: стрела, удар магии... — Фродо, что же — мы теперь враги?.."

Он чувствовал ясно, как — своё: где-то вдали на Фродо надвинулись, не понимая, что его остановило, настойчивость, требование — продолжай, мы почти у цели...

Вокруг тревожно звенела тишина. Рядом были люди, — близко...

"Очнись! Они же делают тебя слепым и безвольным! Ты можешь сопротивляться, ты вернул из-за грани Мелькора — и не можешь одолеть приказа каких-то жрецов?!"

Отголоском донеслась яростная, отчаянная борьба... Дальше — ясность _слышания_ исчезла, он снова был один.

Ближайшая к нему дверь распахнулась, чуть не задев его, оттуда вылетел человек, наотмашь полоснул его клинком — внезапно, без единой мысли, без желания убивать, просто — как механизм. А потом человека куда-то дёрнули, снова — драка, свалка, непонятно кого непонятно с кем...

Эгленн успел отклониться — клинок лишь едва задел его плечо, почти неопасно.

Он не понимал, что происходит.

Напротив оказался закуток у стыка зданий — Эгленн смотрел, он передал своим то, что сумел услышать Фродо, и теперь вслушивался в происходящее — Фродо был где-то рядом, его нужно было звать, звать, звать...

Напряжение в воздухе нарастало, нависало, требовало выхода... и не находило его. И вдруг откуда-то долетело — умоляюще: да исчезни же, уйди, я не хочу, чтобы тебя убили, я не удержусь долго!..

Нужно было бы бежать, но... тогда — риск потерять Фродо вовсе.

Нет. Не в риске потерять его дело. Это лишь отговорка перед самим собою.

Просто не мог оставить его здесь, рядом, когда уже почти добрался...

"Он здесь. Следите за мной, я попробую найти его."

Эгленн в один шаг оказался у двери, за которой, по ощущению — где-то там должен был быть Фродо, и распахнул ее — незапертую... готовый войти.

Ощущение было — как след на болоте, неверный, исчезающий. По крайней мере, никто пока не выныривал из темноты, не пытался наброситься на него... и это было уже много.

Большой дом был полон теней.

Казалось, что в пространстве плавают нити, которые можно почувствовать. За них можно было ухватиться...

...Страх, усталость, сон, от которого не можешь очнуться. Ты в глубине омута, ты лежишь на дне, и сверху — одна лишь вода, где-то там светит солнце, ты тянешься к нему — и не можешь подняться, не можешь даже вздохнуть...

Эгленн пошел вперед — почти вслепую, полагаясь не на слух или зрение, а на это смутное чувство, словно тянешь руку в темноте, ожидая, что из мрака протянется ладонь, и ваши руки наконец встретятся.

Он шёл наугад. Если Фродо был здесь, — то где же люди, не может быть такого, чтобы его не охраняли... Но — никого, как будто вымерло всё. А ощущение _присутствия_ становилось всё сильнее.

Внутренний дворик тоже был пуст.

Там был фонтан.

А на дне его смутно виднелась чья-то фигура. Вроде бы человек... по крайней мере, был им при жизни... Женщина.

Эгленн бросился туда, замирая от предчувствия — мертва?..

След обрывался. Ощущение было — нет, не Фродо, но что-то общее, — почему? как знать... А теперь уже и не определишь...

Эгленн вытащил тело. Мертва, безнадежно, на шее — след от шнурка; задушили и бросили в бассейн. Он положил пальцы на ее лоб, пытаясь вслушаться: не найдет ли еще чего-то?..

Женщина была мертва. Почему, как она была связана с Фродо, почему след привёл к ней... предположить можно было многое, но все предположения рассыпались в пыль, когда Гортхауэр увидел у неё на шее кулон.

Жемчужинка.

Подарок Арвен, который Фродо когда-то хотел вернуть уходящим из Эндорэ эльдар, и который они не взяли.

Может быть, она помогла Фродо, и ее убили?.. А может, просто надели ей на шею этот кулон, забрав его у Фродо?..

Глаза женщины все еще смотрели в пространство; Эгленн закрыл ей веки, уложил рядом с бассейном — так, как положил бы живого человека... он не испытывал никаких чувств тогда, ночью, убивая работорговцев и их слуг — а теперь по душе резанула острая жалость.

И внезапно пришла волна дурноты, все вокруг закружилось в карусели, и тело вдруг ослабело. Он едва не упал рядом с мертвой женщиной, и только теперь ощутил боль в плече. Тот порез — значит, кинжал был отравлен... Фродо тут нет...

Он с трудом поднялся и шагнул к дверному проему.

Люди были рядом, он мог слышать шаги. Его искали. И рядом же была чья-то мучительная борьба — с собственным умением _видеть_, с тем, чтобы только не _найти_, не выдать, не дать возможности тем, кто стоит над душой, узнать, где сейчас пробирается Эгленн... Фродо. Всё-таки — не враг...

Он вдруг, быстро, понял, что сделает. Словно вспышка света — знание, что именно так будет правильно, а почему — кто знает; озарение? интуиция? Было уже такое в жизни, было — когда повинуешься мгновенному импульсу, предоставив чувствам решать за тебя...

"Фродо. Не нужно. Не скрывай."

Эгленн медленно, преодолевая головокружение, подошел к проему... уже зная, что там — люди, обыскивающие дом, что внутренний двор — почти единственное, что они не проверили...

"Стой! — крик Фродо почти реальным эхом разнёсся во внутреннем дворике. — Остановись, они схватят тебя, убьют, пожалуйста, не делай этого, хотя бы ради... ради Мелькора..."

Он задыхался, почти терял сознание.

"Не решатся, — ответил Эгленн. — Они знают о Мелькоре... и потом, я просто не сумею..."

Он не успел договорить. Чернота ударила по глазам, за секунду поднявшись откуда-то снизу и поглотив собой все окружающее. В долю секунды, когда сознание оставалось живым, пронеслось, что это — яд, какой-то незнакомый состав, странное действие...

Эгленн упал на пороге, едва ли не перед лицами появившихся людей.

Яд не был смертельным, но затягивал в свои тенёта крепко: не вырваться на поверхность тяжёлого забытья. Он не слышал, как его подняли, как завязали глаза, как долго несли, а потом — везли куда-то...

Очнулся он оттого, что ему в горло влили какую-то несусветную гадость, от которой можно было обратно же свалиться в обморок. Он был связан по рукам и ногам, привязан к чему-то, мог только поворачивать голову. Прямо перед ним стоял человек, закутанный в простое покрывало, обычное для харадцев, за ним маячили ещё несколько фигур. Он терпеливо ждал, пока снадобье подействует.

Эгленн вновь закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Получалось не слишком хорошо. Вздохнул... Посмотрел на харадца.

— Хороший яд, — проговорил. Вышло с трудом, слабость была такой, что даже говорить было тяжело.

— Хороший, — кивнул человек. — Ты не захотел разговаривать с Харадом. Что ж... ты не оставил нам выбора.

Если бы хотели убить — убили бы, пока был без сознания...

— Я не в обиде, — Эгленн попытался улыбнуться. — Чего вы хотите от нас с Мелькором теперь?..

— От тебя мы хотим одного: чтобы ты не лез не в своё дело, — любезно сообщил человек. — Именно поэтому ты здесь и в таком виде. Что же до Мелькора, то мы ещё проверяем и будем проверять всё о нём.

— Кто это — "мы"?

— Те, кто правит Харадом. Тебя устроит такое титулование?

— Короля вы уже благоразумно отодвинули в сторону?

Человек усмехнулся.

— Грубо. Ты считаешь, что в этой лёгкой перепалке вызнаешь какие-то важные вещи? Напрасно.

— С королем поговорить позволите? Или предоставите мне самому его звать?..

Человек скрестил руки на груди.

— Что ж. Поговори.

На его лице не отразилось ничего, как будто в словах Эгленна не было ничего необычного или дерзкого.

Эгленн вновь закрыл глаза. С королем он не говорил мысленно давно, очень давно — с тех пор, как полетевшие вскачь события с Кольцом перебросили его внимание к Гондору... А ведь считали себя друзьями. Легко могли слышать друг друга... и потом, когда влияние в Хараде начали набирать эти — "те, кто правит" — словно отрезало.

"Здравствуй, король. Прости, если отвлекаю тебя от важных дел."

Король будто резко повернулся.

"Как интересно. И что же, мне теперь всегда прибегать к таким мерам, чтобы ты соизволил обратить на меня внимание?"

"Я не тот, что прежде, король. У меня не осталось почти ничего из бывшего раньше. Я превратился в человека — даже говорить мыслями, и то могу отнюдь не с каждым. Я пытался звать и тебя, и Фродо, которого твои новые друзья увели от нас, и Тэннара... Того Гортхауэра, что ты знал, больше нет."

"А кто — есть? — жёстко спросил король. — Предатель и убийца, для которого союз, длившийся тысячелетия, ничего не значит?"

"Керлинар, очнись же ты наконец! Это они — убийцы, одержимые жаждой власти и мщения невесть за что и кому, готовые ради власти бросить Харад в огонь войны! Куда ты позволяешь им вести Харад? Хочешь, чтобы твоя страна превратилась во второй Нуменор? Будете сами жечь чужие дома, разорять, убивать, угонять в рабство? И это будет называться — великий Харад, благословенный Солнцем? Твои предки были благородными людьми, но я не заключал союзов с работорговцами!"

Король молчал, молчал долго. И — единственный вопрос:

"Почему ты не позвал меня раньше?"

"Потому что я был мертв, — с неожиданной злостью ответил Эгленн. — Фродо вытащил меня; я не знаю, как ему это удалось. Так же, как ему удалось вытащить Мелькора. Скажи спасибо, что я сейчас могу говорить с тобою. Дозволили..."

"А если бы мы не поймали тебя — это так и продолжалось бы? Убийства, попытки поставить Харад на колени? я, король, для тебя пустое место, я недостоин даже того, чтобы мой сюзерен поставил меня в известность? Ну спасибо, дожили."

"Я не мог этого сделать, пойми же! После моей и Девятки гибели твои люди и в грош нас не ставили, ликуя, что теперь сумеют взять свое силой. "Настал наш час, мы сметем с лица земли проклятый Гондор!" Наши посланники пытались призывать к миру — но с каждым месяцем крики о победоносной войне становились все громче, их поддерживали жрецы со своей магией и благословением Солнца, среди богатейших купцов нашлись те, кто готов был осыпать золотом всех, кто готовит войну. Богатства Гондора скоро падут к нашим ногам! Да, я убил этих людей. И если бы мог сообщить об этом тебе — не сказал бы тебе ничего, ибо ты не сдержался бы, предупредил их, а я сейчас уже не тот майа, что может убивать одним лишь усилием воли. И довелось бы снова решать — убил бы их снова."

"Я понял тебя, — сдержанно отозвался король. — И что же ты намерен делать — теперь?"

"Что мог — я уже сделал. Внес долю смятения в стройные планы победоносной войны. Керлинар, тебя не смущает то, как твои жрецы обходятся с Фродо? Или он и для тебя не более чем живое Кольцо? "

"Я не знаком с ним. У тебя другое: ты говоришь, он спас тебя. А когда этого не было? Когда он добровольно стал фигурой в чужой игре — так ли ты беспокоился за то, что с ним происходит?"

"Я беспокоился о том, чтобы вытащить Мелькора. И видит Небо — никогда я не стал бы вот так: опоить дурманом, сломать его душу, превратить в живой сосуд для чужой силы... Это хуже, чем просто убить!"

"Не стал бы? Но как ты сумел добиться того, чтобы он встал на твою сторону? Чтобы он спасал Мелькора, тебя самого — он же всё сделал для того, чтобы тебя уничтожить!"

"Лего задавать такие вопросы — трудно ответить... Ты можешь заглянуть ко мне в память, как делал раньше, когда я был воплощен в прежнем теле? Попробуй — я покажу тебе. Мы встретились с ним в Незримом... в его собственном сне. Кошмаре. А наутро... Наутро он вернул Мелькора."

"Что ж... — недоверчиво прозвучал в ответ голос короля. — Покажи. Говорят, что память не лжёт, особенно, если ты сейчас лишён силы."

"Смотри. Ты сейчас сильнее меня."

Эгленн вздохнул. Память его была открыта с того самого момента, как между ним и королем протянулась незримая нить мыслей. Если бы он и захотел сейчас что-то скрыть — всего скорее, не смог бы.

Король смотрел, вглядывался в чужие воспоминания — и только хмурился всё сильнее. Что-то ему не нравилось. Совсем не нравилось.

"Допустим, — проговорил он наконец. — Да, я вижу, ты не заставлял его сделать это силой. Но — ты всё же вынудил его. Ненамеренно, — ибо кто мог предположить, что он изменится именно так, в эту сторону, что он станет способен на такое..."

Король прятал свои мысли, не договаривал, что-то обдумывал.

"Вы убьете его. Вы убьете и тело его, и душу, если будете — вот так, превратив его в животное, в полусне исполняющее ваши приказы. Твои жрецы готовы пойти и на это, ведь нужно всего лишь — смести нас, убрать соперника-Мордор и раздавить Гондор, давнего врага — и Харад станет хозяином Эндоре, и живое Кольцо уже не будет нужно."

"И что ты предлагаешь? Отказаться от силы? Ты сам — разве ты не используешь его, и уже сколько раз? Да, это прячется за словами, за склонением его в свою пользу. Безусловно, это... безопаснее для здоровья. Но смысл-то тот же."

"Он мой друг. Ты видел — этот мальчик умирал, я ничего не мог сделать... Что было нужно — дать ему умереть?"

"Чего ты хочешь? — в голосе короля было еле заметное раздражение и явная спешка. — У меня мало времени."

"Перестаньте его убивать. Я не говорю — откажись от войны; я и так понимаю, что "те, кто правит Харадом", не дадут тебе этого сделать. Оставьте периана в покое."

"Ты же сам понимаешь, что этого не будет. Кто добровольно откажется от мощнейшего оружия?"

"Вы погубите это "оружие" и не добьетесь ничего. Чем сильнее на него будут давить, тем сильнее он будет сопротивляться. Не получится подавить его волю. Чем дальше, тем больше придется давить. Можно держать на дурмане, во сне, и тогда он не сможет выполнять приказы жрецов, и никакое тело не выдержит этого долго — вы просто отравите его."

"Возможно. Но для наших целей его времени хватит."

Король замолчал, — как отрезало мощной стеной. Стоявший перед Эгленном жрец шагнул в сторону, вполголоса позвал кого-то, в комнате пошла какая-то странная суета.

Эгленн молчал. Если бы Фродо мог вот так, по волшебству, исполнять все желания — он попросил бы периана, чтобы вернулись прежние, привычные способности тела. Не знать боли и усталости, не бояться обычного оружия и ядов... Сейчас Эгленн чувствовал себя заточенным в клетке из собственной плоти. Не уходила, мешала думать пульсирующая боль в голове, болели мышцы, горела рана на плече, казалось, что ремни врезаются в тело, как лезвия.

Жрецам, впрочем, это знать ни к чему...

Время шло, в комнате стало вдруг много народу, — когда это произошло, Эгленн как-то пропустил, не было — и появились... Началось движение, к нему явно кого-то вели, и из-за людей не было видно, кого именно.

А потом люди расступились.

Фродо с первого взгляда даже трудно было узнать, и дело было вовсе не в том, что на нём была харадская одежда: изменилось лицо. Сейчас он больше всего был похож на то, каким был в последние дни пути до Ородруина, — смертельно бледный, чуть не кости просвечивают, глаза обведены жуткими тёмными кругами, взгляд подёрнут туманной дымкой... сквозь которую продолжает светиться непреклонность.

— Иди, — прозвучало за его спиной. — Иди и смотри. И расскажешь нам всё.

Эгленн невольно, резко отвел взгляд — так ударила эта картина.

"Они убьют его. Он и так едва держится... Если они не перестанут его травить — можно довести до смерти всего лишь за несколько месяцев..."

Он заставил себя снова посмотреть на периана.

"Фродо..." — позвал мысленно.

Фродо медленно поднял руку к глазам — закрыться.

— Смотри, — напряжённо повторил голос над его головой. — Нам нужно всё: где он бывал в Хараде, с кем говорил, кто его сообщники. И быстрее.

Тот мучительно сжал виски. Жрец сделал какое-то неуловимое движение, и Фродо дёрнулся, как будто человек потянул за невидимый поводок.

— Нет, — почти без голоса прошептал он. — Я... не буду.

Эгленн молчал. Мысленно попробовал позвать своих — отклик был слабым и неверным, оставалось лишь надеяться, что они уловят — где он. Что поймут: Фродо рядом с ним.

Мысленно взять хоббита за руку... не зная, что выйдет из этого, не зная, хотя бы почувствует он — или нет. И держать, держать его, не давать соскользнуть в бездну мертвого безволия, вдвоем будет легче...

