Сказка о любви, измене, грехе и боли

Автор: Смерть aka Феанаро (Анна Ястребова)

Когда в прочной кирпичной стене

появляется дыра, она начинает медленно

рушиться; когда в душе человека,

в его мировоззрении и в нем самом

появляется малая прореха —

начинает рушиться жизнь...

Автор.

1

Моя сестра всегда отличалась от своих сверстников, и я бы не удивился бы, если бы узнал, что моя сестренка ушла в монастырь и приняла постриг. Нас с ней воспитывали одни родители, одна школа, один город и, казалось со стороны, — одна жизнь.

Но на самом деле мы с ней жили в разных мирах: она в мире добра, я в мире жестокой реальности, она в мире чести и добродетели, я — в мире обычных людей, плохих и хороших, добрых и злых, но не идеальных. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, я сумел ее вырвать из мира грез и немного "приземлить". Я познакомил ее со своими друзьями, среди которых заурядных личностей не было, но и принцев на белых конях тоже не водилось. Мне казалось, я спасаю сестру от одиночества, но на поверку оказалось, что я стал первым звеном в цепи ее несчастий, приведших ее в последствии к последней черте.

2

Лето в две тысячи втором году выдалось на редкость жарким и засушливым, дожди были редкими гостями в Москве, а мы с сестрой, лишенные возможности уехать за город, вынуждены были сидеть в городе, изредка выбираясь на пляж искупаться. Сестра сдавала вступительные экзамены, я проходил практику, мы оба были сильно заняты и проводили друг с другом очень мало времени, но каждый четверг мы находили хотя бы несколько часов свободного времени и выбирались на Эгладор. Сейчас, по прошествии стольких лет, мне кажется, что окажись я в тот июльский день рядом с сестрой, не было бы ничего того, о чем я собираюсь рассказать...

Итак, стоило мне один раз за лето отказаться о общения с братьями по оружию, как моя сестра успела влюбиться на столько сильно, что забыла все на свете. Она вернулась домой позже обычного, была весела, глаза горели, тогда она показалась мне особенно красивой, хотя я всю жизнь и так был уверен, что она красавица. Она вошла в нашу общую комнату, села в кресло и долго смотрела в одну точку, не мигая и красиво улыбаясь.

Я посмотрел на нее. Эта семнадцатилетняя девчонка, хранящая под подушкой Библию, собирающаяся выйти замуж и нарожать детей, считающая все мирское второстепенным, эта монашка сейчас была похожа на великосветскую кокетку девятнадцатого века.

"Что с тобой? — спросил я, — почему так поздно?" — "Зря тебя сегодня не было, — ответила она, широко улыбаясь, показывая великолепные зубы, не испорченные никотиновыми палочками. — Я кое с кем познакомилась".

И она рассказала мне, как все произошло. Отсидев консультацию перед экзаменом по русскому языку, сестренка направилась на Эгладор, чтобы немного развеяться и передать кое-кому от меня приветы. Оказавшись около двух часов дня на станции "Октябрьская", не обнаружив возле памятника ни одной интересной личности, моя сестра решила пройтись пешком до Старого Эгла, но и там никого не обнаружила и поехала на Лысую Гору, туда, дальше по Ленинскому проспекту, в сторону памятника Гагарину.

И там, на Лысой Горе, она встретила Его. Нет, никакой романтики, никакой любви с первого взгляда, никаких драконов и белых лошадей, поцелуев под луной и объяснений на балконе. А просто что-то дрогнуло внутри, там, где сердце, когда он посмотрел ей в глаза, когда как будто бы случайно обнял эту стройную фигурку, до той поры мужских ласк не знавшую, и почему-то очень хотелось упасть ему в объятия и забыть все на свете, даже собственное имя...

