Златоуст

 

   Привстав на ложе, Златоуст приветствует знаменье,

Скользнувшее в протяжный миг, меж выдохом и днем.

Туман ночует у дверей, и – каждого по жмене –

Семь видов зерен на столе, не тронуты огнем.

Знаменье даже не стучит – рукой отодвигая

Больную явь, тяжелый сон и немочь с языка,

Вокруг патлатой головы кружит – и возлагает

Не два луча, а целых три ромашковых венка.

Пещера слишком высоко, чтоб можно было думать.

Лишь говорить, - и то ему, и то – едва-едва.

Со звоном рвутся лепестки ромашек, и чугунной

Веригой падает венок – обычная трава. 

Второй, как липкий мед, увяз на пальцах, не готовых

Постигнуть дрожь; а чей-то смех колечком катит вниз.

У Златоуста на устах не золото, а слово,

А слово – только серебро, им зажигают птиц!..

Не тронув третьего, шагнул; и смотрит вниз, не веря,

Что Божья Матерь может так смеяться и скакать.

Сейчас бы шаг еще и, - но деревья, камни, звери…

И не догнать уж, и ступни босые не обнять.

Из вязи слов сплетая вязь молитв бессчетных, тщетных,

И раз за разом лепеча ромашковый триптих,

Он смотрит сверху на нее – несчастный из бессмертных.

Она сбегает вниз, смеясь – земная из земных…

 

Иркэн Клайд aka Белоглазов Егор