Тот отшанулся, как будто именно этого прикосновения и боялся больше всего, потому что от этого — услышат, через него, прочитают, получат то, что хотят... Но те — всё же что-то поняли и услышали, отчего незримый "поводок" натянулся ещё больше.

— Молодец, — нараспев сказал жрец. — Хорошо. Продолжай.

Да что же это!..

Закрыться. Закрыться намертво. Никогда не думал, что самому придется уходить в аванирэ, чтобы скрыть свое сознание — и от кого! От Фродо... Эльфы всегда считали аванирэ нерушимым; он умел ломать его, но даже для майа это не всегда было просто. Можно ли пробить аванирэ против желания того, кто делает это?..

Фродо от этого как будто легче стало. Нашёл в себе силы выпрямиться, поднять глаза.

— Нет, — голос стал не то чтобы твёрже, просто появился. — Я не смогу.

— Ты врёшь, — ласково отозвались в ответ. — Ты не хочешь.

— И это тоже, — тихо признался Фродо. — Но я не всесилен.

— Уж простите, избранники Солнца, но я тоже кое-что могу, даже в таком состоянии, — проговорил Эгленн. — И копаться в своем разуме не позволю никому. Тем более — для вас.

Жрецы переглянулись... а затем комната на глазах стала пустеть. Кто-то подошёл к Эгленну, разрезал ремни, привязывавшие его к креслу... а потом их оставили вдвоём. Фродо смотрел вслед уходящим, и по его взгляду отчётливо читалось: да знаю я, чего вы хотите, знаю, вы хотите, чтобы мы наедине всё же поговорили, чтобы я что-то узнал, а вы потом прочитаете...

— Да, — вслух сказал Эгленн. — Ты правильно понял. Поэтому даже не пытайся услышать мои мысли.

Фродо с трудом добрёл до стенки, прислонился к ней и медленно сполз на пол.

— Я не пытаюсь, — слабо сказал он. — Я ничего не буду делать против тебя... Гортхауэр. Я не хочу, а стало быть — не буду. Вот и всё.

Эгленн попробовал встать. Тело слушалось плохо — он едва не упал; по рукам и ногам начала растекаться новая боль — возвращалась чувствительность, так и должно быть... Он сел — вернее, почти упал — рядом с Фродо.

— Ничего, — проговорил он. — Справимся... Прости, что я не могу помочь. Сам стал как младенец. Что они делали с тобой?..

Фродо попытался найти ответ на этот вопрос, но не получилось: в памяти был провал, затянутый туманом.

— Не знаю, — честно сказал он. — Надо как-то выбираться. Но обсуждать это... не хочу. Узнают и не дадут.

Эгленн кивнул.

— Они умеют делать так, чтобы становилось невозможно говорить с теми, кто вовне, — сказал он. — Был бы я прежним — сумел бы. Так — не выходит.

О том, что там, далеко, его все же услышали — он не сказал; ибо наверняка их разговор слушали.

Фродо молчал. Не знал, что сказать, как... да и сил особо не было. Давящее ощущение чужой воли сейчас несколько ослабело, но от этого было не легче.

— Послушай, — Эгленн снизил голос до шепота. Вряд ли с этого был толк, но так становилось легче, — я не знаю, что будет дальше. Возможно, мне лучше добраться до короля, чтобы вернуть его на свою сторону — пусть даже _так_... Тебя ищут.

— Было бы странно, если б не искали, — вздохнул Фродо. — Только толку с этого пока... Сдаётся мне, они тебя не выпустят, а ежели попытаешься притвориться, что ты с ними заодно, так не поверят. Думать надо.

— Они хотят использовать тебя, как Кольцо. Замутить разум, заставить делать то, что нужно для них. Война с нами, с Гондором, дальше — через материк. Захватить все, что можно захватить, пока я — слаб, пока Мелькор лишен прежних сил, пока ты — жив.

— Да...

Фродо вдруг закрыл глаза.

— Я знаю, что делать. Только не мешай мне.

— Как я помешаю... Если, конечно, ты... — Эгленн не договорил, внимательно посмотрел на периана: не задумал ли тот навредить себе самому?

Фродо только покачал головой, не открывая глаз.

Сила Арды. Странная сила, которая отзывалась лишь в те моменты, когда он был на грани — отчаяния ли, страха, беспомощности... Она вдруг возникала, вставала во весь рост, как волна, и погребала его под собой — для того, чтобы он через мгновение обнаружил, что всё-таки может дышать. Сейчас он попросил у этой силы, — забери меня к себе, возьми моё дыхание, погрузи в бездну забытья, чтобы не было от меня вреда ничему живому, чтобы не видеть и не слышать, не брать и не отдавать, чтобы быть не мёртвым, но и не живым... забери меня...

И Арда вздохнула.

Лицо Фродо странно изменилось, стало резче, — заострились черты, стали симметричными... как у мёртвых, но всё же в этом лице была жизнь...

А чуть позже стало ясно: он спит — и это сон, больше похожий на смерть. Быть может, когда пройдёт в его жизни зимняя буря, когда выглянет снова солнце и вернётся тепло, он проснётся...

Эгленн смотрел на это — и в душу заползал страх.

Нет, это не смерть... Он не умрет. Но что они сделают с ним?.. Упрячут куда-нибудь в ожидании, пока Фродо однажды проснется — или сон перейдет в смерть? Попытаются уничтожить, чтобы "живое Кольцо" не досталось никому?..

Он, не вставая, взял Фродо на руки, как ребенка — да тот и был, словно мальчик-подросток.

Дыхания почти не слышно, сердце почти не бьется... едва-едва теплится жизнь, тлеет огонек, готовый угаснуть.

Эгленн опустил голову, и длинные волосы упали на лицо.

Правда была сказана тогда — может, лучше бы ему уплыть за Море, пусть — все забыть, но прожить свою жизнь счастливо. А не в этой постоянной борьбе всех со всеми...

За дверями послышалась возня, затем дверь со стуком распахнулась, кто-то рядом крикнул Эгленну — ты убил его! — кто-то ругался, что нельзя было оставлять без присмотра, что этот всё равно майа...

Эгленна отшвырнули к стене, забрали Фродо, снова — толпа, неразбериха, шум...

А если они решат, что он мертв?! Если решат уничтожить его тело?!

— Он жив! — крикнул Эгленн; на него почти не смотрели. — Да поймите же, бестолочи, он живой!

Прямо перед ним очутился один из жрецов, упёрся рукой в грудь.

— Пойдёшь со мной, — голос прорезал общий шум.

Эгленн не удержался — оскалился со злой насмешкой, настолько надменным было лицо жреца:

— Как прикажешь, господин.

Ему заломили руки за спину, скрутили, потащили прочь по коридорам, — оказалось, тут большой дом, целый лабиринт помещений, проходов, внутренних дворов, всё это мелькало, как сошедший с ума калейдоскоп, может быть, это действие яда даёт такой эффект, кто знает...

...а потом всё внезапно остановилось. Вокруг него сомкнулись стены, и только где-то высоко под потолком сквозь маленькое окошко проникал свет. И только певучий женский голос спрашивал, как пел — что же теперь будет, что же теперь будет, что же теперь будет... Даже не женский, нет: казалось, так плакала сама Арда, только что потерявшая кого-то дорогого...

Эгленн упал на пол и некоторое время даже не пытался встать — не было сил. Только удивился этому голосу: как будто реальный. Что он слышит — это голос Арды, или всего лишь видения?..

Лишь спустя несколько минут — наверное, от царившей здесь прохлады — стало легче; майа с трудом сел, напряг руки, пытаясь понять, можно ли освободиться. Не выходило: слуги жрецов знали свое дело. Хоть острый камень найти бы... Он по-прежнему видел в темноте: крохотная комнатка совершенно пуста, каменный мешок.

А голос все плакал, все звал, и только сейчас вдруг Эгленн понял, как давно не говорил с Мелькором, как давно не звал его. Боялся — не хотел тревожить...

Он слышал голос Арды. Сейчас — слышал, ясно, как никогда, как будто Фродо, уходя в не-бытие, оставил ему этот зов, это послание, но — от кого?.. Как будто Арда говорила, но не своего имени, а от чьего-то другого, и не сказать, чтобы этот кто-то был ей чужим...

Арда безмолвно плакала. От тоски расставания, от невозможности встречи, от невозможности взлететь и забыть обо всём, кроме свободы и простора.

"Мелькор... — позвал Эгленн. — Где ты, я так давно не слышал тебя... Ты тоже чувствуешь — это?.."

"Появился, — грустно улыбнулась тишина. — Я боялся звать тебя: вдруг помешаю, сыграю на руку кому-то, кто охотится за тобой..."

"Уже довели охоту до завершения. Я у них... ладно, это ничего. Фродо, Мелькор. Ты слышал?.. Он сумел — заснуть... словно смерть. А я беспомощен, как обычный человек. Они унесли его тело, и я не знаю, что с ним. Но с Керлинасом говорил — и на том спасибо, он, кажется, понял."

Вдали некоторое время молчали. Эгленн не слышал даже отголоса чувств, — их скрутили, зажали в кулак.

"А ничего, если я приду на них во главе войска орков? — как-то чересчур спокойно осведомился Мелькор. — Об этом они не подумали?"

"Они о многом не подумали. Вернее, полагали, что живое Кольцо решит все. Но Харад силен, и у них есть кое-какие умения чар: наши опытнее, но если дойдет до прямого столкновения, война будет жестокой."

Дверь распахнулась, в полутёмную комнатушку ворвался бешеный тревожный свет факелов. Эгленна подняли, завязали глаза, снова куда-то потащили... Чуть позже — бросили на какое-то жёсткое сиденье, он услышал стук копыт: явно куда-то повезли. Везли долго...

Мелькора он продолжал слышать: его тревогу, волнение, страх. Связь не прерывалась, видимо, ее и вовсе невозможно было разорвать, пока они оба на земле — или уж не теми силами, что были у харадских жрецов...

"Хорошо хоть в Валинор меня отправить им не приходит в голову", — мрачно пошутил он.

Мелькор вздрогнул, — похоже, слова о Валиноре никогда не станут для него прошлым, чем-то, о чём можно говорить легко... Он не ответил.

Дорога окончилась. Эгленна вытащили из повозки, он ощутил под ногами ровный пол... а затем повязку с глаз сняли.

Он был в королевском дворце, в одном из внутренних дворов, и вокруг была королевская гвардия. Неба в этом дворике почти не было видно: здания сходились очень близко, так, что можно было перескочить из одного окна в другое, не тратя время на обход.

Интересно, знают ли эти люди, кого охраняют... Конечно же, нет. А сказали бы — никто бы не поверил. Эгленн догадывался, как выглядит со стороны: в нем сейчас не было ничего общего с тем полумифическим Сыном Солнца, каким он вошел в харадские культы. Человек, грязный, в крови, натекшей из раны на плече, в изодранной грязной одежде, со спутанными волосами, похожими на звериную гриву...

Его привели в небольшой зал, где у окна — против света — ждали двое, мужчина и женщина. По знаку женщины ему наконец развязали руки, усадили в одно из кресел.

— Сядь, — проговорила она, и Гортхауэр узнал голос Дэларис. — Сядь, и поговорим спокойно.

Эгленн сел; лишь спустя полминуты он кое-как смог потереть затекшие запястья. Мерзкое чувство...

— Я рад, что ты готова к прямому разговору, Дэларис.

— Ты убил Фродо, — оборвала его Дэларис. — После того, как ты уверял меня, что он тебе друг, что он тебя спас, что он вызволил Мелькора. Как я понимаю, ты этим хотел спасти его от превращения в марионетку жрецов.

— Он жив. Это сон, а не смерть. И не я сделал это с ним: я сейчас ни на что не способен, не веришь — спроси ваших любимых жрецов. Он не хотел быть орудием чужой воли.

— Хорошо, — тем же тоном продолжала Дэларис. — Хорошо, пусть так. Чего нам ждать дальше? Того, что Мелькор двинет на нас Орду?

— К чему эти вопросы, Дэларис? Ты сама знаешь достаточно. Мы не нападаем первыми. Но если Харад двинет на Гондор или на нас свою армию — мы будем вмешиваться, не дожидаясь, пока вы дойдете до населенных земель.

— Это ультиматум? — холодно уточнила Дэларис.

— Это реальность. Или вы считаете, что у нас или Гондора нет права даже защищаться?

— Защищаться они будут, безусловно, — кивнул молчавший доселе король. — И стало быть, Средиземье ждёт большая война — всех со всеми. Прежние союзы ничего не значат, стало быть, союзы будут новыми. Возможно, не сейчас. Скорее всего, сейчас — не будет ничего. Будет тишина. Ты вырвал несколько лет тишины, Гортхауэр, в этом тебе отказать нельзя. Но Харад замкнётся, и мы найдём способ отлавливать ваших шпионов. А пока — мы отправим тебя обратно, в твой любимый Гондор. Союза — не было. Не было этих тысяч лет. Не было браков с людьми Мордора. Всё это была ложь и выдумки, это померещилось.

— Ваши жрецы начали кричать о победоносной войне, лишь только пал Тай-арн Орэ. Мордор пал, его сила стала ничтожной — сбросим древнее ярмо! Прижми своих кричащих о войне жрецов и разжиревших на чужой слабости работорговцев, Керлинас. Тогда и будем говорить о поддержании союзов.

Король пожал плечами.

— Раз нам не о чем говорить, то ты немедленно покинешь Харад. И не вздумай возвращаться.

— Где Фродо, король?

— Это ультиматум? — спросила Дэларис.

Эгленн повернулся к ней.

— Нет, Дэларис. Я хочу говорить с вами, как с друзьми, не как с врагами. У нас есть вполне конкретные условия. И если Харад откажется исполнять их — значит, Харад превратился в то же, чем некогда был Нуменор.

— Я подозреваю, что мы не сможем более говорить как друзья, — в голосе Дэларис впервые прорезалась тоска. — Это время прошло, и мне жаль это ушедшее время. Я не знаю, как разрубить этот узел. Я пытаюсь.

— Дэларис. Я повторяю то, что говорили наши посланники в течение всего времени, пока я болтался в Незримом. Откажитесь от затеи завоевать ослабевший Гондор. Приструните ваших обнаглевших торговцев, которые руками воинов, под видом защиты пограничья, устраивают набеги в гондорские земли. Освободите тех, кого захватили за последние годы. Да, я сам виноват, что позволил вызреть этому клоповнику, глядя на Гондор; но за четыре года моего отсутствия эта зараза сумела разжиреть так, как никогда не было за всю историю Харада! Сбросили ярмо, нечего сказать...

— Допустим, в твоих словах есть что-то разумное. Но посуди сам. Ты говоришь — работорговля. А ты можешь дать людям возможность зарабатывать другим путём? С этой работорговли кормятся наши дети!

— Ты что, Дэларис, издеваешься надо мной? — тихо и серьезно спросил Эгленн.

— Если ты так думаешь — то пойди и убедись сам. Да, сейчас многое держится на рабском труде. Рабы сеют хлеб и добывают железо. Да, в отношении не-гондорцев это называется иначе, — она даже не позволила себе усмехнуться. — Но наше деление на касты и есть то же самое рабство. И это началось не сейчас.

— А как, позволь тебя спросить, вы жили раньше — до падения Мордора? Как Харад жил все прошлые века? То, что творится сейчас, превратило вас в подобие Нуменора времен его заката. Мы, высшие — мы, сильные — наконец получили возможность жить чужими трудами. Отныне мы можем пригнать чужеземцев, на которых можно будет свалить всю грязную и тяжкую работу — над нами больше нет Мордора, который покарает за это! А жрецы Солнца благословят нас: придумают сотню объяснений, почему нам — можно. Некогда "высшие" говорили: сами Валар нам дали над низшими власть! Если бы ты, Дэларис, жила в те времена — тебя тоже могли бы увезти в чужую страну, и сделать там кем угодно — ты красива и молода, тебе нашлось бы место шлюхи в портовом притоне; и ты бы ежедневно раздвигала ноги перед десятками мужчин, а за отказ тебя бы избивали, превращая в покорное животное. А "высшие" говорили бы — мы в своем праве, этим кормятся наши дети!

Он не понял, чьей была рука, резко ударившая его по лицу.

— Хватит! — спокойно сказал король. — Убирайся отсюда. Ты не способен ни на что, кроме как оскорблять нас, — значит, нам не о чем говорить. Я не могу тратить на тебя своё время.

Он хлопнул в ладоши, тут же появились воины.

— Увести.

— Лучше бы ты оскорблялся тем, до чего довел свою страну, король.

Эгленн встал, и на несколько секунд — прежде, чем чужие руки легли майа на плечи — их взгляды встретились.

"И ты не ответил на главный вопрос — где Фродо. Я не хочу говорить с вами на языке силы, но ты сам вынуждаешь меня!"

"Я не знаю", — спокойно отозвался король.

Воины вывели Эгленна из дворца. Снова — связаны руки, снова — тесная повозка и путь куда-то прочь, далеко...