"И как его зовут?" — спросил я, когда она закончила свой рассказ. "Его?" — она вскинула брови. "Только не говори мне, что ты этого не знаешь!" — взмолился я. "Я даже не спросила", — испуганно прошептала она. "Сестренка, ты часом траву не курила?" — Я пристально смотрел на нее, а она чуть не плакала. "Нет, — сказала она, — но он... Он словно околдовал меня... Я ничего не соображала, пока он был рядом. Знаешь, как во сне, когда понимаешь, что делаешь что-то не так, но не можешь ничего изменить. — Она стала совсем грустная, и я невольно пожалел ее. — Мы договорились встретиться в следующий четверг". — "Сестренка, не обижайся, но ты сглупила. Знаем мы такие романы. О встрече обычно забывают на следующий же день... конечно, исключения бывают, но редко. Хорошо. Ты хоть помнишь, как он выглядит?" — "Да". — "Это не может не радовать. Познакомишь меня с ним?" — "Yes, of course". — Она улыбнулась.

3

Когда мы с сестрой были детьми, она казалась мне хрупкой розой, я хотел спрятать ее от всех ветров и невзгод, но мне это редко удавалось: в детском саду ее обижали одногруппники, в школе мальчишки дергали за косы и доводили до слез, я, конечно, защищал ее, как мог, но так и не смог ее уберечь... от нее самой.

Она и в семнадцать лет осталась ребенком, милой девочкой с синими глазами и красивой улыбкой, тонкой фигурой и рыжими волосами, падающими на круглые плечи. Этот огонек веселости, безгрешности и безграничной доброты ко всему миру долгое время находился под защитой моей братской любви, но вырвался на свободу и оказался ярким пламенем любви и страсти, закружившим в вихре ее возлюбленного, меня и других людей...

Только я знал, как она страдала, только я оправдывал ее.

Их роман длился целый месяц. Месяц она ходила счастливая, с сияющим лицом, широко раскрытыми глазами, со счастливой улыбкой, пока...

Его звали Крылатым, или Пернатым, кому как нравилось. Этот блондин — красавец, похожий на Аполлона лицом, характером на Печорина, образом жизни на Казанову, этот ловелас окрутил мою сестру неизвестно какими силами и чарами, когда Моранн (ее парень) был в отъезде. Они познакомились на Мандосе. Он играл на гитаре слащавые песенки про любовь, глядя моей сестре в глаза и расточая ей комплименты. Он казался остроумным, с ним было интересно говорить. За несколько часов они переговорили обо всем на свете: от моды до смысла жизни, и Крылатый пригласил ее к себе. У моей сестры была одна человеческая слабость — кофе. Когда у нас заканчивался кофе, сестра часто ходила в гости к подругам пить этот волшебный напиток. И, конечно же, кофе у Крылатого было предостаточно.

Моя сестра, как она мне потом рассказала, у Моранна в гостях бывала, и они там совсем не кофе пили, а потому и измена ее могла бы быть скрыта и Моранну незаметна. Но когда человек, сам себя воспитавший в принципах честности, собственные заветы нарушает, в его душе все переворачивается с ног на голову, начинается депрессия, душевное состояние переходит в физическое и становится заметно окружающим. Я не мог не заметить, что с сестрой что-то не так. Это заметил и Моранн.

4

В тот день она не пришла вовремя домой. Мама пила валерьянку и лежала на диване с головной болью, я сидел на телефоне и обзванивал всех, у кого она могла быть, никто ничего не знал. В конце концов, остался только один вариант — Моранн.

"Моранн, привет. Это Амарт. Ты мою сестру давно видел?" — "Еще до отъезда. Слушай, что с ней такое? Когда я говорю с ней по телефону, голос у нее такой, словно она похоронила всех родственных и себя за одно". — "Не знаю, что с ней, — вздохнул я, — она не ездит на Эгл, почти ни с кем не общается, стала рассеянной и очень грустной. А сегодня вообще куда-то пропала, до сих пор дома нет". — "Во имя всего темного и светлого! Я знаю, где она может быть. Через полчаса встречаемся на "Октябрьской" под "небом"".