"Так узнай! Король ты или марионетка в королевских одеждах? О какой чести, о каких оскорблениях ты можешь говорить после подлости, что творится у тебя под носом?! "

Ответа не было.

Путь занял весь день до вечера — и окончился вблизи нагорья. Совсем недавно отсюда ушёл Фродо, там, наверху, был лагерь "тёмных"... Эгленна заставили выйти из повозки — и оставили одного.

Только сейчас он увидел дракона, который кружился в небе всю дорогу, пока они ехали к этому месту. Еще пара драконов спикировала сверху — и некоторое время ушло на то, чтобы прийти в себя, передать остальным то, что с ним было... У кого-то была с собою еда — и только тут Эгленн осознал, что, оказывается, хочет есть и пить. Даже сил прибавилось.

— Я лечу в Гондор, — коротко сказал Эгленн, едва почувствовал, что хотя бы не рискует упасть с дракона во время полета. — Нужно многое обсудить. Боюсь, что войны избежать все-таки не удастся.

Человек — драконий всадник — только молча поддержал его за плечи. Что тут скажешь... Хорошо, что выбрался.

 

...Дракон сделал круг над Минас-Тиритом и опустился перед его Вратами. Эгленн спрыгнул на землю, без всяких чар ощущая на себе десятки враждебных взглядов, что следили за ним с городских стен, и пошел к вратам, где несли дозор воины.

За время облёта к воротам выбрался, похоже, чуть не весь гарнизон, и Эгленна встречали воины. Вопрос — "что тебе нужно" — можно было понять, вовсе не владея умением читать мысли.

— Мне нужно увидеть леди Арвен, если государь Арагорн еще не вернулся, — проговорил Эгленн. — Я принес новые вести из Харада, и это не терпит отлагательств.

— Государь вернулся, — хмуро сообщил один из воинов. — Мы сообщим о тебе. Отошли дракона: негоже такой... такому существу пребывать вблизи Белого Города.

Дракон, услышав эти слова, демонстративно разинул пасть — и взвился в воздух. Похоже, обиделся.

— Это хорошо, что вернулся Арагорн.

Его проводили во дворец. Город жил прежней жизнью, — показалось, где-то на рыночной площади мелькнула фигура Айсы, её лицо – запоминающееся, узнаваемое, несмотря на расстояние...

Ничего не изменилось, только город лишился одного: Фродо. И как будто — по ощущению — стало тусклее...

Эгленн ждал, когда Арагорн выйдет к нему. А ведь прав король Харада: ни разу еще не было такого, чтобы Мордор и Харад стали врагами.

Арагорн появился вскоре, при виде Эгленна — нахмурился.

— Глашатай Саурона? — чуть удивлённо спросил он. — Что ж. Как я понимаю, ты пришёл посланником от Мордора, говори, я слушаю тебя...

— Я не глашатай Саурона, государь, я — сам Саурон, — Эгленн усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза. — Эгленн — одно из моих прозваний. Не хочу, чтобы между нами были недомолвки.

Арагорн как будто налетел на невидимую стену. В глазах металось: не может быть, это же он, мы же видели его сами, а как же...

Через мгновение он уже взял себя в руки.

— Хорошо. Хорошо. С чем ты пришёл на этот раз?

— Много новостей. Я был в Хараде. Во-первых, Харад. Похоже, войны все же не избежать: они уверены в слабости Мордора, что это единственный шанс смести нам, пока мы слабы. Жрецы не хотят переговоров, не хотят слушать об условиях мира. Они перешли к политике силы, тем более, что сами овладели многим из умений магии. Во-вторых — Фродо. Он, похоже, обрел силу уничтоженного им Кольца, но владеть ею по-настоящему не может; она проявляется сама, в минуты, когда он подлинно хочет этого, так он вытащил и меня, и Элло. Харадские жрецы сумели похитить периана и заставляли его использовать эту силу к своей выгоде. Фродо сопротивлялся. Долго. Не всегда получалось. Он нашел единственный способ. Как ему это удалось — не спрашивай, я сам не понимаю толком. Он попросил Арду, и та помогла ему. Он... заснул. Это почти как смерть... между жизнью и смертью. Он в Хараде, я был там сам, пытался говорить — без толку.

Арагорн долго смотрел на Гортхауэра, — оценивал, напряжённо думал, прикидывал... потом просто позвал слуг, и те принесли вина.

— Так. Для начала тебе надо что-то выпить. Остальное потом.

Тот вздохнул и принял вино.

— Спасибо. Ты прав...

Он глотнул терпкую жидкость, потом еще... Легче не стало, но в голове как будто слегка зашумело.

Арагорн внимательно поглядывал на него, _ будто никак не мог привыкнуть к мысли, что это и есть Саурон, перед ним, во плоти.

— Арвен поведала мне о твоём возвращении и о том человеке, Торнаре, который был послан из Харада. Ты говорил — чтобы опорочить Мордор. Твои слова подтверждают это. Если Харад нападёт на нас, и если вы отрекаетесь от такого союзника, чтобы поддержать нас — чем мы можем располагать?

Эгленн медленно пил вино — и в перерывах между глотками говорил.

— Разведка. Вы сами не сможете узнать, когда отряды Харада выступят, куда, как. У нас это поставлено давно и надежно. Далее. У нас есть драконы. Их довольно много. Это возможность бить с воздуха. Они почти неуязвимы для стрел... но не их всадники, конечно. Это еще и скорость: с их помощью можно перебросить множество воинов, куда нужно, можно доставлять припасы — все очень быстро. У харадцев ничего подобного нет. Кроме того, сами драконы разумны, они не нуждаются во всадниках, чтобы умело сражаться. Далее. Магия. Ничего по-настоящему серьезного сейчас мы не можем, но наши люди умеют говорить мыслями, засчет этого командование происходит быстро и надежно, и отряды действуют слаженно. Если придется сражаться в союзе, лучше, чтобы ваши командиры тоже умели это. Далее. Полоса путей между Харадом и Гондором... и Мордором тоже. Оазисы, где имеется вода. Если мы уничтожим тамошние колодцы — это задержит продвижение войск. Впрочем, думаю, они будут к этому готовы.

— Как полагаешь, почему они отпустили тебя? Когда они думают выступать?

— Мелькор. Они боятся провоцировать его. Что до выступления... Арагорн, у них есть маги. У них есть возможность превращать людей в зомби. Почти наверняка они будут использовать эти умения. У них, кстати говоря, есть боевые мумаки, но они опасны только против пехоты. Возможно, у них что-нибудь припасено и против драконов — еще предстоит это разведать. Сейчас я уничтожил их лучших военачальников из тех, кто ратовал за войну, несколько жрецов и купцов из их верхушки. Это внесет свой разброд, но, по-моему, отказываться от планов они не намерены. А главное — их много. Нас же — мало. Силы Гондора малы, ты знаешь это сам. Народ Мордора может воевать, но... — Эгленн покачал головой, — нас мало. Есть еще Орда.

Арагорн побарабанил пальцами по столу.

— Вполне достаточно для того, чтобы разгромить Харад — при условии, чтобы быть готовыми к потерям. Война при таком раскладе будет выиграна, но ценою многих жизней. Я не хочу этого, но если вариантов не будет — я буду воевать.

— Я тоже не хочу. Я не хочу и самой войны: слишком многое связывает нас с Харадом, и я не хочу, чтобы их люди нас возненавидели. Простые люди в большинстве своем имеют мало отношения к тем, кто зовет их на войны: там столько же хороших людей, и столько же мерзавцев, сколько и в любой земле. Тэннар, один из наших, женат на дочери короля, и будет поддерживать Харад уже поэтому... Если Харад выступит — мы бросим на них драконов. Без всадников. Одних драконов. Я не хочу губить людей понапрасну. Далее — у нас есть Орда. Перебросить орков на драконах к тем рубежам несложно, мы сделаем это заранее, перебросим их в приграничную область.

— Звучит обнадёживающе, — кивнул Арагорн. — Но есть один нюанс. Подозреваю, они будут шантажировать нас жизнью Фродо. Правда, это можно сделать всего один раз.

— Фродо... Моих возможностей сейчас не хватит, чтобы вытащить его. И первое, что я подумал — что они могут уничтожить его тело.

— Судя по тому, что ты рассказал, — нет, — Арагорн был мрачен. — Полагаю, они будут пытаться пробудить его. Снадобий у них, похоже, хватает, а не будет результата — изобретут что-нибудь ещё. Живое Кольцо, надо же. Нет, на их месте я бы не отступился, испробовал все возможные и невозможные методы.

— Я не знаю, слышит ли он, чувствует ли что-нибудь в этом сне. Но он не захочет просыпаться. Они и без того держали его в дурманном полусне, чтобы подавить волю... Арагорн, понимаешь — мы с королем всегда считали себя друзьями. А теперь — теперь он идет на поводу у жрецов, обещающих ему власть в Эндоре и полную свободу делать все, что угодно.

— Я понимаю.

Арагорн вздохнул, мгновение помедлил... и положил руку на его. Спрашивал сам себя: не сон ли это, — но нет, не сон, и наяву был Мелькор — Элло...

— Послушай. Харад придётся перекроить заново. Иначе мы всю оставшуюся вечность будем снимать боль, а не лечит саму рану. Я не знаю Харад так, как знаешь ты, и я не могу сказать — что нужно сделать, чтобы выкорчевать эту заразу. Вот только боюсь, мы не успеем спасти Фродо.

— У меня единственный залог его жизни — сам король Керлинар. Его дочь и Тэннар... Тоже. Вся надежда, что они не позволят его убить. Жрецы могут его убить уже ради того, чтобы сила не доставалась никому. Но мне хочется верить, что для Керлинара Фродо — не просто оружие, с которым нельзя совладать.

— А он его видел? Или это просто — по принципу человечности?

— Видел ли — не знаю. Думаю, видел — неужели бы не захотел. Но именно — всему же есть предел. Мне не жаль себя, когда они обходятся со мною, как с врагом; наши люди тоже знают, на что идут, когда рискуют... но Фродо!..

Арагорн молча налил ему ещё вина. Всё это действительно походило на сон: и то, что тут на самом деле был Мелькор, и то, что сидит сейчас перед ним Саурон и отчаянно переживает за того, кто совсем недавно убил его самого и уничтожил созданное им Кольцо... Подумалось: да, за возвращение Мелькора можно было и простить всё это, но по всему же ясно, что это примирение произошло раньше, и только вследствие этого было — возвращение...

— Кто, кроме тебя, может сейчас искать его в Хараде?

— Наши люди. Владеющие чарами. По тем отголоскам, что можно услышать в Незримом. Вернее, ясно, что он на территории дворца, вернее, примыкающего ко дворцу храма... но его ведь охраняют, и охраняют со всей мощью умений жрецов. Был бы я прежним — прошел бы и забрал его. Сейчас — не сумею. А наши владеющие чарами не справятся со жрецами.

— Можно эдакую вылазку с воздуха устроить, — задумчиво проговорил Арагорн. — Понятное дело, что чарами его маскируют так, чтобы не найти, но...

— У этого храмового комплекса глубокие нижние ярусы. Несколько этажей, лабиринтного типа — взяли идею с того, что я некогда создал под Барад Дуром. Пройти там, не владея чарами — дело почти безнадежное. И, скорее всего, Фродо где-то там. Драконы тут не в помощь...

— Плохо дело, — подытожил Арагорн. — Но в любые подземелья можно войти с поверхности, вопрос только в том, чтобы знать — как. Эта твоя дочь короля может знать? Там есть хотя бы один человек, которого можно сподвигнуть на то, чтобы спасать Фродо? Или будем воевать с Харадом, а Фродо — как получится... точнее, чтобы не лгать себе, — как НЕ получится?

— Вот ее-то я и хочу попросить о помощи. Если, конечно, сумею дозваться. И если она захочет со мной говорить.

— Слишком много "если", — покачал головой Арагорн. — Ладно. В любом случае, наносить удар по Хараду без повода с его стороны — это против законов чести. Разве что подготовиться, пригнать орков на драконах и напрямую объявить войну. Но тогда это будет война, объявленная Мордором, ибо никаких орков и драконов у Гондора нет. А пока ничего не произошло — отдыхай. Тебе досталось. Айса тебя проводит...

— Я не буду скрывать, кто я такой, — устало сказал Эгленн. — Надоело вранье, да и... Все равно не поверит.

Арагорн кликнул слуг, те послали за Айсой. Верная служанка королевы появилась вскоре, — при виде Эгленна в глазах блеснула радость, но тут же померкла: заметила, что тот измотан.

— Пойдём, — заторопилась она. — Отведу тебя в комнату.

— Устал, — признался Эгленн. — Как ты тут? Что нового, пока меня не было?

Айса повела его по знакомым коридорам. Всё-таки не просто так Фродо так любил этот город-крепость: в нём чувствовалось что-то уверенное, надёжное, когда _есть_ дом, крыша над головой — вопреки всему.

— Что нового, — нараспев повторила она. — Вот Государь вернулся, все были рады ему. Элло остался Ордой править, — ну понравился он им, и всё тут. Того жуткого орка прикончил собственноручно, и ещё с ним несколько эльфов. Вот уж не представляю, какими должны быть эльфы, чтобы с орками заодно убивать, — Айса невольно передёрнула плечами. — А так-то... что тут может быть нового, когда всё тихо.

— Тихо, — Эгленн усмехнулся. — Ничего себе — тихо. В Хараде только и воплей, что о мести ненавистному Гондору, собираются войска, а тут — тишина...

Айса пожала плечами.

— Ну, у нас-то не вопят.

— Фродо у них. Между жизнью и смертью... — Эгленн остановился на пороге той комнаты, где еще недавно жил хоббит. — Интересно, нужно ли мне теперь спать? Пока все было нормально — я обходился без этого, но теперь... яд этот, что ли, так действует...

Он скосил взгляд на плечо, на разодранную по-прежнему рубаху. Только сейчас осознал, что стоило бы хотя бы сменить одежду, а то похож больше не на посланника, а впору милостыню просить в таком виде.

Айса остановилась, — осознавала услышанное.

— Подожди, сейчас одежду принесу... и это... яд?! И ты молчишь? И королю не сказал?! Он же у нас тут первый целитель...

— Не пришло в голову. Знаешь, вначале вымыться надо. На орка похож, честное слово...

— Сейчас. Сейчас всё сделаю, — Айса засуетилась. — Прикажу, воды натаскают, горячей...

Она оставила его в комнате, скрылась за дверью, потом, спохватившись, выглянула обратно.

— И еда сейчас будет, — пообещала она и снова исчезла.

Эгленн остался один.

Он тяжело опустился на кровать — ту самую, на которой столько дней, не вставая, лежал Фродо. Для периана она была слишком большой, для него — маловатой. Впрочем, сойдет... Стащил с себя рубаху, грязную до черноты. Хорош "Властелин Мордора"...

Мелькор знал, — просто чувствовал. Знал, что Гортхауэр выбрался, что тот цел... надеяться на то, что действие яда пройдёт без последствий, не мог, и от этого сжималось сердце. И хотелось бросить всё, прилететь... но как тут прилетишь. На драконе, оставив орков надолго без присмотра? когда только-только удалось навести подобие порядка? рискованно, этого и сам Гортхауэр бы не одобрил, хотя был бы рад ему...

"Я слышу тебя, и это главное. Справлюсь..."

Эгленн все же опустился на кровать. Сейчас, в покое, он невольно прислушивался к своему телу, и начал понимать, что с ним что-то происходит. Было как будто холодно — но и жарко одновременно, и мутились мысли. Яд, что ли... Или просто человеческая усталость...

"Я не могу сейчас прилететь, — в голосе Мелькора было чувство вины, с которым он ничего не мог сделать. — Я должен быть здесь, иначе всё развалится, иначе... ты понимаешь. Но... Мы ведь с тобой так и не виделись ещё..."

"Прилететь-то можно, но только ненадолго. Лучше им вообще не знать, что ты отлучаешься. Не знаю, что со мной происходит... похоже, яд: тело странно реагирует на него. Не как у человека — тот бы давно был мертв, но... Словно я погружаюсь под воду... Хочется подчиниться. Заснуть. Как Фродо..."

"Нет! Жди меня, я... сколько же времени надо... я не успею вернуться до рассвета, это неважно... Жди меня!"

"А может, мне просто впервые хочется поспать, — проговорил Эгленн, сам не замечая, что даже его мысли становятся медленными и тягучими, — выспаться — и все пройдет..."

"Может быть, — в голосе Мелькора была неутихащая тревога. — Только мысленно... возьми меня за руку. Я прилечу так быстро, как только смогу..."

Эгленн ничего не ответил, только и вправду представил, что берет Мелькора за руку — и держит, держит...

Он слышал, как будто сквозь толщу воды, как до него доносится встревоженный голос Айсы, но голос был таким тихим, и так хотелось раствориться в тишине и покое, что он не отвечал, и только знал — на его лице блуждает улыбка. Впервые за долгое, долгое время.

Айса не сразу сообразила, в чём дело, — перепугалась, может, плохо человеку, мало ли откуда он такой потрёпанный явился... потом осторожно провела по волосам, — похоже, просто устал смертельно, спит, не слышит ничего. Подумала: перевязать бы хоть, умыть немножко, но ведь жалко, проснётся...

Она потихоньку вышла за дверь, вернулась с подносом, поставила на столик у кровати. Проснётся — поест.

Забеспокоилась Айса только наутро, когда тот так и не проснулся; по-прежнему лежал поверх чистого покрывала, и по-прежнему слегка улыбался. Только теперь — почти не дышал, и впервые Айса осознала со страхом, что кожа его — холодная, словно у мертвеца. Не только руки — это бывает; все тело...

И наутро испугалась не только Айса.

Огромный дракон завис возле верхней галереи, с его крыла на каменный пол спрыгнул человек, — как будто и не было пропасти под ногами, как будто неверное движение и не грозило ему тем, что он разобьётся...

Его никто не успел остановить: воинам оставалось только проводить его взглядом. По счастью, кто-то всё сумел вглядеться и узнать Элло, — а то недалеко было и до паники... Крылатой твари тесно было висеть возле дворца, она развернулась и взмыла в небо.

Айса увидела Элло, когда тот ворвался в комнату, подбежал к Эгленну. Случайно пересеклась с его взглядом — и отпрянула.

...он боялся, что его сил не хватит. Что такое — быть почти человеком, когда только-только заново научился говорить мыслями, слышать чувства, когда единственное, что можешь, — это исцелять, и то... а если сейчас — поздно? А если — всё?.. Не думать. Не сметь тратить силы на это. Удержаться от того, чтобы душа провалилась в холодную пустоту...

Спокойно. Взять ледяные руки в свои. Это не обязательно, но... так лучше, так привычней. Почувствовать другого, коснуться души, и...

Когда-то власть над материей позволяла мысленно представлять себе искалеченное тело — здоровым, и одним этим исправлять то, что натворили люди... стихия... неважно... Теперь — сложнее, теперь продираешься сквозь ставшую чужой ткань бытия, чтобы сделать её — своей, нужно прилагать усилия, изматывающие до предела...

Дозваться до музыки чужой плоти. Каждый из вас — мелодия жизни, и сейчас твоя музыка почти стихла, но... я соединю её со своей, я _знаю_ её, я подхвачу твой голос, и вместе мы поднимем эту мелодию из тишины — в звонкую и ясную обитель жизни... вернись... вернись, Ортхэннер, ведь это же я...

Там, в глубине, Ортхэннер был вместе с Фродо. Почему так случилось, каким образом — Мелькор сам не мог понять, наверное, уже в отравленном сне Эгленн пытался найти хоббита, поддержать его, а может — просто хотел знать, что тот — где-то рядом... Да, его ставшее почти человеческим тело и вправду было отравлено, но уже само пыталось избавиться от яда, потому и пришел этот сон — телу не хватало сил, нужно было собрать воедино все, что можно.

Душа оставалась там. Она блуждала по подземным лабиринтам харадских храмов, чтобы отыскать дорогу к тому, кто сейчас так же лежал в полумертвом сне...

Мелькор мог только звать — и понимал, что Ортхэннер его не слышит. Исцелить тело было можно, но — время, безжалостное время, оно было уже упущено, и чем дальше, тем сложнее... У него уже у самого кровь стучала в висках, перед глазами плясали чёрные точки...

"Вернись..."

Эгленн не отвечал, и у Айсы, смотревшей за всем этим, крепло убеждение, что тот — попросту умер, и Элло пытается дозваться до мертвого.

Но нет. Билось сердце, хоть и медленно, и видно было, как на застывшем, почти неживом лице метаются под закрытыми веками зрачки.

Видит сон?..

 

...В подземельях харадского храма было темно, но для Эгленна сейчас там висела прозрачная чёрно-синяя дымка: люди "подправили" тьму в свою пользу, создав там защиту от нежелательных визитёров. Впрочем, бесплотной душе они не могли помешать.

Он сам не вполне понимал, что делает. Нужно было отыскать Фродо. Во что бы то ни стало. Его тянуло к нему, словно магнитом, нужно было увидеть его лицо... от этого зависело многое, вся жизнь... но он не понимал даже того, как передвигается в этом тягучем пространстве.

Медленно раздвигались волокна темного тумана, мысленный взгляд был подобен тусклому лучу света.

"Фродо..." — позвал он, почти не надеясь, что его услышат.

Темнота шевельнулась, она смотрела тысячей невидимых глаз — сквозь него, не видя: эти глаза были рассчитаны на живых.

И вдруг... он увидел.

Волокна тёмного тумана удерживали, будто путаницей морских водорослей, живого, — живую душу, и знакомые ясные глаза смотрели из темноты. Глаза эти сейчас были почти прежними, — как будто всё, что ушло из Фродо наяву, осталось здесь, в Незримом.

В живом мире Эгленн вдруг вздрогнул всем телом — и замер, тело его резко напряглось.

"Это я, Эгленн! Мы ищем тебя, мы найдем, поможем... только не уходи насовсем!"

"Эгленн... — пространство слабо заколебалось. — Эгленн... ты живой? Пожалуйста, подойди... надо... посмотреть в глаза, понимаешь? Нет, не понимаешь, но... так надо... глаза — это душа... ты живой..."

"Я живой, правда же... как и ты..."

Майа приблизился к нему — не сказать — "подошел": ведь у него сейчас не было тела.

"Мы не бросим тебя."

Лицо Фродо здесь, в Незримом, во сне, было почти чётким, — как будто он силился оставаться видимым, старался удержаться. Почти прежний, — ясный взгляд, полный тревоги, попытка улыбнуться, мол, ничего, как-нибудь разберёмся, и не из таких бед выбирались...

А затем — за взглядом Фродо стремительно стали проступать другие глаза, с тем же выражением, огромные, с длинными ресницами, и вязкость темноты стала стремительно отступать... и Эгленн ощутил, что его руки кто-то крепко сжал, не сознавая, что это уже — до боли...

"Гортхауэр!.."

Он глубоко, резко вздохнул — и закашлялся, и с этим ощущением в сознание Эгленна ворвался окружающий мир.

Мелькор. Страшная тревога в его лице.

— Я... Я тут, — проговорил он. Горло было — как наждак. — Я нашел его...

Мелькор с силой потянул его к себе, — обнял, прижал к груди. Короткий взгляд на Айсу, та как-то на лету сообразила, что надо, налила воды в кубок, от волнения чуть не опрокинула.

Мелькор взял у неё кубок.

— Пей. Да пей же!.. почему ты не сказал Арагорну, что ранен?

Эгленн принял кубок — руки оказались слабыми — и в несколько глотков выпил его.

— Дай еще... Я не подумал, что это серьезно... Сколько прошло времени?

Мелькор только глянул на Айсу, — та тут же налила ещё воды. Никак не могла взять в толк, откуда он тут появился, да ещё так вовремя, было в этом что-то волшебное, а то, что Эгленн всё-таки пришёл в себя, — и вовсе чудо.

— Сейчас уже близко к полудню, — сказал Мелькор. — Я тут с рассвета, боюсь, под дверью уже стоят те, кто видел, как я примчался на драконе... впрочем, неважно.

Он вдруг пошатнулся, тут же крепко прижал к себе Гортхауэра, — тот слышал, как неровно бьётся сердце.

— Кажется, я немного устал... думал быстро обернуться, но не выйдет. Ничего, Орда не убежит.

— С ними нужно просто быть жестоким, это главное, — Эгленн чуть отстранился, выпил очередной кубок. — Мелькор, а я ведь нашел его. Нашел Фродо. Правда, боюсь, своими силами я его оттуда не вытащу...

— Я сам туда отправлюсь, — быстро сказал Мелькор. — Расскажешь, куда именно.

По глазам было видно — ему пока не до Фродо, он ещё не отошёл от того, что чуть не потерял своего фаэрни, от того, что увидел его на грани смерти...

— Нужно попросить Дэларис, чтобы помогла... Мелькор, ты на себя-то посмотри, скажи честно — а ты, ты сумеешь с этим справиться? Окажешься сам в западне...

— Не знаю, — признался Мелькор. — Но как ты себе это представляешь? Чтобы женщина, которая считает тебя предателем, поддалась на твои уговоры? Но пусть, ты умеешь убеждать. А дальше? простой человек, пусть и _изменённый_, — против чар жрецов? Я даже в нынешнем варианте сильнее её.

— Знать точно, где он будет. Хорошо, храм, подземелье... Но оно большое. И напичкано разнообразными сюрпризами для нежданных гостей. Научил на свою голову, — Эгленн невесело усмехнулся. — Всего скорее — они почувствовали мое присутствие, а значит — перенесут Фродо куда-то в другое место... они ведь знают, что я сейчас далеко не всесилен. Вот тут-то и могла бы помочь Дэларис. Узнать. Она ведь, ко всему, еще и жрица Солнца...

— Жрица? — Мелькор удивлённо поднял брови. — Как интересно. Отец — король, дочка — жрица главного культа. Ну чистое семейное дело. Удобно, что и говорить.

— Вся высшая знать так или иначе связана с культами небесных светил, — пояснил Эгленн. — Просто в разном статусе. У тебя еще не было времени, чтобы изучить эти культы — довольно, конечно, странно видеть все это: как зарождаются и тысячелетиями развиваются зачатки чужих взглядов на мир... Посмотришь — узнаешь там и сам себя.

— Ох, только ещё не хватало, чтобы они мне молились, — искренне сказал Мелькор. — Представляю себе картинку: толпа людей на коленях в каком-нибудь огромном храме возносит моления: о всеблагой Мелькор, или как они меня там назовут, ниспошли дождь! И вот дождь идёт, а я как был за Гранью, так и оставался. И никому из людей даже и в голову не приходит, что я тут ни при чём? что в дожде виноват не конкретный вала, а обычные законы природы?

— Знают они все это, знают. Образованные люди — знают. Мы старались не позволять развиваться суевериям сверх меры. А в благое высшее существо... — Эгленн вздохнул, — положа руку на сердце — разве нам самим не хочется верить в это так же? Иначе весь мир кажется висящим на волоске.

Айса, терпеливо слушавшая их, тронула Гортхауэра за плечо.

— Ты бы пошёл вымылся, что ли. Вчера не добудилась. Хотя вам, похоже, всё равно, только уж вы... это... — она не удержалась и хихикнула, — не при меня, ладно?

— Да, да... Ты права, — Эгленн только сейчас сообразил, что он по-прежнему грязен до неприличия. — Вода там горячая есть?..

— Да остыла уже, куда ж ей деваться... пойду прикажу, чтобы согрели. А то, говорят, тут драконы летают, позвать бы, чтобы огнём дыхнул, враз бы согрелась...

— Он скорее сожжет все, не получится. Да эти наши и не из огнедышащего племени. Ладно, Мелькор, — Эгленн повернулся к нему, — пойду приводить себя в человеческий вид. А то я за последнее время репутацию Владыки Мордора совсем уж опустил.

Айса засмеялась.

— Да, хороший теперь у Мордора "владыка"... Надо думать, когда Саурон был, ему мыться и вовсе не приходилось, нравилось быть страшилищем.

Эгленн скорчил страшную рожу, приставив пальцы ко лбу наподобие рогов, и по-орочьи зарычал.

— Вот таким, и огонь из пасти... Ладно, я пошел.

— Ага, и орки даже спали по стойке смирно, — вслед ему заметил Мелькор.

Вернулся майа лишь спустя целый час, в чистой одежде — гондорской, с влажными волосами, забранными в хвост; и бросалось в глаза, что, несмотря на долгое пребывание под харадским солнцем, он как был совершенно бледный в первый день своего появления — так и остался. Совершенно ровная, неестественно светлая кожа, словно у вампира из сказок. В сочетании с резкими чертами лица и яркими глазами это производило недоброе впечатление.

— Как же хорошо быть чистым, — Эгленн блаженно вздохнул, опускаясь на прежнюю кровать. — Кажется, даже ходить легче — груз с себя скинул.

— До двух пальцев толщиной не грязь, а дальше само отвалится, — кивнул Мелькор. — Ладно. Айса, скажи королю, что я здесь. Сразу обратно не полечу: я не железный, отдохнуть надо...

Он кинул взгляд на Эгленна и только головой покачал. Айса исчезла.

— Теперь относительно Фродо. Как, говоришь, устроены эти их... культовые обряды?

— Какие именно? Разнообразных обрядов у них хватает.

— Например, то, что касается меня, — он усмехнулся. — Какие-то моления, праздники... словом, нечто, пригодное для того, чтобы эффектно появиться перед толпой.

— Понятно. Праздники довольно обычны: связанные с урожаем, с солнцестояниями... а сейчас, — Эгленн поморщился, — все отошло на второй план: сейчас жрецы вдохновляют народ на священную войну, благословенную Солнцем. Этому посвящается множество обрядов. И в главном храме — в столице, и по стране, а кроме того — вдохновляют народ повсюду. Вплоть до проповедей на площадях.

— Вот это и надо перешибить, — Мелькор задумчиво поглядел в окно. — Как они называют? культ Гневного Солнца?

— Да. Это появилось еще во времена Нуменора — по понятным причинам. И тема справедливого мщения в этом культе занимает не последнее место. "Крылатый меч, как символ расплаты"...

— Ну что ж, придётся им продемонстрировать крылатый меч, — спокойно сказал Мелькор. — Вопрос только в том, на чём туда явиться. На драконе как-то неинтересно.

— А у тебя хватит сил для подобной демонстрации? Жрецы столичного храма довольно искушены и сильны в магии. И ты один, а их много. Они опознают тебя — и будь уверен: эти не падут ниц лишь потому, что перед ними легендарный Мелькор. Они могут попытаться и уничтожить тебя, а после найдут, как объяснить это.

— Если на границе над ними будет висеть армия орков, готовая положить за меня кого угодно, то не рискнут.

Эгленн кивнул.

— Орков нужно перемещать к границе сейчас. Потом будет поздно — если они выведут войско, драконы понадобятся, чтобы его остановить.

— Вот именно. Так что сейчас я немного отдохну — и вернусь обратно. Только ради всего святого, не молчи больше так долго. Неизвестность — хуже.

— Готовь орков. Мы направим драконов к Орде. Быть может, это устрашит Харад. Хочется в это верить...

— Других вариантов всё равно нет.

— Что именно ты задумал им продемонстрировать? Главное — не подставь самого себя под удар!

— По правде сказать, я это ещё пока плохо продумал, — так, просто мысль мелькнула, когда ты сказал про культы. Надо будет её додумать.

— Перед выступлением на войну, — задумчиво проговорил Эгленн, — непременно будут проводиться и большие обряды, и жертвоприношения. Людей они пока еще не режут, слава Небу... впрочем, я уже всего могу от них ожидать. Хотя нет — зная о тебе, не рискнут. Высшие жрецы понимают бессмысленность этого... делается — для народа. Красивое зрелище, делается для воодушевления и вселения в народ веры.

— Когда узнаешь о том, что там намечается, — сообщи, — попросил Мелькор. — К тому времени и идея дозреет.

 

…в мерцающем свете лампы лицо периана казалось совершенно восковым. Застывшие, заострившиеся черты... Впервые Тэннар видел Фродо уже у жрецов, и облик почти мальчишки показался ему странным уже тогда. Как будто подросток. От этого жалость подступала к горлу, и с предельной остротой становилось ясным — что же мы делаем, всему есть предел...

Даже само помещение напоминало склеп. Низкие каменные своды, каменное ложе и застывшее на нем тело. Теперь Фродо лежал уже не на голом камне — Тэннар потребовал, чтобы сюда притащили тюфяк, да хороший, а не набитый соломой. И прикрыл Фродо легким покрывалом. Он сам не знал, есть ли в этом какой-то смысл — похоже, сохранность тела обеспечивали некие неведомые чары — но так было правильней.

Сердце периана едва билось, а дыхания и вовсе было невозможно различить; вместе с тем даже неискушенному человеку стало бы очевидным, что это — не смерть. Сколько уже времени прошло — ни следа тления, только исхудал, хотя несомненно гораздо меньше, чем если бы все это время просто не ел и не пил. И — главное — зрачки под закрытыми веками: зрачки двигались, как если бы Фродо видел сны.

Тэннар точно знал, что никогда ничего подобного ранее ни с кем не случалось. Живое Кольцо...

Не вода ему нужна, не пища, не что-то физическое. Нужно, чтобы кто-то был рядом. Чтобы не оставляли одного в темноте подземных лабиринтов. Чтобы — не одному среди врагов.

В который уже раз Тэннар проклинал себя за то, что плохо владел чарами. Он мог только пытаться услышать душу Фродо там, где она блуждала сейчас. Наяву выходило плохо, а заснуть здесь, в холоде подземелья, тоже не получалось...