Я понятия не имел, куда могло занести мою сестренку, а Моранн был уверен, что мы ее найдем. Я шел за ним, смотрел на его стройную, сильную фигуру, затянутую в черный цвет волос, одежды и глаз, и молился только об одном — чтобы он оказался прав.

Мы отправились в Нескучный сад, прошли через Старый Эгладор, спустились на набережную к памятнику Горлуму и там увидели хрупкую фигурку, стоявшую у самой воды. Ветер трепал ее волосы и длинную юбку, она подошла к нам спиной и даже не слышала, как мы подошли к ней.

"Лаурэль!" — окликнул ее Моранн. Она медленно повернулась к нам, долго всматривалась в наши лица, словно не узнавала нас, потом сделала шаг нам навстречу, вымученно улыбнулась и упала Моранну в объятия.

5

Она была в полуобморочном состоянии, Моранн буквально нес ее: она еле шла. Мы спрашивали, что с ней, но она только мотала головой, плакала и молчала.

Когда уже после ее смерти я читал ее дневник, вот что я узнал об этом дне:

"2002 год, 12 сентября

Сегодня мне приснилось, что я умерла, и меня похоронили. В могиле очень страшно: темно и слышно только, как кто-то ходит сверху и говорит, говорит, говорит, говорит... А потом мне снился Моранн.

Моранн!

Моранн!

Не Богу теперь молюсь, а ему, живу только для него, многое дала бы, чтобы все вернуть, но невозможно...

Уехала сегодня после института на Эгл, в Нескучный Сад. Стояла у реки и думала, думала, думала...

Какая же я дрянь все-таки, как я могла так?! НЕУЖЕЛИ Я НЕ ТАКАЯ, КАКОЙ Я СЕБЯ ПРЕДСТАВЛЯЛА???!!! Мне страшно признаться ему во всем, хотя я и знаю, что он меня не любит, я боюсь, что потеряю его уважение, как потеряла уже свое собственное. Я думала, Крылатый действительно нуждается во мне. Но нет, я опять пытаюсь себя оправдать: а измена оправдана быть не может..."

6

В ту же ночь она мне все рассказала... Я видел, как ей плохо, но ничем не мог помочь ей...

Она избегала Моранна и скучала по нему. Она забросила все — книги, друзей, учебу, себя. Я не знал, как ей помочь и начинал сходить с ума вместе с ней.

А ей снились кошмары: она часто кричала и говорила во сне; несколько раз она пыталась кончить с собой, ей этого сделать не удалось (к счастью?).

Так продолжалось около месяца. А потом она вдруг набралась смелости, сделала глубокий вздох, поехала к Моранну и все ему рассказала. О, одному Богу известно, что он подумал о ней, но ее худшие опасения не оправдались: своего к ней отношения он не изменил. То есть, он не стал относиться к ней хуже, но и лучше не стал. Он не любил ее и ничего не мог с этим поделать. А между тем, она всем существом своим прижималась к нему как можно теснее и не желала видеть того, что видели все вокруг — что эта любовь безнадежна.

7

В конце концов, то ли Моранна замучила совесть, то ли моя сестра ему надоела, — но между ними получился такой разговор: "Здравствуй!" — сказал он и чмокнул ее в щеку. "Привет", — отозвалась она, глядя своими синими глазами в ее черные. "Надо поговорить... Солнышко, понимаешь... Нам лучше расстаться". — "Что случилось? У тебя другая девушка?" — "Нет... Но... Ты ведь знаешь, что я тебя не люблю?" — "Да". — "А какой мне интерес в девушке, которую я не люблю?" — "Но ведь раньше ты по этому поводу не переживал..." — "Да? А ты в этом уверена? Солнце, я не хочу тебя больше мучить. А ты мучаешься, я вижу. Прости, я тоже человек, у меня нервы не титановые... Я так больше не могу. Может, я жесток, но я поступаю правильно, по меньшей мере, честно".

С этого вечера моя сестра потеряла смысл жизни.