Нужно было звать кого-то из Мордора, просить совета. Лучше бы всего — чтобы Фродо сумели вытащить отсюда; но как? Он и сам не знает, где они находятся.

Дэларис не знала, куда уводили мужа, — уходил во дворец, и всё, возвращался вечером, как обычно... только легла какая-то тень, что-то непонятное, — чего страшно коснуться, о чём боязно спросить.

Догадываться, конечно, было можно. Сейчас все, чем занимались высшие жрецы, было так или иначе связано с подготовкой к войне.

...Тэннар сидел на полу, держа одной рукой бессильно свисающую руку Фродо.

Он пытался звать. Сюда, в эти подземелья, не доносились никакие голоса внешнего мира. Многовековое молчание царило вокруг.

Тэннар продолжал звать, сам не зная, что из этого выйдет, ни на что не надеясь. Одно было точным — он не может оставить периана здесь. Не может позволить, чтобы тот был погребен заживо.

"Что случилось-то? — неожиданно осведомился чуть глуховатый красивый голос. — Ты так кричишь, как будто тонет кто-то, да и сам... непонятно где."

Вместо ответа Тэннар просто открыл то, что было у него перед глазами.

Темнота подземного склепа, низкие каменные своды — едва можно выпрямиться, потолок нависает над самой головой; неверный ответ лампы... и распростертое на каменном возвышении, укрытое одеялом тело.

Худая — кожа да кости — бессильная рука...

Ответом всколыхнулся бешеный протест — и тут же скрылся, мысли метались: где это, как туда добраться, ведь как-то же проходит человек и — кто он?

"Как твоё имя?"

"Тэннар. Я Тэннар. Меня допустили к нему, чтобы он не погиб, они сами не знают, что с ним... А кто — ты?.."

"Тэннар? — там, вдалеке, задумались, припоминая. — Ты зять короля Харада?"

"Да. Дэларис, его дочь — моя супруга. Кто ты?"

Тот, далёкий, несколько мгновений молчал. Было чувство, как будто он решает: шагнуть ему в пропасть или нет.

"Я Мелькор."

Несколько секунд молчал и Тэннар. Потом переспросил, явно не поверив — или не поняв:

"Мелькор?!"

Ему навстречу распахнулось: да, это я, это моё — шесть тысяч лет за Гранью, в океане пустоты и боли, это моё — возвращение чудом, когда уже не верил и не надеялся, это моё — Арда и сломанные крылья за спиной...

Тэннар отшатнулся инстинктивно, закрылся, как закрывается человек от катящейся на него лавины. В хаосе мыслей возникла новая:

"...Гортхауэр — знает?"

Мелькор грустно улыбнулся.

"С самого начала."

Тэннар вновь молчал, молчал, и Мелькор мог слышать только отголоски его мыслей. Смятение — вот как это называлось...

Потом взгляд Тэннара вновь поднялся, и Мелькор увидел его глазами бледное лицо Фродо.

"Если ты — Мелькор, то спаси же его..."

"Если бы это бы и не я, то всё равно хотел бы сделать это, — отозвались издалека. — Послушай. Главная беда в том, что мы не знаем, где он. Раз тебя допускают к нему, попробуй хоть как-то это определить, хоть какую-то зацепку. Иначе это всё будут разговоры в пользу бедных."

"Я пробовал. Но они тоже не глупцы: они приводят меня сюда с завязанными глазами, знают, что я вижу в темноте, а здесь — запирают, и пока не заберут обратно... Это все — под храмом, но лабиринт велик, и кто их поймет — может, это помещение где-то рядом со входом, а может — и в глубине. Ты можешь взять мою память? Быть может, тебе это скажет больше, чем мне."

"Лабиринт... — Мелькор напряжённо думал. — Хорошо. Я постараюсь прочитать твою память, мне нужен твой путь — сколько он продолжается, какой он: повороты, спуски, подъёмы... всё. И тогда мне будет нужен план этого лабиринта. Надеюсь, уж это-то наши сумели заиметь до того, как началась эта заваруха."

"Попробуй. Но имей в виду — они намеренно пытались запутать меня, знали, что я буду стараться запомнить. Мне тоже кое-что известно о плане этого лабиринта, вернее, о его верхнем ярусе; тут четыре яруса с переходами, не только лестницами, есть много связных ходов... Пробуй. Я открою свою память. Надеюсь, они не поймут, что я говорил с тобою."

Мелькор усмехнулся. Запутать человека — да, это нетрудно, в особенности если учесть, что человек не знает лабиринт полностью. Он запоминал всё: сколько поворотов, куда, сколько шагов от однго поворота до другого, как долго продолжался путь... Сколько раз его водили к Фродо. Каждый раз — какой была дорога. Чем она отличается от другой, третьей. Теперь осталось узнать полный план лабиринта, и всё ляжет на свои места...

— Тэннар, идём, — ворвался голос жреца. — Твоё время здесь истекло.

"Проследи... Да, они всякий раз ходят разной дорогой."

Тэннар поднялся и кинул на Фродо взгляд. Светильник нужно было забирать с собою тоже. Оставлять периана одного, в кромешной тьме...

— Идем, — сказал он.

Ему, как обычно, завязали глаза. Мимо — движение воздуха: похоже, в маленькую комнату пришли люди, и когда его уводили, то слышал звуки: кажется, они что-то начали делать. Новые попытки пробудить живое Кольцо? скорее всего, да...

Путь наверх был долгим, для человека, не переносящего закрытых пространств, это было бы невозможно — забраться так далеко под землю, туда, где нет света, где нет ничего, кроме стен, низкого потолка, камня вокруг...

А потом — всё резко прекратилось, так же неожиданно, как всегда: сквозь повязку проникли лучи. Её сняли, — он стоял, как всегда, в пространстве храма, и из-за высоких колонн косо падали столбы закатного света, оранжевого, тревожного...

Все шло к тому, что в конце концов придется бежать отсюда. Разрываться между своей родиной и человеком, которого любишь — трудно придумать раздвоенность хуже... Вот-вот начнется война; Дэларис будет одной из тех, кто эту войну вдохновляет. Она уверена в своей правоте, и ей трудно возразить. Начнется война — и в силу вступит одно простое правило: или ты, или тебя. Помогать убивать своих, зная, что тебе некуда станет даже вернуться? И так, и так — предательство. С двух сторон... Если узнают о том, что он совершил сегодня...

С такими мыслями Тэннар вошел в свой дом.

Дэларис ждала его — как всегда. Ждала с каким-то невысказанным вопросом, который безмолвно повис в воздухе с тех пор, как Тэннар стал уходить к жрецам. Она не знала, что его выбрали, чтобы ухаживать за безжизненным перианом, потому что он еднственный остался из мордорцев, которые разбирались в целительстве намного лучше жителей Харада, не знала — надолго ли эти отлучки и это глухое молчание... Это давило, это заставляло мучиться тысячей подозрений, цепляться за то, прежнее, за мысль — нет, он же любит меня, не может быть, чтобы у него появилась другая, не может быть... Но этого нельзя было отринуть, и с каждым днём молчание становилось всё невыносимей, и оно должно было рано или поздно взорваться.

— Тэннар, — прозвенел голос от окна. — Тэннар, послушай. Прошу тебя, скажи. Если это правда... лучше скажи сразу, не мучь меня. Я не хочу висеть в воздухе.

Тэннар подошел к ней — Дэларис обернулась в полоборота; он обнял ее, вздохнул и положил голову ей на плечо. Волосы Дэларис пахли какими-то травами и немного пылью.

— О чем ты?..

Она вздрогнула, закусила губу, сдерживая слёзы.

— Ты постоянно исчезаешь. Ты молчишь. Я понимаю, — раньше, когда здесь были мордорцы, всегда были вещи, которые мне не полагалось знать, и я не спрашивала, но сейчас тебя отстранили от всего, и ваших никого нет, а наши смотрят на тебя с подозрением. Прошу тебя, ответь. У тебя... у тебя есть другая женщина?

Тэннар опешил не меньше, чем недавно, в подземелье, когда впервые услышал Мелькора. Он несколько секунд молчал, даже не зная, как ответить, настолько это было неожиданно.

— Я единственный, кто остался из Мордора, — сказал наконец он. — Кто владеет нашими способами целительства. Они приводят к меня к периану... туда, в лабиринт под храмом. Он там один, между жизнью и смертью. Жрецы пытаются пробудить его, и им нужно, чтобы он не умер. Как ты могла даже подумать, что я с другой... как тебе в голову такое пришло!.. Мы с тобой оба, похоже, начинаем понемногу сходить с ума.

Она не выдержала упрёков: слёзы полились, оставляя на щеках мокрые дорожки.

— Прости. Прости меня. Прости, эти проклятые сомнения заставляют превращаться в подозрительную злобную тварь, способную видеть зло и обман там, где всегда видел только любовь... Прости меня.

Тэннар повлек ее за собою — на кушетку, и, так и не выпустив из объятий, принялся гладить по волосам. Отстранил ее, потом поцеловал — медленно, в губы.

— Я же люблю тебя, глупая. Что бы не случилось — это всегда останется. Никогда даже в мыслях не допускай такого. Я же, наверное, и жить без тебя не смогу. Не захочу.

Дэларис тихо плакала. Мир сошёл с ума, и хотелось спрятаться от него в объятьях того, единственного, любимого, и чтобы он никогда её не отпускал...

— Мне страшно.

— Мне тоже, — честно ответил Тэннар. — Жаль, что ты дочь короля. Иначе можно было бы просто уехать, и не думать обо всех этих войнах...

Она вдруг встрепенулась: задним числом осознала, что Тэннар говорил что-то о жрецах, о периане...

— Постой. Куда тебя водят? Зачем?

— Фродо. Тот периан, хоббит — "живое Кольцо". Помнишь?

— Да, — она смотрела на него растерянно и непонимающе. — Но ведь они же как раз не хотят, чтобы кто-то из вас узнал о том, где он.

— Они пытаются его пробудить... бесполезно. И боятся, что он умрет. А я — единственный, кто хоть как-то может его поддержать. Кого он не отторгает. Дэларис, ты представь — он же совсем как мальчишка. И вокруг — никого, кто хотя бы отнесся к нему, как к человеку. Только враги. И жизнь его им не нужна, они готовы его убить — лишь бы он помог им одолеть Мордор. Что он погибнет при этом — им безразлично.

— Я знаю, мне Гортхауэр сказал, — быстро отозвалась Дэларис и умолкла: вдруг сообразила, что не говорила этого никому, кроме короля.

— Пусть — война. Пусть — воины. Пусть — такие, как мы, кто сам выбирает, где быть. Но что же мы — так и примем, что ради победы можно убивать тех, кто не причастен к ней никаким боком?

Дэларис вздохнула.

— А он — разве не сам выбрал когда-то? Он же когда-то уничтожил Мордор, убил Гортхауэра и назгулов, уничтожив Кольцо. Он тоже не просто так. И... послушай. Покажи мне его.

— А ты представь, что не знаешь о мире вообще ничего, и мозги тебе будут порошить такие существа, как Элронд, Олорин, Галадриэль. Которым много тысяч лет от роду. Поверишь ты им — где правда, а где зло? Иди, спасай мир, иначе мир погибнет... Посмотри.

Тэннар вспомнил — открыл — то, что возникало перед глазами, как живое: склеп, каменное ложе, почти мертвое тело, укрытое покрывалом... Вспыхнуло в памяти, как он впервые увидел Фродо, лежащего в этом вековом холоде, на голом камне, и, может быть, нелепое, наивное — ему же холодно, он ведь живой!..

Дэларис замерла.

— Но ведь... Он же никогда не будет с нами. Он скорее умрёт... И какой смысл держать его там? Лишь бы не стал работать Кольцом для Гортхауэра? А...

Она вдруг вскинула глаза.

— Но есть ли способ заставить его не вмешиваться в войну?

— Я вообще не уверен, что можно заставить его делать хоть что-то против воли. Что он сделал, насколько я знаю? Умудрился вытащить из-за Грани Мелькора, воплотить Гортхауэра заново. Потом что-то с неким мальчиком, которого Гортхауэр пытался спасти... И это — все. Они хотят заставить его бить по друзьям; он сопротивляется, они глушат его отравой, надеясь, что в дурмане он потеряет понятие — и сделает то, что прикажут. Но в дурмане он вовсе ничего не сумеет сделать! Дэларис, это одно лишь издевательство. Говорить об этом жрецам бесполезно: для них жестокость — норма, они готовы замучить кого угодно ради крохотной выгоды, и гордятся этим — мы настоящие воины, мы не боимся страданий и смерти, любой, кто проявляет жалость — ничтожество! Верно: чужих страданий они не боятся.

— Для них и он — воин, — Дэларис медленно осознавала услышанное. — Причём воин, изменивший своим, перешедший на сторону того, против кого воевал. Он же был врагом Гортхауэру. Поэтому они и думают, что он способен изменить снова. Я не оправдываю их, нет... но пытаюсь объяснить.

— Ничего они не думают, Дэларис. Они просто пытаются взять оружие в руки. А то, что оружие на этот раз живое, и они его убивают — им плевать. Они своей войной готовы погубить десятки тысяч жизней; одной больше, одной меньше...

— Нет, они думают, — Дэларис напряжённо смотрела куда-то в пространство. — Они... Постой.

Она вдруг осторожно коснулась его лица.

— Послушай. Я чувствую какой-то след в твоей душе... если бы я не была тем, кто я есть, то сказала бы — след Тьмы. Что-то ещё случилось? Или ты не помнишь? Или... Что это? Или мне уже мерещится?

"Мелькор, — сказал Тэннар одной мыслью. — Это Мелькор. Я говорил с ним."

Во взгляде Дэларис было смятение.

"Когда?! О чём? Ведь тебе же запретили! И что теперь будет? Ведь если раскроют, тебя казнят... Не говори никому!.. Но если будет — что-то, то говори или не говори, бесполезно, они поймут, от кого это исходит, через кого... Что же делать, что же теперь делать?!"

"Дэларис, пойми. Я не могу заставить себя мыслить — иначе. Мне жаль периана. Мне хочется, чтобы он жил. Я вижу, что никакой пользы от него Хараду не будет — жрецы только замучают его, и тем все закончится. А наши — я имею в виду, Мордор — ищут способы его вытащить. Не чтобы сделать своим орудием — ты, конечно, не поверишь…"

Лицо Дэларис окаменело.

"Я не переживу, если с тобой что-то случится, пойми. Страна, семья, власть... я не могу перестать быть частью их, но ты, ты... Я никогда и никого так не любила, как тебя. Я боюсь за твою жизнь. Я не знаю, что ты сказал ему, и не хочу этого знать, но если ценою будет то, что тебя убьют, — беги. Я помогу. Пару дней я сумею выиграть."

"Нет, Дэларис. Я не побежал тогда — когда твой отец объявил, что казнит меня, не побегу и сейчас. Поверь, я не хочу погибнуть. Но бежать, как уличенному в преступлении трусу, тем самым признав себя виновным — нет."

"Что лучше? Погибнуть как герою или отступить, как трусу, чтобы остаться в живых и доказать свою храбрость впоследствии? Впрочем, не об этом речь... Что ты сказал ему?"

"Погибать я не собираюсь, Дэларис — я не хочу оставить тебя одну. Я буду осторожен. Что сказал... — он помолчал. — Я открыл ему свою память. Чтобы он смог разобраться, где находится Фродо."

"Я... — она с трудом перевела дыхание. — Я думаю, нужно опередить его, оотвести подозрение от тебя. Ведь если там появится кто-то чужой, то жрецы мгновенно поймут, что ты нарушил клятву не говорить мысленно со своими... Я жрица. Я предложу им наши способы — которые они до сих пор ещё не испробовали. Обряд... да, точно. Только скорее."

"Какой именно обряд, Дэларис?"

"Ох, да любой... обряд изгнания злых духов, например... то, что делается только в нашем храме."

"И что это даст?.."

"Если его вынесут из подземелья, ваши воспользуются случаем и попытаются отбить, но это уже не падёт на тебя. Что же до того, получится ли из этого хоть что-то... мне важнее ты. Прости."

"Вынести — это правильно... Так будет легче всем. И тут не будет — или я, или он. Хорошо бы это получилось. А вообще — честное слово, я бы хотел, чтобы мы уехали к нам... за горной оградой Мордора всегда было спокойнее. Знаешь, я первое время чувствовал здесь себя так, словно попал в прошлое на тысячу лет. Даже читать и писать почти никто не умеет, обычная книга — диковина..."

Она почти не слушала: одно слово — "уехать" — заставило её снова разрыдаться. Она не хотела покидать свой дом, она чувствовала себя здесь на своём месте, нужной, защищённой, здесь была семья, вся жизнь, теперь и любимый... и всё это должно было теперь рухнуть?..

"Нет, нет... Все будет так, как ты хочешь. Но я ведь тоже не смогу без тебя. Я останусь здесь. Не плачь..."

Больше всего Тэннар чувствовал себя беспомощным в такие моменты, когда даже не знал, как успокоить Дэларис.

"Ты останешься — из-за меня, и тебя убьют? Чтобы я стала виновницей твоей гибели?! Ооо, проклятье..."

"Постараемся отвести от меня подозрения. Твой отец тоже не хочет моей гибели. А я буду осторожен. Я не боюсь смерти, Дэларис, ты это знаешь. Но ради тебя я буду делать все, чтобы выжить."

"Завтра я встречусь с главным жрецом, — Дэларис невольно вздрогнула. — Он тяжёлый человек, да... Мне придётся признаться в том, что ты открыл мне их тайну. И тогда — тогда я предложу свою помощь. Надеюсь, он не посмеет заткнуть рот дочери короля."

"Нужно действовать решительно. Твой отец, по-моему, идет у них на поводу — я понимаю, их цели соблазнительны для Харада, но как бы вся эта затея не привела к обратному. Да еще и Мелькор здесь; начнется мясорубка, какой не было веками..."

Дэларис вдруг приникла к его губам долгим поцелуем — словно прощалась, словно боялась, что никогда больше его не увидит... Пото отстранилась, ласково провела рукой по щеке.

"Нет. Не завтра. Завтра может быть поздно. Я пойду к жрецу сейчас."

"Сдается мне, он сейчас там, у периана. Они приходили к нему — пытались вновь что-то сделать. Ладно... Попробуй. Главное — будь со мной мысленно, постоянно, это не так трудно, как кажется..."

"Я всегда с тобой, даже когда я далеко, даже когда ты не видишь меня и не слышишь... я не могу не быть с тобой..."

Она встала, завернулась в покрывало. Последний взгляд к мужу, — и она выскользнула из дома, будто тень.

 

...Обряд изгнания зла проводился редко, и Дэларис самой ещё не приходилось проводить его. Она страшно волновалась, — как, что, а вдруг что-то получится, и Фродо действительно очнётся... она боялась уже и этого.

Центральная площадь перед храмом заполнялась народом. Сверху, со ступеней, поднимающихся к верху башни, можно было увидеть это людское море, призванное — молиться, направить свою волю, своё желание, все единое существо этой толпы на одно: на помощь тому, за кого просит Жрица. Это было страшно: _почувствовать_ эту силу, попытаться направить её...

Дэларис ждала, что сюда, на открытую площадку на верху храма — когда сюда принесут Фродо — обрушится дракон и унесёт его. И что тогда...

Тэннар стоял среди других царедворцев — между толпой простонародья и вершиной храма, куда сейчас не имел права взойти никто, кроме жрецов, проводящих сам обряд. Он невольно посматривал на небо — не придумать момента лучше, чтобы унести Фродо сейчас; и жрецы не могут этого не понимать... Дэларис рисковала: она дочь короля, но обвинить в пособничестве врагу могут и ее.

Напряжение нарастало. Люди на площади верили в то, что внушалось им все последние годы...

Начало обряда было красивым, — только что ступени были пустыми, и вдруг вспыхнуло на них, как язык пламени, алое полотнище: одеяние жрицы.

И на толпу обрушилась музыка.

И толпа замолкла.

Глухие, низкие голоса медленно вели мелодию, которая просила, умоляла и опять уходила в тишину, чтобы вырастать, подниматься к небу... раз за разом, снова и снова.

И несколькими ступенями выше появились люди, один, двое... четверо. Они несли кого-то, — маленького, хрупкого, и видно было, что у него безжизненно запрокинута голова... Толпа заволновалась: живое сочувствие волной пронеслось в воздухе.

В том, что Мелькор наблюдает за происходящим, Тэннар был почти уверен. Он поневоле вслушивался в Незримое, надеясь уловить хотя бы отголоски, но все было пусто, только звучало эхо взлетающей над храмом мелодии — воистину, музыка-молитва могла дойти до обиталища богов... если бы тем было дело до смертных.

Мелодия ширилась, разворачивалась, не запомнить её повторы было невозможно, и вот уже некоторые в толпе начали повторять слова, а за ними — другие, на глазах у многих были слёзы, постепенно вся площадь уже слилась в едином порыве...

А потом алый сполох на ступенях вскинул руки — и всё умолкло.

На толпу пала тишина.

Изгнание зла... Тэннар поневоле подумал — лучше бы все они, собравшиеся, изгнали зло из тех, кто сейчас хочет бросить народ в горнило войны. Проку от всех этих обрядов, если подлинное зло лежит не в Незримом...

И внезапно один из тех, кто недвижными статуями застыли возле Фродо, скинул светлую хламиду, прятавшую его полностью. Ярчайшим пятном — рядом с алым — вспыхнул чёрный. Остальные трое мгновение всматривались, не в силах ещё прийти в себя после той музыки, взявшей все их силы... а потом по толпе пронеслось одно имя — имя-знак, имя-узнавание.

— Мелькор...

Тот поднял Фродо на руки и шагнул вперёд и вверх — по ступеням... но не ввысь, а к Дэларис.

О том, что происходило сейчас на другой стороне пирамидального храма — обращенного не к площади, а к дворцовому комплексу — Тэннар не мог знать, но сразу же представил, как в среде жрецов должно было пролететь смятение — периана могут увести из их рук, у всех на глазах! Дэларис — предала их?..

Пирамидальный храм имел множество выходов на разных уровнях; жрецы и были наготове, наверняка они что-то предпримут... Но — не нарушить обряд...

Почти на вершине пирамиды, на том же уровне, где стояла Дэларис, появились с разных сторон еще двое в светлых накидках — и направились к ней, той же величественно-легкой плывущей поступью, что была свойственна всем жрецам, привыкшим к исполнению публичных обрядов.

Дэларис в смятении смотрела на Мелькора: да, похоже, это правда... то самое лицо, которое просверкнуло в воспоминаниях Гортхауэра, это он, и — что теперь? Будет война с Мордором в центре Харада? Жрецы осмелятся что-то сделать против него, лишь бы задержать? И если это он, то почему он не улетает сейчас же, немедленно, пока до него ещё никто не добрался? Чего он ждёт?!

А он действительно ждал.

Один из жрецов, чьи лица были скрыты под накидками, поднял голову — и Мелькор увидел его лицо, жесткое, темное, с глубоким пронзительным взглядом.

— Твое время прошло, — проговорил он негромко, неслышно толпе. — Ты сам некогда дал людям свободу. А теперь вновь хочешь диктовать нам свою волю?

Мелькор шагнул вперёд, к краю ступени, и голос его стал слышен на площади.

— Диктовать свою волю? — он покачал головой. — Нет. Я пришёл просить вас об одной вещи. Вы знаете о войнах в Эрегоиное, вы помните о том, как некогда Келебримбор ковал для Гортхауэра Кольца — и как он погиб позже. Все говорили: в этом вина Гортхауэра, он пошёл войной на тех, с кем недавно жил бок-о-бок в мире. Но Келебримбор погиб не от рук тёмных. Так же, как и вы сейчас, — эльфы поднялись тогда на своих собратьев.

На эльфов Келебримбора.

Потому же, почему и вы сейчас поднимаетесь на Мордор.

По обвинению в предательстве. Тогда — Келебримбор стал другом Гортхауэру.

Позже все будут знать только одну фразу: "и тело его подняли, как знамя..." Да. Это было так. Но тело врага не становится знаменем. Только — убитого друга. Как символ мести.

И месть совершилась. Эльфы были разбиты. Тогда пришло воинство Нуменора, тогда же Гортхауэр отступил... Но Келебримбора вернуть уже было нельзя.

Что ж. Я не вправе указывать вам, каким именно способом проще сломать себе шею. Вы вольны сами выбирать ваш путь. Но предупредить я обязан.

Сейчас на границе с Харадом стоит армия орков. Если сейчас я не выйду отсюда с Фродо — она двинется на вас. Если выйду — вы сможете вести с нами переговоры.

 

Армия орков — эти слова пролетели над площадью, как ветер, и были, похоже, единственным, что поняли все — и сразу. Другие эпохи, Гортхауэр, нолдор — все эти слова оставляли в умах большинства слушающих лишь тени понимания.

Толпа словно очнулась...

И тихо зашумела.

Жрец поднял руку.

— Уходи. Забирай периана — он бесполезен нам, и уходи. И будь готов к переговорам, когда мы позовем.

Мелькор поднял голову, — и над площадью появилась и стала увеличиваться крылатая тень.

Дракон завис в воздухе, протянул лапу. Мелькор легко, будто и сейчас умел летать, прошёл по чешуйчатой коже, забрался на спину, — и тварь, развернувшись чуть не над головами, полетела прочь.

Тэннар вздохнул, только теперь переведя дыхание, и вдруг ощутил на себе взгляд обоих жрецов, сейчас стоявших рядом с Дэларис. Взгляд пристальный, недобрый. Говорящий.

Предатель.

 

...Фродо очнулся от того, что ему было очень холодно, всё тело ломило, и казалось — эта боль пронизывает тебя, и ты никогда не согреешься, и теперь всегда будет только вот так... Перед глазами плясали чёрные точки, он не сразу понял, что кто-то держит его на руках, не сразу уловил ощущение полёта.

Так было долго, холод и ветер одновременно и приводили его в сознание, и не давали толком понять, что происходит — слезились глаза, все мутилось, ясно было только — это полет, а значит, это свобода ...

Потом вдруг все как-то резко прекратилось, и Фродо увидел над собою — смутно — лицо Эгленна, понял, что тот берет его на руки, и ощутил тепло... дошло через еще не прояснившееся сознание: это шкура какого-то зверя, наверное, заранее нагретая, а его завернули в шкуру, словно в одеяло.

— Очнулся... — голос Эгленна. — Я больше всего боялся, что он так и останется...

— Я тоже, — донёсся голос Мелькора. — Я лечу обратно. Иначе там с Тэннаром и Дэларис такое будет... не говоря уже о том, что нужно вести переговоры от имени Орды.

Фродо попытался стряхнуть оцепенение, муть, понимал только, — это Гортхауэр, хотелось дотянуться до него, сказать, — я живой, я здесь... не получалось, как будто он разучился разговаривать. Попытка найти его руку тоже ни к чему не привела, только запутался в тёплой шкуре, растерянно хлопая глазами.

— Давай, — Фродо видел, как Эгленн кивнул, и присутствие Мелькора исчезло.

Эгленн наклонился над хоббитом, поймал его руку — теплее не стало, руки у майа были, казалось, столь же холодны, как камень. Спросил коротко:

— Холодно?

— Холодно, — с трудом выговорил Фродо. — Тебя... отпустили... Что тут? Как? Опять война?

— Речь возвращается, это хорошо... Лучше не держи меня за руку, у меня руки холодные. Орки Орды на границах, посмотрим... А ты молодец — хорошо оставил жрецов с носом. Погоди... я попробую иначе. Вода уже нагрелась... вымоешься заодно...

Он снова поднял Фродо — вместе с одеялом, и куда-то понес — недалеко; Фродо понял, что они в том самом лагере, где он уже был. В одном из шатров было влажно и жарко, и периан понял, что Эгленн раздевает его, а потом опускает в какую-то большую емкость, наполненную горячей водой и застеленную тканью.

В первый момент он чуть было с криком не выскочил обратно, — вода показалась обжигающей, — но руки-ноги слушались с трудом, его хватило только на то, чтобы вцепиться в край бадьи. От боли слёзы из глаз хлынули сами.

— Тихо, тихо... она не такая уж горячая, вода, просто ты замерз, — Эгленн поддержал его. — Сейчас это пройдет, станет тепло.

Он подложил Фродо под голову что-то вроде свертка — получилось наподобие подушки, можно было лежать в воде, словно в постели.

— Я боялся, что ты сам себя загнал в какую-то странную смерть... но нет, ничего. И ты пришел в себя сразу же, как только Мелькор увез тебя от жрецов. Поесть тебе нужно будет... восстановить силы. Может, до войны и не дойдет, кто знает... Но с Харадом нам в мире, всего скорее, еще долго не жить.

— Послушай, я... меня что-то дико тянет в сон. Только ты не уходи далеко, ладно?

— Вон там — постель, — Эгленн показал на приготовленное ложе. — Я никуда не уйду. Только ты уж постарайся увидеть во сне что-нибудь хорошее.

Фродо забрался под одеяло, закутался, — его всё ещё немного знобило.

— Бывает же такое, что не надо ни от кого бежать или прятаться, — сонно сказал он. — Как мало надо для счастья, честное слово...

— Сейчас Тэннару и Дэларис как бы не пришлось так же бежать. Дэларис — дочь харадского короля... Принцесса. Словно из сказки.

Фродо кивнул.

— Ты не бойся... я утром проснусь, обязательно...

 

…Такого история войн между Ханнаттой и Нуменором еще не знала. Те из противников, кто были сведущи в делах далекого прошлого, могли вспомнить о Завесе Мелиан, веками ограждавшей потаенное королевство от орочьих набегов. Рассказы об этом передавались на нуменорской стороне из уст в уста, вспоминали прошлое, древние легенды, возмущались, недоумевали. Тогда эльфы защищались от орков Врага, а сейчас орками стал избранный Валар народ?..

Завеса казалась загустевшим воздухом. Видеть — можно, птицы летают, зверье бегает, ветер дует... пройти воинам — нельзя. Полоса тянулась вдоль всего побережья на много сотен миль, отрезая нуменорский порт от колоний, и севернее, по полноводной реке, возможно — вплоть до самого Мордора, но пока этого никто не проверил. Спустя некоторое время выяснилось, что с юга ничто не преграждает путь — можно и войско провести, и товары; но это далеко, очень далеко... а пока — не только воины, стоявшие в гаванях, оказались отрезаны от материка. Торговые пути, по которым в Нуменор доставляли богатства, тоже оказались перекрыты. Разговоры о мощи Врага расходились по побережью вместе с дурными вестями, и единственное, что оставляло надежду — что с магией Тьмы можно бороться магией Света.

Жрецы Эру наблюдали за Завесой долго и неслышно. Прощупывали. Осторожно выясняли, кого и что она не пропускает. И когда однажды ранним утром Завеса вдруг поддалась, стала упругой, — они не спешили обрадоваться.

Они тихо перебросили поближе к Завесе воинов Негасимого Братства.

И что-то стало происходить. День за днём, незаметно, упорно. Что-то висело в воздухе, нагнеталось, собиралось, как тучи перед грозой...

А потом Завеса стала стремительно таять.

Участок, на котором это происходило, был не так уж велик — не более полумили. Но этого с лихвой хватало, чтобы провести отряд. О том, что за ними наблюдают, жрецы Эру знали; ни для птиц, ни для вражьих тварей, драконов, завеса препятствием не служила. О том, что в местах прорыва будут бои — знали тоже.

И бои начались.

 

…Рассветное солнце заливало небольшую комнату, бросало на пол косые лучи, расцвечивало витражи в верхней части окна. На дворе — теплынь, середина лета, когда созревает земляника в лесах, когда цветут буйным цветом травы, когда не хочется думать ни о чем плохом, а только как в детстве — собраться по-быстрому и уйти на реку, по нагретым солнцем тропинкам в траве — босыми ногами, через перелески, вдыхая медовый теплый воздух, а потом прыгнуть в прохладную воду, Лис превратится в волка и, выбравшись на берег, будет отряхивать шерсть по-собачьи — туча брызг вокруг. А потом лежать на берегу и смотреть в небо, как плывут мимо облака, вечером, вернувшись — работать в мастерской, потом пить вино и петь песни...

Дверь распахнулась. На пороге стоял Лис — в обычном своем человеческом облике, и лицо у него было таким, что при одном взгляде сердце могло оборваться: что-то случилось.

Келебримбор вскочил, сердце у него сжалось. Хотя он давно уже не был королём, первой мыслью пришло: что-то с остальными, что делать, куда бежать?!.

— Говори, — велел он. Голос сорвался.

Лис вошел в комнату, замер на пару секунд перед окном — смотрел в небо. Потом сел.

— В двух днях пути от нас к западу — войско, — проговорил он. — Судя по всему, из Линдона. Там эльфы... знамена Гил-Галада. И ваших феанорингов тоже. С ними, по всему судя, еще и нуменорцы, но не отдельными отрядами. Раньше мы это войско не видели, они, значит, скрывали себя чарами, знали, что некому распознать. Там были двое наших, уезжали пять дней назад, помнишь? Все было нормально, а сейчас перестали давать о себе знать, не отзываются. Боюсь, как бы их не убили.

— Войско?! — Келебримбор резко повернулся. — И кого они собираются воевать в этих краях? Я понимаю, если бы они шли на...

Он вдруг остановился.

— Я знаю. Слухи ходят, конечно... всё верно. Не из-за эльфов же они двинули сюда воинов. На юге неспокойно, а ты — здесь. Мне кажется, тебе нужно уйти.

— Из-за одного меня? Я уйду, конечно... Наверное, нужно кого-то послать к ним, спросить, куда они направляются. Мордор воевать идут, что ли?