8

"Лешка, — сказала она, глядя в окно на мокрые от дождя деревья, — скажи, отчего так бывает: ты любишь, а тебя нет, ты вся его, а он этого не принимает? Что делать, если сердце рвется из-под ребер, словно птица из клетки, если твоя душа плачет навзрыд, если самый дорогой в мире человек отвергает тебя, и ты ничего не можешь с этим сделать, если ты знаешь, что он поступил с тобой честно, правильно, что так и должно быть, но ждешь, ждешь, ждешь чего-то еще, еще на что-то надеешься, если хочется плакать, но не можешь, потому что все уже выплакано? — Она повернулась ко мне, и я увидел на ее щеках слезы. — Я знаю, — продолжала она, — знаю, все знаю... Сердцу не прикажешь, он ни в чем не виноват передо мной, но все-таки... Каждое утро я просыпаюсь и думаю, что если он мне сегодня не позвонит, я вечером умру от тоски и одиночества; иногда мне кажется, что я вижу его в толпе, но это каждый раз не он! Я перед ним очень виновата: я никогда не была для него тем, в чем он нуждался, я изменила ему, но все же... Неужели я такая ужасная, что он меня любить не может? Почему все не так, как нам хочется? Помнишь, ты мне читал: Маргарита и мастер, Арагорн и Арвен, Лючиэнь и Берен — не смотря ни на что, они же были счастливы, были любимы, сами любили!! Или все это действительно только красивые сказки? Но ведь наши родители любят друг друга, так почему же я, их дочь, не могу унаследовать их счастливую судьбу? За какие грехи бог наказывает меня? Или его любовь ко мне на столько сильна, что он решил проверить мою стойкость?.."

"Нет, — ответил я, обнимая ее за похудевшие плечи, — нет, сестренка. Ты честная, умная, добрая, ты святая, твоя душа чиста, как слеза, тебе просто не повезло в жизни: ты совершила роковую ошибку, которая принесет тебе много горя и боли, но это все пройдет, время — лучший лекарь, с ним все раны затянутся, все обиды забудутся. Все будет хорошо. Ты встретишь человека, который будет тебя любить, холить и лелеять, носить на руках и заботиться о тебе, как о себе самом, у вас родятся дети: мальчик и мальчик, две девочки, кошка и собака, каждое лето вы будете ездить на Черное море, потом ваши дети вырастут и родят вам внуков, ты будешь их воспитывать, сидя в кресле и вязать бесконечный чулок.  — Я пытался ее рассмешить, но она только молчала и качала головой. — А потом ты..." — "Умру? — Она подняла на меня глаза, полные отчаяния, боли и угрызений совести. — Этого я и хочу. Но мне страшно. Я знаю, что ТАМ ждет меня. Вдруг там будет хуже?  Вдруг я за свои грехи попаду в Ад?" — "Ох, Лаурэль, сестренка, Ленка... ты безгрешна, как младенец. Это во-первых, а во-вторых, нет ни Рая, ни Ада. То есть, они есть, но только до тех пор, пока ты в них веришь..."

После этой фразы она на меня немного обиделась: она была набожным человеком, и о религии с нею лучше было не говорить.

9

В ноябре моя сестра немного ожила и вернулась в нашу дружную компанию, она снова стала ездить на Эгладор и спокойно общалась с существами, весело смеясь и старательно делая вид, что все хорошо. По ее словам, так оно и было: она уверяла меня, что забыла и Моранна, и Крылатого. Но где-то в глубине души я чувствовал, что она притворяется. Может, ей просто хотелось отдохнуть и забыть собственные проблемы? Скорее всего, это так.

10

А на Новый Год мы со всей честной компанией поехали к друзьям на дачу праздновать. Домик стоял на самом краю поселка, рядом был прекрасный сосновый бор, в который редко заглядывал лесник, в котором можно было совершенно спокойно жарить шашлык и играть в снежки. Елку мы решили не рубить, а нарядить живую в лесу — зачем природу портить? — так же было решено весь день провести в лесу, а вечером пойти домой и там уже встретить Новый Год как полагается — с фонтаном шампанского и салатом оливье.