— Думаю, что да. А спрашивать я отправлюсь сам. Нечего такое дело на кого-то перекладывать. Да ты не беспокойся, — он положил Лису руку на плечо. — Не может такого быть, чтобы они наших убили. Не те времена.

— До Мордора им тут столько рек преодолевать — долго, до Мордора лучше на кораблях и в устье Андуина... Келебримбор, а если они идут не на Мордор? Если они идут — сюда?

— Вот и разберёмся, — хмуро отозвался Келебримбор и накинул плащ. — Не задерживайся. После, когда всё успокоится, вернёшься.

Он на короткое время остановился на пороге: нахлынуло странное чувство, будто он прощается с родными стенами, с домом... впрочем, оно тут же исчезло.

Вскоре одинокий конник уже покинул стены Ост-ин-Эдиль, чтобы умчаться навстречу эльфийской армии.

Задерживаться Лис не стал. Только сообщил об узнанном всем остальным... как и о своих опасениях. Слишком далеко здесь — до Мордора, слишком невыгодно — несколько рек, в том числе Андуин; если они идут на Эрегион, промедление может оказаться смерти подобно... На всякий случай позвал нескольких драконов.

 

...Войско двигалось неспешно, словно осознавая свою силу. Стяги Гил-Галада, короля нолдор-изгнанников, вились по ветру рядом со знаменами Первого Дома, это выглядело величественно и красиво, как и воинство, облаченное в эльфийские доспехи. Здесь были и конные воины, и пешие. Впрочем, даже издали Келебримбор заметил, что среди эльдар много и людей, судя по всему, нуменорцев — но одетых по-эльфийски. Среди предводителей войска он увидел как раз двух людей — и Тарила, старого знакомого.

Келебримбор помедлил. Встречаться с бывшим самозваным королём Эрегиона не хотелось, очень не хотелось... но деваться было некуда, и он двинул коня вперёд.

Войско остановилось; Тарил ждал, когда Келебримбор подъедет к нему. Улыбался, и в этой улыбке таилось нечто недоброе.

— Здравствуй, родич, — проговорил феаноринг. — Давно нам не приходилось видеться с тобою.

— День добрый, — проговорил Келебримбор. — Позволь спросить: кого вы едете воевать в эти края?

— У нас один враг — Мордор, — ответил Тарил. — И есть только один путь к темной стране. Владычица Лоринанда отказалась нам помочь... что ж, придется справляться своими силами.

— А как же Владыка Кирдан? — Келебримбор нахмурился. — И, к тому же, я вижу в ваших рядах и людей Нуменора. Перебросить армию по морю было бы быстрее, тем более, что говорят, будто Враг опасается воды.

— У Кирдана не так много кораблей, — пояснил Тарил. — К тому же, силы Врага сейчас находятся на юге, как раз близ Андуина, все его драконьи армии, и там ему будет легко нанести удар.

Всё выглядело складно, и противопоставить этому Келебримбор мог только чувство безотчётной тревоги, не покидавшее его ни на минуту.

— Хорошо, — наконец проговорил он. — Что ж, я узнал то, что хотел. Позвольте пожелать вам вернуться живыми.

— Благодарю, — Тарил прижал ладонь к сердцу. — Я бы хотел, чтобы ты сопровождал нас в пути до Эрегиона. Надеюсь, ты не против?

— Почему бы и нет, — медленно проговорил Келебримбор. — Позволь спросить: пять дней назад, по моим подсчётам, вы должны были повстречать наших, они не вернулись домой. Наверное, они с вами?

— Да, — кивнул Тарил. — Мы не отпустили их пока, из-за того, что у вас же там ваш драгоценный оборотень, а если он узнает об армии — сообщит своему хозяину, что да как, и все подробности, и тот будет предупрежден. Уж не обессудь.

Келебримбор подумал, стоит ли сообщать о том, что Лиса нет в городе, и решил, что не стоит.

— Я понял вас. В таком случае, не имеет смысла задерживаться.

Он прикрыл глаза — сообщить своим, что встретился с войском.

Молчание было ему ответом. Зов ушел, словно в пустоту — никто не слышал его, никто не мог ему ответить. Верно: и тем двоим незачем было возвращаться, чтобы сообщить все, что видят, и те не могли ничего передать тоже...

На лице одного из сопровождавших Тарила людей появилась чуть заметная усмешка.

Келебримбор тоже улыбнулся в ответ — и развернул коня, чтобы начать путь.

 

Лис возвратился.

Возвратился, когда и Келебримбор, уехавший к войску, пропал так же точно, как и те двое. Означать это могло одно — с войском сильные маги, они могут перекрыть осанве. Не хотят, чтобы о них знали в Эрегионе. Войско продолжало приближаться — два дня пути, день... Лис уже знал решение военного совета: войско — крупное, основные силы темных — на Юге; войско нужно отбросить, не позволяя продвигаться к Мордору, но оно уже слишком близко к Эрегиону, даже если перебросить туда драконов и людей или орков — столкновение произойдет слишком близко к поселению, оно неминуемо окажется захваченым боем. Пропустить войско дальше, пусть отойдут от Эрегиона, углубятся на восток — тогда и ударить, тем временем высвободив для удара силы...

Несколько драконов, прилетев сюда незамеченными, ожидали в перелеске.

Город жил обычной жизнью. Нет, об армии узнали, но единственное, что было общим мнением — что никто здесь не присоединится к войску, не пойдет к Мордору. Пусть воюют сами, если им так неймется.

Дом, выделенный Айдису и его семье, стоял за городскими стенами — это была одна из построек, созданные в столетия мира, после — брошенная, теперь обжитая заново. Здесь, чуть в стороне, людям было проще — все же не привыкли они жить среди вечно юных и прекрасных на человеческий взгляд бессмертных. Айдис вроде бы должен быть дома...

— Айдис! — позвал оборотень, войдя в сад. Позвал еще и мысленно — чтобы тот услышал наверняка.

За прошедшие годы нуменорец смирился со всем — с тем, что он не может ступить на свою землю, с тем, что его причетливо приняли эльфы, с тем, что эльфы эти не враждебны тёмным... Ко всему можно привыкнуть, говорил он себе, — но не своему сыну. Тот, кого жрецы хотели сделать Ледяным Сердцем, не смирился, не привык и, похоже, не собирался этого делать. И потому — на зов оборотня мальчишка выскочил первым, настороженный и взъерошенный.

— А где Айдис? — спросил Лис. — Мне нужно поговорить с ним.

— Он ещё вчера уехал, — сумрачно отозвался мальчишка. — Его помочь попросили там, построиться. Куда-то на запад, в деревню. Я не понял.

— А где Мира? Или ее отец? Дело важное, срочное.

Парнишка повёл его куда-то вглубь дома, к матери. Та встрепенулась, на лице при виде оборотня появилось ожидание плохих вестей.

— Да, новости не особо... Хотя, может быть, и ничего страшного, но как бы не ошибиться.

Лис вкратце пересказал ей то, что узнал за последний день.

— И Келебримбор не вернулся, — заключил он. — Боюсь я, Мира. Боюсь, как бы они и город не смели. Защититься тут в случае чего нечем. А еще и дом ваш примерно на их пути. Лучше бы вам отсюда пока уехать, будет все нормально — вернетесь.

Мира поникла. Опять — бежать, опять свои становятся врагами... да сколько же можно?! Да и куда? Сметут город... Что же, и вовсе нигде спасения нет, нет мирной земли?

— Мира, я не знаю точно, — Лис коснулся ее запястья. — Просто боюсь. Если я неправ, это все выяснится за пару дней. В Мордоре тоже считают, что они не тронут своих, но я знаю, что такое Тарил и его воины, а с этими еще и нуменорцы из Негасимого Братства. Там, дальше на восток, недалеко, есть небольшие форты, где можно переждать. Я прошу: собирайтесь. Айдиса я позову сам.

Мира тяжело поднялась, кивнула, едва сдерживая слёзы. Сборы, сборы... вещи, суета, сразу поднимается шум: а где то, это, а нет, оставь, не надо, обойдёмся, скорее! Сколько времени осталось? А в висках стучит только одно: война, они идут, будет война...

— День, Мира, — Лис тоже поднялся. — Завтра поутру я буду ждать вас с крылатыми конями. И не плачь, прошу тебя. Может, все еще обойдется.

 

...Войско приближалось. Переправа через Гватло была у них уже позади, так что теперь их ничто не задерживало; и снова у Лиса крепло убеждение, что все не так гладко: ведь идти на Мордор — лучше миновать Гватло южнее, а так — значительный крюк, и еще одна переправа на пути вдоль хребта. Сейчас они ждали пришедших — и он, и Айдис, и остальные эльфы; Лис знал, что за ними следит — издалека — и владычица Галадриэль, следит с беспокойством...

Тинтаурэ остался за городскими стенами.

Войско остановилось неподалеку от западных ворот Ост-ин-Эдиль, и от него отделились несколько всадников; Лис узнал Келебримбора и пропавших эльфов, и от сердца у него отлегло. Рядом с ними ехали другие: Тарил, двое людей, знаменосцы...

Тарил поднял руку, крикнул:

— Мы пришли с миром. Вы пропустите нас через город?

Эльфы, высыпавшие на стену, смотрели на него напряжённо.

— Сначала ответь: почему мы не могли говорить с Келебримбором? — прокричал Ниррандиль. — Почему вы задержали наших, как будто мы враги? Отпустите их, тогда и поговорим!

Было видно, что Тарил вроде бы говорит что-то Келебримбору и эльфам...

Те отделились от группки и подъехали к воротам. Целые, невредимые: с ними все было в порядке.

— У вас же не только эльфы, у вас и оборотни бывают, всем известно, — не без сарказма ответил Тарил. — А где оборотень, там, считай, Врагу все известно. Уж не обессудь... Родич. Принимайте своего Келебримбора, все с ним хорошо.

Ворота приоткрылись, эльфов впустили. Ниррандиль отошёл к своим — посовещаться.

— Что ж. Входите. Надеюсь, вы тут не задержитесь.

— О нет, не задержимся, — ответил Тарил. — Только отдохнем. Надеюсь, в городе не слишком многое изменилось за наше отсутствие.

Развернулся к своим, отдал несколько команд... И смотрел, как его воины начинают входить в город, отдавая попутно распоряжения — где лучше разместиться, на каких площадях, по каким улицам пройти.

Лис смотрел на все это, стоя рядом с Ниррандилем, и проговорил тихо:

— Кажется, ничего... За одну ночь они тут дел не натворят. Пусть завтра дальше уходят, с рассветом. Много их...

— Скрылся бы ты, честное слово, — попросил Ниррандиль. — Уйти-то они уйдут, но их много, и они — сила. А ну как схватят, и что — опять Тинтаурэ тебя выручать? Второй раз может и не получиться, да и не хотел бы я, если честно, чтобы здесь сам Гортхауэр появлялся.

— Он не появится. Он на Юге сейчас... Я уйду, конечно. К Мире пока отправлюсь, скажу, что все хорошо. Она, бедная, совсем от всего этого извелась.

 

...Пришедших было много. Часть из войска осталась за городскими стенами — и то сказать, все бы просто не поместились. Хорошо знакомые феаноринги Тарила, множество нуменорцев в эльфийских доспехах — те самые, Воины Эру, это было видно по холодным лицам, на которых не отражались никакие чувства. Эльдар Гил-Галада — с этими живущие в Ост-ин-Эдиль не были знакомы.

И все держались особняком.

Ближе к вечеру Тарил явился к Келебримбору и Ниррандилю, в выстроенный некогда им самим дворец, похожий на крепость.

— Мы хотим позвать вас на пир, — сказал он. — Там, на главной площади. Яства наши, конечно, не ахти какие, но уж чем богаты. Когда у нас еще будет возможность отдохнуть в безопасности, неизвестно.

— Что ж, — сдержанно отозвался Келебримбор. — Дело хорошее. Ты предлагаешь — сейчас?

— К закату ближе, чтобы все собрались. Не дело же нам, лордам, пировать одним, и никого не позвать на наш пир, — Келебримбору почудилось, будто в усмешке Тарила появилось нечто хищное, недоброе.

Келебримбор секунду размышлял.

— Что ж. Ждите.

Тарил поклонился учтиво — и вышел из комнаты.

С оружием, разумеется, никто из прибывших не расстался.

Келебримбор чувствовал, что в его дом вломились чужаки, незваные гости. Вроде бы всё тихо-мирно, но... Было очень похоже, что не только он, но и многие в городе ощущали то же самое и ждали, когда же армия наконец уйдёт.

А перед закатом он почему-то одел всё новое, пригладил волосы, — сам не знал, зачем... Что-то реяло в воздухе, и в душе было — не хочу я идти к ним, туда, не хочу!..

А затем он встретил по дороге Ниррандиля, и оба они вместе пошли по тёплой непыльной дороге, и длинные тени ложились на землю, и беспечно щебетали птицы, и не верилось, что совсем рядом – война, и оружие, и те, кто готов это оружие достать и применить.

На площади были уже многие. Горели костры — это было обычно для празднеств, в руках пришедших были чаши с вином, кто-то играл на лютне... Тарил вышел навстречу — у него в руках тоже была чаша.

— Здравствуй еще раз, Келебримбор, и ты здравствуй, Ниррандиль. Идемте к костру, испейте с нами вина, чтобы забылись прошлые обиды.

Келебримбор был очень серьёзен, не слишком повеселел и после вина, после слов о грядущем мире, и странно было смотреть: он улыбался, но в глазах стояло что-то напряжённое, ждущее. Ниррандиль, напротив, несколько расслабился, а завораживающий танец пламени костров притягивал взгляд, заставлял не думать ни о чём.

Из эльфов здесь были только воины Тарила. Остальные — нуменорцы. Эльфов Гил-Галада почему-то было не видно. Странно... ведь днем они были здесь...

— А вы изменили наш город, — проговорил Тарил. В одной руке — чаша, другая поглаживала рукоять меча. Келебримбор знал, что феаноринг умеет сражаться и левой рукой так же, как правой — обучился еще давно, в подражание Маэдросу. — Живете, не боясь нападений. С врагом вы теперь водите дружбу...

— Мы далеко от врага, да и не нужны мы ему, — отозвался Келебримбор. Подумалось: а что будет, если Тарил сорвётся, и дойдёт до драки? — И хорошо бы всегда так было.

— А вражьи драконы в миле отсюда, в перелеске, они тоже далеко?

— Драконы?! — Келебримбор не удержался: вздрогнул. — Какие драконы? Вы перекрыли мне возможность говорить мысленно, я ничего не знал!

— Брось, родич. Известно, какие: такие же, как и крылатые кони, которыми вы теперь не брезгуете пользоваться. Удобно, что и говорить. Быстро. Реки не страшны — переправиться легко; с воздуха все видно... Да, нам пока не удалось призвать орлов Манве, но ничего, все впереди.

Келебримбор старался слерживаться, но получалось плохо. Понятное дело, Лис призвал драконов... видимо, просто для того, чтобы быть уверенным, просто на всякий случай, но... а вдруг они будут воевать тут, неподалёку от города? А что, если...

От этих мыслей ему стало холодно, как зимой.

— Да, родич... Воины Эру способны на многое, призывать птиц Манве в том числе. Здесь, неподалеку, у них гнездовья: заодно и попробуем... Напрасно, ох, напрасно вы нас тогда не послушали...

Тарил говорил и говорил, а взгляд его становился напрященным, уходил в себя, как будто он к чему-то прислушивался.

— Что ты задумал? — не выдержал Келебримбор.

Тарил откровенно усмехнулся.

— Сейчас узнаешь, — проговорил он.

Взвизгнула и замолкла лютня. Вокруг Келебримбора мигом сомкнулись нуменорцы — те самые, из Братства — и кто-то сзади заломил ему руки за спину — с нечеловеческой силой, не вырваться. И в свете огня Келебримбор увидел — ему показалось, медленно, как во сне — падает Ниррандиль... и стоит над ним человек с безжизненным лицом, в руке — меч, на лезвии кровь, и кровь блестит в свете большого костра.

Он дёрнулся, сердце замерло и бешено заколотилось: нет, этого не может быть!.. И — не позвать на помощь, не услышит, да и не успеет он... И всё же — позвал, мысленно, зная, что всё бесполезно, что остаётся только ужас резни, нового Альквалондэ, — Гортхауэр, Аннатар, да отзовись же, услышь меня, нас убивают!..

— Убийцы, — хрипло выдохнул он вслух. — Вы только и годны на то, чтобы идти по трупам безоружных!

Тарил уже не смотрел на него; лицо его было озарено светом огня, и на лице было вдохновение — и почти счастье, радость исполненной мести. Меч взлетел к небесам.

— Отступникам да воздастся за измену! Мы — рука Эру, его карающая длань, что настигнет любого, отпавшего от истинного света! Предателям — смерть!

И тысячеголосый торжествующий клич взлетел к темному небу.

Келебримбора бросили на землю, и то, что происходит, он видел снизу — очень неудобно: бегущие фигуры, огонь, огонь, факелы, крики, растекающаяся кровь... Потом вдруг стало гораздо светлее, но свет тоже был огненным, и Келебримбор понял, что это такое: подожгли, плеснув маслом, одно из деревянных зданий, что выходили на площадь. И обмер: там ведь были те, кто не пошел на пир...

Он изо всех сил дёрнулся, попытался, извернувшись, дотянуться до тех, кто держал его, — руками, зубами, он бился, понимая, что шансов нет никаких, в душе вскипала звериная бессильная ярость: да как же так, что, вот так мы все тут обманом и поляжем, и никто не спасётся, и некому остановить, это, да есть ли справедливость на свете?!..

Откуда-то сверху — он увидел — спикировал дракон; ни разу Келебримбору не приходилось видеть этих существ в бою — только теперь: огромные твари налетали сверху, проносились у земли, сминая с налету всех, кто был на пути, хватали людей — и швыряли их сверху, рвали врагов пастью...

Мелькнуло поодаль в воздухе тело второго дракона... Свистели стрелы, но, похоже, эти существа для стрел были неуязвимы, если не попасть точно в глаз или в глотку, а драконы об этих своих уязвимых местах знали и не подставлялись. Что происходит дальше, за пределами его видимости — он не знал, но тут вдруг услышал мысленный зов Гортхауэра:

"Что происходит?! Келебримбор!"

Келебримбор почувствовал, как его в ответ на его дёрганья крепко приложили — по шее, по голове, затем острая боль вонзилась в спину, раз, другой, ещё... Он охнул, земля оказалась перед носом, в глазах потемнело.

"Нас... убивают…"

"Келебримбор! Кто?.. Ты в Эрегионе? Я лечу, сейчас же!.. Продержись!.."

Перед глазами Келебримбора, поодаль, в землю вонзилась стрела.

Темного дерева. С черным оперением, широким наконечником. Орочья.

В глазах уже все мутилось, но он почувствовал, что его поднимают на ноги.

Перед ним стоял человек в эльфийских доспехах, с эльфийским же луком, на который была наложена черная стрела. Ничто не дрогнуло в его лице, когда он спустил тетиву — и от острого удара Келебримбора качнуло в чужих руках. Нуменорец тут же наложил вторую стрелу.

Еще выстрел.

— Хватит, — услышал он голос Тарила, — руки ему развяжи, меч рядом брось, словно он сражался... А, проклятье, дракон!..

Его отпустили — и Келебримбор рухнул на землю.

Он стремительно проваливался в пустоту, в черноту, в беспамятство, он задыхался, он не хотел умирать, не осталось ни мыслей, ни чувств, только один мучительный крик — нет!.. А потом боль резко исчезла, он успел обрадоваться: что, он уже здесь, он успел, Аннатар? Но мгновением позже чернота исчезла, он видел всё вокруг — не так, как видят глазами, а во все стороны одновременно, видел объятый пламенем город, видел бой... и себя, скорчившееся тело, уже не чувствующее ничего.

Рядом зияла провалом в бездну россыпь звёзд.

Аннатар был рядом. В Незримом — не во плоти. Аннатар видел его душу — и Келебримбора окатило волной чужого гнева и отчаяния: не успел...

"Прости... — Келебримбор чувствовал, что его неудержимо тянет куда-то, что он не может воспротивиться воле Смерти. — Аннатар, прости, я..."

 

...Тинтаурэ бил огненным лучом прицельно, почти не думая, голова отстранённо оценивала: вот здесь можно пройти, сюда ещё не успеть, а чуть позже — можно, тут проскочить, а тут — подождать... Когда выскочил на площадь, то пригнулся: где-то неподалёку свистнула стрела, над головой пронёсся дракон, куда-то ломанулись с площади воины ... Он промедлил пару мгновений, ринулся вперёд... и споткнулся о чей-то труп. Что эльф был мёртв, он понял как-то сразу, и только чуть позже узнал гербовые цвета на одежде: алый... Лицо было искажено, но не узнать его было невозможно: да, Келебримбор. Орочьи стрелы торчат из груди, из спины...

Это была лишь пара секунд; сверху что-то налетело, когти больно впились в тело, и все мигом ушло вниз. Тинтаурэ увидел город с высоты, и от этого чуть не закричал: весь город был охвачен огнем. Рядом оказался другой дракон, и Тинтаурэ увидел, что на драконе — Лис, с луком в руках, он как-то умудрялся держаться в седле — пристегнут к нему был, что ли...

"Сейчас за город, переберешься на спину, и кольцом — с воздуха! — услышал он мысленный крик Лиса. — С земли против них мало толка!"

Дракон уже стремительно опускался вниз, отпустил Тинтаурэ и опустился рядом, и тут же вытянул крыло. И этот дракон тоже был оседлан.

Тинтаурэ быстро забрался на спину, в седло. Глаза его были сощурены, в них кипела ярость. После истории с кольцами и Лисом он стремительно повзрослел, а сейчас... сейчас он старался не думать о том, что с ним станет: он видел, как от его рук падают мёртвыми люди и эльфы, и понимал, что он считает это — правильным. И сейчас он поднимал дракона в воздух, чтобы — убивать.

Только теперь он заметил, что в побоище, устроенном в городе, принимали участие только феаноринги и нуменорцы; лагерь эльдар, что оставались под стенами, словно замер. Что было у них с феанорингами, как те уговорили их на подобное?..

Драконов было всего четверо. Тинтаурэ мигом сообразил, что от него хотят: там, где эрегионцам удавалось обороняться, где за воинами были женщины — двое драконов хватали тех и уносили прочь, но они могли унести только двоих за один раз, а город уже весь был занят нуменорцами, безопасные места были лишь за его стенами — и Тинтаурэ должен был бить сверху по нападавшим, давая драконам время на стремительный полет туда и обратно, и Лис на еще одном драконе налетал сверху, бил из лука...

Город горел. Кто-то пытался укрыться в больших каменных зданиях, у которых были башни, но это было безнадежно: поджечь деревянные двери — и после защитникам не продержаться. Тинтаурэ видел — дракон подлетел к парапету одной из башен, Лис спрыгнул — и скрылся внутри здания.

Алнар стоял у самой двери, наспех заваленной всем, что попалось под руку. За спиной были уцелевшие после первой резни, и, слава Эру, среди них была и Лантис, — о большем он не смел и мечтать. В двери почему-то до сих пор никто не пытался вломиться: как знать, может, пожар, отсветы которого проникали в окна, преградил убийцам дорогу?

— Алнар! Да пустите же, послушайте!

Волосы Лиса были опалены, но он сейчас не замечал этого.

— Лис?! — Алнар едва поверил своим ушам. — Ты один? Никого нет? Нтебя не подстрелят? Тут разгребать...

Он принялся разбирать собственную баррикаду, тут же потянулись и остальные — помогать. Сейчас оборотень, вражья тварь, к которому они с трудом притерпелись, стал надеждой, почти спасением...

— Стой, — хрипло вскрикнул кто-то сзади. — А если его подослали? А если он под прицелом? А если они держат Тинтаурэ и заставили его пойти к нам?!

— Алнар, город захвачен, они убивают всех, — Лис перевед дыхание и снова быстро заговорил: — У нас четыре дракона, и Тинтаурэ с кольцом, кто выжил — укрылся, как вы, но долго не продержаться. Двое драконов прикрывают, двое таскают, кто выжил... сейчас еще пара крылатых коней должна быть... Бегите наверх, на башню, ждите... Там еще в трех домах ваши, времени в обрез, там вот-вот прорвутся!

Алнар кивнул, быстро обернулся — все ли слышали. Быстро распорядился: кому идти, куда... Когда зал стремительно опустел, подошёл к Лису, сжал его руку.

— Спасибо. Ты сам-то смотри в оба.

— Оставайся со своими, успокой там, за городом, — ответил Лис и бросился наверх вслед за остальными, бегом.

 

...Через несколько часов все было кончено. Драконы унесли немногих выживших наверх, на горное плато, недоступное снизу; только здесь можно было быть уверенным в своей безопасности. Летние ночи коротки, и в предутреннем свете был виден дым, поднимающийся к небесам, и запах гари доносило даже сюда. Сам город можно было разглядеть только с края плато, с обрыва. Сгоревшие руины, и войско у стен.

Из всего города осталось в живых немногим более сотни, из них многие были ранены.

Сверху тяжело обрушился дракон... с него спрыгнул Лис. Рядом опустился другой — с Тинтаурэ.

Тинтаурэ медленно спустился на землю. Грязное от копоти лицо, сжатая в кулак рука с огненным кольцом, в алом камне которого всё ещё пульсировали сполохи... Он смотрел на сожжённый город жуткими сухими глазами — и только позже осознал, что Лис стоит рядом.

Подошёл, вцепился в рукав.

— Ты как — держишься? — хрипло спросил Лис. — Твое кольцо может лечить, там раненые...

— Надо — значит, пойду, — ровно отозвался Тинтаурэ. — Пойдём, Лис. Надо что-то делать, иначе... иначе внутри начинает что-то разрываться.

— Стой! — воскликнул вдруг Лис, всмотрелся вниз, в сторону города. — Что это там?..

Черная тень, кажущаяся отсюда небольшой — по очертаниям что-то вроде крыльев нетопыря — стремительно пронеслась к городу, и в ту же секунду в лагере победителей вспыхнул огонь. Мощный, яркий настолько, что небо озарилось светом, и те из выживших, кто еще не потерял силы, вскочили и подбежали к обрыву тоже — увидеть, что происходит.

Криков или чего-то подобного отсюда не было слышно. Только металась черная тень в пламени, потом, словно туча, обрушились драконы — не эти четверо, те были тут, другие, много — и наконец стало видно, что войско оступает — не сказать бежит, потому что бежать им не давал черный огонь, накатывающий сверху.

— Гортхауэр, — выговорил Тинтаурэ. — Это он?

Лис молча кивнул.

Так же молча все смотрели вниз, и когда черная тень вдруг метнулась сюда, наверх, она приблизилась столь стремительно, что никто из эльфов даже не успел испугаться.

Лицо майа сейчас было жутким — на нем застыла маска ожесточения, нечеловеческий взгляд пылал яростью. В таком облике здесь не видел Аннатара никто.

Майа опустился на плато. На руках у него было тело Келебримбора.

Кто-то вскрикнул: не думали, что тот мёртв, а увидев — не хотели верить. Тинтаурэ бросился вперёд, споткнулся, упал, снова вскочил... и замер на месте, увидев орочьи стрелы.

Никто не смел нарушить тишину, и только завывал ветер.

— Простите, — проговорил майа. Он пошатнулся, опустил Келебримбора на землю и вдруг изменился, в одно мгновение став прежним Аннатаром. — Простите. Мы ошиблись. Я не успел. Мы не думали, что они устроят такое.

Тинтаурэ смотрел на него во все глаза... а потом как-то внезапно обрушилось: у нас общее горе, у нас одна беда на всех. Он подошёл к Аннатару — и как прорвало: схватил его за руки и отчаянно разрыдался, не в силах остановиться, потому что мир рухнул, и никого не вернёшь.

Аннатар прижал его к себе, обнял, не говоря ни слова. Тинтаурэ чувствовал, что тот сейчас тоже едва держится на плаву, чтобы не упасть в бездну отчаяния; потом услышал голос майа:

— Раненые есть? Я могу помочь, пока здесь. Долго не сумею: на юге Негасимое Братство прорывает завесу...

— Есть, — отозвалось несколько голосов. — Но что за завеса? Почему? Они нашли против тебя оружие?

— Мы устроили защиту, вроде завесы Мелиан, на ханаттских рубежах, чтобы прекратить там бои, но эта завеса — много сотен миль, а они тоже владеют чарами, и прорывали ее... в нескольких местах... — Аннатар поднялся. — Давайте, я помогу, кто тяжело ранен — вначале. Потом подумаем об остальном.

Тинтаурэ тоже встал, пошёл следом за ним к тем, кому нужна была помощь. Не думать, только не думать, хоть как-то отойти от этого кошмара, спрятаться от него — за необходимостью действовать, лечить, что-то делать... ему казалось, что он попал в затянувшийся кошмар, что скоро он упадёт, настанет темнота, а утром он проснётся у себя дома, в своей постели, поднимется и будет ждать Лиса... От невозможности всего этого хотелось завыть по-волчьи, но он стискивал зубы.

Вокруг наступало утро. Отсюда не было видно самого восхода — Мглистый загораживал восходящее солнце, но небо посветлело, как каждое утро, таким же розово-нежным оно было на западе, так же зелены были раскинувшиеся вокруг просторы...

Снизу, от города, прилетело несколько драконов, нагруженных мешками: там была еда, одеяла, одежда — ведь было понятно, что многие из раненых в ближайшие дни просто не перенесут обратного полета, да и куда лететь? куда возвращаться? Только теперь стало ясно, как же уязвим был их дом, как бессмысленны были давние попытки уберечься от Врага — пожелай он захватить Ост-ин-Эдиль.

Устроили раненых, разобрали еду. Аннатар сидел среди всех, и все чувствовали — он вымотан не меньше, чем они. Тот же груз, только у них — впервые, у него же — снова, снова, снова...

— Я погоню их прочь, — проговорил он. — Сам. Воины Эру их не спасут: я убью их. Всех.

— Убей, — отозвался Тинтаурэ. Голос его был стальным. — Они не заслуживают жизни. Только...

Он замолчал на полуслове. И так было понятно: ведь не вернёшь же никого...

Тинтаурэ подошёл к Келебримбору, — орочьи стрелы, и все видели, все будут знать, расскажут... А мёртвые глаза так и смотрели в небо.

Аннатар проследил взгляд Тинтаурэ — и подошел к Келебримбору. Достал кинжал, вырезал у него из тела стрелы.

— У них были орочьи стрелы. Там, в городе, их тела... видно. Колчаны, в них орочьи стрелы. Прятали, пока не началось, — Аннатар поднял взгляд на остальных — на него смотрели. — Вы же должны понимать — не наши виноваты в этом!

Алнар подошёл к самому краю, глянул вниз.

— Нам не выбраться отсюда без вашей помощи, — сказал он. — Келебримбора... мы похороним. Может, в городе ещё хоть кто-нибудь остался... Надо возвращаться туда. Хотя...

— Надо уходить, — возразил кто-то. — Здесь больше нет жизни. Келебримбор... это был его город, его место, это его душой всё жило. А теперь его нет. Надо уходить.

— Надо уходить, — голоса присоединялись, соглашались. — Здесь прошла смерть. Здесь нельзя оставаться...

— В городе нет живых, — отозвался Аннатар. — Я проверил. Там только тела... нужно их предать земле или огню. Куда вы пойдете? В Лоринанд?

— Да, это ближе всего, или к Элронду, в Имладрис. Не так уж много куда...

— До Имладриса далеко. И неизвестно, как он примет вас — в этом войске были эльфы Гил-Галада, а он дружен с ними. Идите к Артанис. Через Морию наугрим вас проведут. Я оставлю драконов... они помогут вам спуститься.

Среди эльфов раздались рыдания, — слова, что живых нет, убивали ещё теплющуюся надежду.

— Это что же, — растерянно спросил кто-то. — Вот только мы, и... и всё?! и больше никого не осталось?

— Я проверил, — тяжело повторил Аннатар. — Это Негасимое Братство. Они уже не люди. Они убивали всех. Неважно — мужчин, женщин, детей — им все равно, они не умеют больше чувствовать, у них есть только Приказ. А приказ, надо думать, от Тарила... Ссскотина. Их почерк, феанорингов... Ничего, до следующего утра он не доживет.

Алнар прерывисто вздохнул. Этого следовало ожидать... Он повернулся к Келебримбору. Ты был неправ, но не в том, что стал другом Аннатару: сейчас ты впустил Тарила в город. И расплатился за это — первым. Только от этого никому не легче.

Аннатар молчал. Он проговорил снова, но уже совсем тихо, склонив голову, так, что услышали только стоявшие рядом:

— Мы не думали, что они пойдут на такое... иначе защитили бы вас. Может, за этим нас и отвлекали... — и снова — громко: — Я отомщу за тех, кого они убили.

Алнар не успел ничего сказать. Аннатар быстро подошел к краю обрыва и попросту прыгнул вниз — так, что у всех замерло сердце — и спустя секунду черная тень метнулась вдаль, вслед за войском Тарила, которое гнали драконы.

 

...Фродо проснулся оттого, что не может дышать, оттого, что беззвучный крик рвался из души... Едва он продрался сквозь вязкие оковы сна, не успел ещё толком открыть глаза, — вскочил.

— Аннатар!!!

Эгленн вбежал в шатер, замер у постели Фродо.

— Что с тобой?! — и только тут майа понял, что Фродо назвал его тем, давним именем.

— Аннатар, я... — он никак не мог понять, почему смотрит на Гортхауэра снизу вверх, не соображалось, не складывалось. — Я вернулся. Это же я.