Заброска состоялась тридцатого декабря вечером, а утром тридцать первого мы отправились в лес на шашлыки. В лесу было ужасно холодно, и нам приходилось прикладывать все силы, чтобы не замерзнуть: мы сражались на мечах, разожгли большой костер, кутались в куртки, шапки и шарфы, жались друг к другу, чтобы не было так холодно; но это нас не спасало, и мы решили пойти обратно в дом.

Мои воспоминания об этом празднике очень смутны. Единственное, что я хорошо помню — моя сестра постоянно разговаривала с одним парнем. Это был мой старый друг, он знал Ленку чуть ли не с самого ее рождения (я старше ее на пять лет), мы учились в одной школе, сидели за одной партой, и мне никогда приходило в голову, что моя сестра ему нравится.

Но когда я увидел, как он осторожно вел ее через сугробы, как поправлял ей шарф, я понял, что тут что-то более серьезное, чем взаимоотношения между моим другом и моей младшей сестрой.

Весь вечер они проболтали, и Ролан красиво за ней ухаживал, а она мило улыбалась ему и благодарила за бесконечные комплименты по поводу ее ума и внешности. На прощание он поцеловал ее в щеку и пообещал позвонить.

11

Я не узнавал своей сестры: она пропадала где-то по целым дням, возвращалась домой с охапками роз, тюльпанов и гвоздик, допоздна говорила с Роланом по телефону или сидела с ним у подъезда, пока я по просьбе мамы не загонял ее домой. Если честно, их отношения были бальзамом на мою душу: я был спокоен за сестру, теперь я знал, что у нее все хорошо, что она любит и любима, а в том, что Ролан ее действительно любит я не сомневался ни минуты. Но эту иллюзию очень скоро разрушила сама Ленка. Где-то в конце марта я приехал под Памятник около четырех часов, когда еще никого не было, и увидел мою сестру возле библиотеки в компании с... Моранном. Они стояли ко мне спиной, но я узнал их.

Он что-то рассказывал ей, чуть обнимая ее за талию. Она негромко смеялась и что-то отвечала ему. Я не слышал их, но мне это и не было нужно, я все понял и так: моя сестра все еще любила его, не забыла она его, и Ролан был ей не нужен — она любила Моранна. Первым моим порывом было все мои догадки изложить Ролану, но я решил повременить с этим.

Примерно через полчаса я столкнулся с Леной около "Ростик'са". "А где Моранн?" — спросил я. "Не знаю, — отозвалась она, — он кого-то встретил, а я пошла к нашим". — "Лена, давай честно. Ты все еще не забыла его? Все еще любишь?" — "Да", — тихо, опустив глаза, ответила она. "А Ролан?" — "Ролан? Я не думаю, что он ко мне серьезно относится..." — "Он любит тебя, а ты... ты обнимаешься с Моранном, улыбаешься ему... Может, ты забыла, какую боль он причинил тебе?" — "Не смей! — крикнула она и ударила меня по щеке. — Ты ничего не понимаешь! Он... он..." — Ее голос перешел в рыдания, она прижалась ко мне, словно прося защиты...

12

Я ничего не сказал Ролану. Так было нужно: моя сестра должна была сама во всем разобраться. На сколько мне было известно, Ролан хотел на ней жениться и ждал только, когда она окончит институт, чтобы это желание его осуществилось. Так и случилось. Лена вышла за него замуж, как только защитила диплом. Год они прожили в мире и согласии, пока однажды на улице не встретили одного старого знакомого — Моранна. Лена отошла, чтобы сказать ему пару слов, а Ролан стоял в стороне и смотрел на них. Когда Лена попрощалась с Моранном и подошла к Ролану, он пристально посмотрел на нее и сказал негромко: "Леночка, давай разведемся". — "Почему?" — удивилась она. "Я видел, как ты на него смотрела".

Апрель 2003 года, Москва